первой категории «врагов народа». Служители культа по определению находились в «группе риска» как классово чуждый элемент. Численность «поповской армии» в Калининской области к этому времени существенно сократилась1, а в силу специфики профессии концентрация по административно-географическому признаку была предельно низкой.
По социальному происхождению, уровню образования и имущественному положению духовенство к середине 1930-х гг. было весьма разнородным. Уже после первой волны репрессий большевистские «кураторы» церкви отмечали, что «тихоновское» духовенство пополняется за счет бывших учителей, юристов, офицеров; это служило косвенным подтверждением и общей «реакционности»2. Наряду с «тихо-новцами» в области сохраняли свои позиции обновленцы.
Следует подчеркнуть, что калининские чекисты словно «отрепетировали» свои действия по приказу еще весной, проведя серию арестов «церковников». Так, в апреле была раскрыта крупная фашистско-монархическая организация (ФМО) из 50 чел.3 Центр ее находился в районном центре Кашине, но, как выяснилось в ходе следствия, «церковники и монархисты» настолько широко раскинули свои сети, что туда попали их приспешники из прилегающих районов — Краснохолмского, Калязинского, Молоковского и даже Мышкинского из соседней Ярославской области, всего пять групп4. Считалось, что «главарям» из Кашинской ФМО удалось наладить связь с активистами «Истинно-православной церкви», ставившей задачу «свержения советской власти»5.
В июле по доносу односельчан был арестован священник из Бежецкого района Ф. Р. Благовещенский6, а в районном центре Торопце священники-обновленцы обвинили в контрреволюционных настроениях «епископа тихоновской церкви» И. Е. Троянского7. Перечень
1 Точные данные на сегодняшний день не выявлены.
2 Резолюции партийных совещаний по антирелигиозной пропаганде. 1927 (без даты) // ТЦДНИ. Ф. 433 (Тверской губернский комитет ВЛКСМ). On. 1. Д. 488. Л. 2.
' В справке УНКВД Калининской области «О вредительско-диверсионной деятельности в сельском хозяйстве» от 12 марта 1938 г. эта организация называется «контрреволюционная церковно-белогвардейская фашистско-монархическая». См.: Трагедия советской деревни. Т. 5. Кн. 2. С. 66.
4 Уголовно-следственное дело по обвинению Лебедева А. А. и др. (без даты) // ТЦДНИ. Ф. 7849. Д. 24937-с. Т. 5. Л. 173-179.
5 Там же. Л. 181.
6 См.: Уголовно-следственное дело по обвинению Благовещенского Ф. Р. (24.07-30.07.1937) //Там же. Д. 18062-с.
См.: Уголовно-следственное дело по обвинению гражданина Троянского И. Е. (без даты) // Там же. Д. 24198-с.
227
подобных случаев можно продолжать. Примечательно, что приговоры по названным делам выносились уже после появления приказа.
С августа карательные действия распространились на всю область и приобрели массовый характер. Это обеспечивалось не только служебным рвением сотрудников УНКВД, но и «посильным участием» местной власти и населения. В случае с преследованием духовенства основные события разворачивались в сельской местности: за время операции в городах было арестовано 80 чел., в провинции — 2181 (см. Приложения, табл. 2). Попробуем восстановить общую картину событий, следуя хронологии.
Получив санкцию на ликвидацию «церковников и сектантов», исполнителям предстояло прежде всего определиться с контингентом жертв. В принципе со служителями культа мудрствовать не приходилось: в каждом населенном пункте их было немного, и все они оставались на виду. Ситуация несколько осложнялась тем, что к середине 1930-х гг. в области наблюдался явный переизбыток проживающих, хотя и не всегда служащих священников. Многие находились здесь в поисках места, другие проживали у родственников, некоторые перебивались временными заработками, не имея постоянного места жительства (таких, по данным Книги памяти, было арестовано 15 чел.)2. Возникала проблема отбора жертв.
Нет сомнения в том, что первыми привлекали внимание те, кто ранее находился в оперативной разработке. Судя по документам, некоторые информаторы работали столь добросовестно, что следователи могли обескураживать арестованных напоминанием об их поступках двух-трехлетней давности, о подозрительных встречах и даже интимных связях. Так, одному из арестованных следователь сразу же заявил, что располагает сведениями, полученными от квартирной хозяйки и односельчан-свидетелей. Более того, из запротоколированного диалога следует, что письма священника перлюстрировались3.
Но большинству следователей приходилось руководствоваться иными критериями: источники позволяют выстроить «шкалу» их преступной релевантности. Представляется, что на первый план выступала прежняя судимость: подавляющее большинство подследственных уже успели отбыть ссылку или прошли лагеря, иные отбывали наказание дважды и трижды.
Немаловажным являлся возраст: пожилые священники оставались наиболее стойкими в своих убеждениях и потому оказывались
Подсчитано по: Книга памяти жертв политических репрессий Калининской области. Т. 1.
о
Подсчитано по: Там же. 3 Уголовно-следственное дело по обвинению Будкина Н. Н. (12.11-18.11.1937) // ТЦДНИ. Ф. 7849. Д. 21770-с. Л. 9-10.
228
наиболее уязвимыми. По Калининской области было репрессировано священников:
я 67 и более лет — 48 чел., 14,2 %;
■ от 56 до 66 лет — 139 чел., 41,4 %;
■ от 46 до 55 лет — 99 чел., 30 %;
■ от 37 до 45 лет — 43 чел., 13,5 %;
■ моложе 36 лет — 7 чел., 0,02 %1 (см. Приложения, табл. З)2.
Полученные данные практически совпадают с итогами подсчетов по Курской и Нижегородской областям. Понятно, что священники почтенного возраста преобладали в церковной среде, но сокращение их численности практически разрушало все еще «живое» сословие и давало возможность мотивированно (из-за отсутствия настоятеля) закрывать храмы.
Легко попасть в разряд жертв было и за подозрительное прошлое. Массовые анкетирования прошлых лет точно указали на тех, кто когда-то служил в царской или белой армии, родился или бывал за границей, оказался и в Красной армии, что, однако, не спасло их от нападок власти3. Впрочем, последние насчитывались единицами среди репрессированных.
Малочисленной, но заметной оказалась группа жалобщиков — авторов «писем во власть». Так, священник Золотарев 8 июня 1937 г. обратился в Калининский облисполком с сообщением о недостатках снабжения колхозников хлебом; в ходе операции он был арестован4. Иные жаловались на неканоническое поведение своих сослуживцев — страдали и те и другие. Церковный актив сетовал на нарушение конституционных прав верующих, что также рассматривалось как преступление. Только за 1936 г. из Калининской области в Комиссию культов ЦИК СССР поступило 311 подобных жалоб5. Недовольные пополняли состав арестантов.
Сложнее было с теми, кто прямо не подходил «под статью»: от исполнителей приказа власть требовала следовать «социалистической
1 Подсчитано по: Книга памяти жертв политических репрессий Калининской области. Т. 1.
См.: Книга памяти жертв политических репрессий в Нижегородской области. Т. 2; Друговская А. Ю., Капинос С. В. Куряне — священнослужители — жертвы политических репрессий 30-40-х гг. С. 119-126.
См.: Уголовно-следственные дела по обвинению Милова Ф. Ф. (17-20 ноября 1937), Дамаскина А. Н. (26 сентября — 10 октября 1937), Благовещенского Ф. Р. (24.07-30.07.1937) и др. // ТЦДНИ. Ф. 7849. Д. 21145-с; 8862-с; 24198-с; 18062-с.
4 Уголовно-следственное дело по обвинению Золотарева П. А. (17-28 июля 1937) // Там же. Д. 20811-е. Л. 9-9 об.
Русская православная церковь и коммунистическое государство. С. 308.
229
законности». В предыдущий период возникло противоречие между бездумным рвением снизу и стремлением к планомерному подавлению «церковников» сверху. Теперь антирелигиозные активисты получили некоторый простор для самовыражения: так, в орбиту карательной политики вовлекались представители местной власти и атеистически настроенные рядовые граждане. С первыми установить продуктивное сотрудничество было несложно: это подтверждается обилием характеристик и справок, подписанных председателями сельсоветов, которые напоминали обыкновенные доносы1. Так, характеристика на попа Тальцевской церкви Рамешковского района указывает, что он «проводил антигосударственную политику [...] затягивая церковную службу до обеда в дни уборки урожая и потому с/совет отставал в темпах»2. Характеристика на священника села Никандровское Зубцовского района представляет его как кулака, восхвалявшего царское правительство и фашистский строй и разлагавшего трудовую дисциплину. Кроме того, подчеркивалось, что поп — пьяница, «шатается по домам» и ведет агитационную работу3.
Что побуждало людей, облеченных властью, к таким поступкам? Из материалов «разоблачительных» закрытых партсобраний 1939 г. видно, что на местное руководство зачастую оказывалось давление, применялись угрозы и шантаж4. Несомненно и другое — активизация совфункционеров, убежденных в необходимости расправы с «вредителями». К тому же представлялся уникальный случай расправиться с просто неугодными, не говоря уже о возможности переложить на них ответственность за неудачи колхозного строительства. В одном из колхозов Максатихинского района ответственность за срыв посевной председатели сельсовета и колхоза дружно переложили на попа и обратились к органам милиции с просьбой «убрать попа как зловредного агитатора и срывщика колхозно-трудовой дисциплины»5.
По такой же схеме провоцировалась и общественность. Калининские вагоностроители, к примеру, отреагировали на разоблачи
1 См.: Уголовно-следственные дела по обвинению Введенского В. Д. (8-11 октября 1937), Будкина Н. Н. (12-18 ноября 1937), Голубева В. Д. (1-4 марта 1938), Быстрова А. П. и др. (без даты) // ТЦДНИ. Ф. 7849. Д. 20439-с; Д. 21770-с; Д. 23114-с; Д. 23855-с.
2 Уголовно-следственное дело по обвинению Агафонова М. А. (21.12-24.12.1937)// Там же. Д.21726-С.Л. 4.
3 Уголовно-следственное дело по обвинению Беззубикова Н. А. 28.12.1937 // Там же. Д.26139-С. Л.5.
4 См.: Протокол № 1 закрытого партийного собрания (4 января 1939) // Там же. Ф. 722 (Первичная организация КПСС УКГБ по Калининской области). On. 1. Д. 46. Л. 18.
5 Уголовно-следственное дело по обвинению Васильевского П. И. (без даты) // Там же. Ф. 7849. Д. 19996-с. Л. 16-18.
230
тельную кампанию, направив начальнику Калининского отделения НКВД 17 октября 1937 г. почтовую карточку следующего содержания: «Товарищ начальник! В связи с перевыборами в Верховный Совет не мешало бы вам обратить внимание на подпольную работу попов заволжской Единоверческой церкви, особенно попа Морошки-на Ивана, который совершает религиозные обряды в общественных местах (Вагонзавод), был задержан заволжской милицией, но она его отпустила (по-видимому, начальник милиции с ним заодно). Просим дело выяснить и виновных наказать. Рабочие Вагонзавода Иванов, Петров и др.»1. Заведующий отделом народного образования одного из райцентров области от имени школьных работников писал в УНКВД: «Поп спаивает учеников 7 класса, дает им папиросы и зазывает в церковь»2.
Активно сотрудничали с властью и бывшие обновленцы, которые охотно обращали внимание органов безопасности на антисоветски настроенных священников-тихоновцев. Из материалов реабилитаций 1950-х гг. видно, что несколько священников-обновленцев из Калинина и Торопца числились своего рода «штатными» свидетелями и их использовали при разработке и арестах важных персон3. В любом случае сотрудники НКВД сумели быстро набрать себе контингент подследственных.
Процедура ареста и следствия над «церковниками» проходила по следующей схеме. По ордеру, порой подписанному задним числом, на квартирах жертв проводились обыск, изъятие документов, ценностей и подозрительных предметов. Характерно, что в рассмотренных случаях только однажды удалось обнаружить «серьезную улику» — крупную сумму денег. Зачастую в качестве «улик» изымались богослужебные книги и предметы, облачение и документы. После ареста составлялась анкета и проводился первый (нередко — единственный) допрос, показания арестованных не всегда подписывались ими по окончании записи, как требовала процедура4.
Как правило, разговор начинался с предложения подследственному рассказать о своей антисоветской (или контрреволюционной) деятельности. Из протокола первого допроса священника И. И. Бе-неманского: «Вы арестованы как активный участник церковно-мо-нархической организации в городе Калинине, которая проводит
' Уголовно-следственное дело по обвинению Морошкина И. Н., Богданова А. П.
(22 декабря 1937 - 19 февраля 1938)//ТЦДНИ. Ф. 7849. Д. 15787-с. Л. 71в.
2
Уголовно-следственное дело по обвинению Белюстина М. Н. (без даты) // Там же.Д.21785-с.Л.З.
См., например: Уголовно-следственное дело по обвинению Громогласова И. М. (без даты) // Там же. Д. 15785-с.
Единичные допросы преобладают в числе рассмотренных дел.
231
агитацию среди духовенства и населения»1. С аналогичным вопросом обратился лейтенант НКВД к священнику А. И. Ботвинникову: «Следствию точно известно о проводимой вами контрреволюционной деятельности, расскажите сами об этом подробно»2. При этом следователи особенно не настаивали на признательных показаниях. Как уже отмечалось, большинство из них уже располагало показаниями свидетелей, в качестве которых часто выступали ранее завербованные осведомители, в том числе и служители культа, представители местной власти (председатели сельского совета или колхоза, секретари партийных и комсомольских ячеек), сослуживцы-священники, члены церковного актива, соседи3. Многие охотно свидетельствовали против попов. Следует помнить, что репрессивная кампания совпала с процессом самоутверждения новой власти на местах. Председатель колхоза, председатель сельсовета, парторг, секретарь комячейки — все они обычно не признавались значительной частью населения в качестве «начальников». Теперь им представлялся шанс избавиться от традиционных старорежимных «конкурентов», в том числе от попов и хозяйственно крепких мужиков. Нечто подобное происходило и в городе.
К тому же менялось сознание людей: лица от 1900 года рождения и моложе всерьез считали попов «пережитком» капитализма. В силу этого «войну с религией» многие партийные и комсомольские работники считали чуть ли не основной своей задачей4. Иные из них даже на очных ставках в ходе реабилитационной кампании 1950-х гг. не отказывались от своих былых убеждений. Однако случались и курьезы. Из показаний бывшего оперработника: «В начале операции по Калинину было приказано [...] изъять [...] 30 чел. попов и подготовить на тройку». Но такого количества людей, «подработанных агентурно», не нашлось. И вот тогда стали «...пачками вызывать свидетелей без соответствующей подработки [...] а только лишь по признакам того, что они близко проживают от арестованных или ходят в церковь, где проводили службу эти попы. В связи с такой постановкой следствия имелись случаи, когда свидетели, давшие кое-какие показания, при очной ставке с обвиняемым бросались ему
Уголовно-следственное дело по обвинению Бенеманского И. И. (без даты) // ТЦДНИ. Ф. 7849. Д. 21020-с. Л. 6.
2 Уголовно-следственное дело по обвинению Ботвинникова А. И. (4.11— 1.12.1937) // Там же. Д. 21702-с. Л. 6.
3 Уголовно-следственные дела по обвинению ГоленкинаТ. И. (6-19 ноября 1937), Богоявленского А. Л. (9-11 октября 1937) // Там же. Д. 21794-с; Д. 24187-с и др.
4 Расев А., иерей. На периферии большого взрыва. Эссе // Книга памяти жертв политических репрессий Калининской области. Т. 1. С. 597.
232
в ноги и целовали рясу»1. Но случалось и другое: в ходе многочасовых допросов и подследственные и свидетели проникались чувством «вины», постепенно переходя на язык репрессивных органов. Психологически сломленные самой масштабностью репрессий, подозреваемые втягивались в их механизм в качестве безвольной жертвы.
Из реабилитационных материалов 1950-х гг. видно, что иные свидетели были едва знакомы с обвиняемыми, но под страхом ответственности или в силу представления, что «так надо», давали нужные для следователя показания. Порой шпиономания приобретала характер соцсоревнования: требовалось быстро распознать врага, обнаружить «протянувшиеся от него нити», арестовать его, выбить показания, уничтожить и, наконец, оперативно доложить об исполнении. Иные следователи старались так, что от получения ордера на арест до расстрела проходило всего три-четыре дня. Документы показывают, что процедура следствия в 1937 г. существенно отличалась от того, что происходило в начале 1930-х гг. Изменилось содержание анкеты подследственного, были формализованы процесс дознания, допрос потенциальной жертвы и свидетелей. Арестованный фактически сразу приобретал статус обвиняемого.
Примечательно, что особого разномыслия в подходе к арестованному у следователей не было. Следственные дела, составленные в Калининской области разными следователями, обнаруживают однотипную настроенность — каждого арестованного побыстрее «подвести под статью». Такая установка определялась самим механизмом репрессий: в поле зрения карательных органов оказывались, как было упомянуто, в первую очередь уже «разработанные», остальных «подбирали» из числа неугодных. Попадались и случайные люди, которых старались превратить в «полноценных» антисоветчиков, дабы не портить отчетность. Таким образом, следственный процесс изначально представлял собой репрессивно-бюрократическую операцию, в которой интересы центра и периферии совпадали. Верхи решали стратегические задачи, на местах избавлялись от диссидентов-одиночек.
Нетрудно выявить и типичные процессуальные нарушения: несанкционированный арест (ордер выписан задним числом), привлечение «штатных» свидетелей, отсутствие мотивированных доказательств. Простое сопоставление текстов обнаруживает практически абсолютное совпадение вопросов и фрагментов показаний. Очень часто заведомо вымышленные факты признавались жертвами как подтверждение вины перед властью. Как появлялись эти признания?
Протокол № 1 закрытого партийного собрания (4 января 1939) // ТЦДНИ. Ф. 722 (Первичная организация КПСС УКГБ по Калининской области). On. 1. Д. 46. Л. 61.
233
Прямых или косвенных свидетельств применения пыток в отношении служителей культа в изученных официальных документах не обнаружено. Но в протоколах одного из закрытых партийных собраний в УНКВД по факту нарушения «соцзаконности» в 1939 г. открыто говорилось о способах получения признаний: «допрашивали круглые сутки одного арестованного», «ставили столбом и лупили», «лупили палками, резиновыми дубинками, кололи», «раскалывали черепа», «приходил с опроса черный, как голенище». Особенно зверствовали при расследовании групповых дел1. Из жалобы на имя наркома внутренних дел СССР от 1 июля 1940 г. одного из фигурантов «Кашинской церковно-монархической группы» школьного учителя И. И. Кузнецова, осужденного на 8 лет ИТЛ, следует, что он долго сопротивлялся уговорам следователя подписать «нужное» признание, а затем согласился. «Можно ли вынести ужасы следствия, простаивая без пищи и воды по 5 суток, избиваемый и обливаемый потоком брани [...] Можно ли вынести побои?»2 — пояснял он свое решение. В заявлении на имя Ворошилова уже в 1953 г. он указывал конкретнее: «Показания вымогались насильно с применением физической силы и всякого рода угроз»3. Все это позволяет предположить, что и к другим «церковникам и сектантам» также применялись издевательства и побои.
С санкции приказа следователь формулировал обвинительное заключение. Казалось бы, проще всего служителей культа было привлекать за религиозную пропаганду. Но для организаторов репрессий профессиональная деятельность попов и ее издержки были лишь формальным поводом для более серьезных обвинений. Местные власти ловко устанавливали зависимость собственных провалов в хозяйственной деятельности от «подрывной» практики попов: поскольку старух отвлекли от полевых работ в престольный праздник, план не был выполнен. Повторяемость этой незатейливой импликации в следственных делах поразительно велика.
Анализ протоколов допросов показывает, как не без помощи оперработников проявилось в ходе дознания «творчество масс». Среди особенно часто повторяющихся показаний свидетелей фигурируют: ■ контрреволюционная агитация (группировка контрреволюционных элементов, членство в контрреволюционных организациях, вербовка в контрреволюционные организации, переписка);
ТЦДНИ. Ф. 722 (Первичная организация КПСС УКГБ по Калининской области). On. 1. Д. 46. Л. 4, 8, 14, 21, 43, 64, 70 и др.
2
Уголовно-следственное дело по обвинению Кузнецова И. И. 31.03-18.04.1950 // Там же. Ф. 7849. Д. 24937-с. Т. 8. Л. 29.
См.: Уголовно-следственное дело по обвинению Лебедева А. А. и др. (без даты) // Там же. Т. 5. Л. 373.
234
■ антисоветская агитация (призывы к неподчинению власти, срыв выполнения заданий правительства);
■ различные виды антисоветской клеветы (на советский/колхозный строй, членов правительства, дискредитация выборов в Верховный Совет);
■ срыв сельхозработ;
■ провокационные слухи (о голоде, войне, гибели вождей);
■ высмеивание Конституции;
■ оскорбление вождей;
■ дискредитация СССР;
■ пораженческие настроения;
■ пропаганда войны, ожидание начала интервенции;
■ сочувственное отношение к «врагам народа»;
■ террористические намерения;
■ восхваление фашизма.
Встречались и редкие инвективы:
■ белогвардейская личность;
■ восхваление жизни за границей;
■ распространение антисоветских листовок;
■ попытки создать секту1;
■ мошеннические операции (с деньгами, мощами);
■ подозрение в поджоге колхозного имущества;
■ организация литературного философско-богословского кружка;
■ величание Гитлера «святым чел.ом»;
■ отождествление советской власти с 40-летним странствием евреев в пустыне;
■ антисемитизм;
■ асоциальное поведение (пьянство, мужеложество, грубость, драки с колхозниками).
В общей сложности выявлено около трех десятков «инкриминирующих» формулировок, они звучали уже в день ареста.
В обвинительных заключениях враждебная деятельность, связанная с выполнением прямых богослужебных функций, обозначается куда реже и, как правило, в характерных инверсиях2:
■ агитация «о признании духовной власти как высшей власти над чел.ом»;
■ «использование религиозных убеждений против советской власти»;
1 См.: Уголовно-следственные дела // ТЦДНИ. Ф. 7849. Д. 15785-с; Д. 1734-с; Д- 18062-с; Д. 20447-с; Д. 21561-с; Д. 21582-с и др.
2 См.: Уголовно-следственные дела // Там же. Д. 25567-с; Д. 20414-с; Д. 20383-с; Д- 21785-с; Д. 22092-с; Д. 24187-с.
235
■ «сопротивление изъятию и закрытию церкви»;
■ «слухи о религии»;
■ оказание «противодействия коммунистическому воспитанию детей»;
■ «религиозные предрассудки»;
■ «сбор средств на тайный монастырь»;
■ «ходит по деревням, проповедует сохранение храма».
«Язык» заключения тройки — последней инстанции в следственном производстве — более лаконичен. Иерархия преступлений, судя по отчетным документам, выстраивалась так: измена Родине, террор, вредительство, повстанческая контрреволюционная деятельность, контрреволюционная агитация.
Итоги
Каковы же результаты проведенной кампании? Официальные данные, отражающие численность жертв политических репрессий 1937-1938 гг., тем более в рамках действия приказа № 00447 по Калининской области, довольно противоречивы. Из справки УНКВД по Калининской области «О вредительско-диверсионной деятельности в сельском хозяйстве» от 12 марта 1938 г. следует, что «Управлением НКВД по Калининской области в проводимую операцию по изъятию кулацко-белогвардейского и церковно-сектантского элемента привлечено к уголовной ответственности: епископов — 2 чел.; попов — 276 чел.; монахов — 20 чел.; церковно-кулацкого ак[тива] — 227 чел.; сектантских проповедников — 13. Всего — 538 чел.»1. В сводной таблице о социальном составе репрессированных за 1937 г. в графе «служители религиозного культа» числится 728 чел.2 Из материалов Книги памяти Калининской области следует, что в рамках приказа № 00447 пострадали 322 чел. (с учетом так называемого церковного актива), что составляет около 9 % от числа всех репрессированных в этой кампании (см.: Приложения, табл. 1). Окончательно прояснить картину могут данные протоколов троек, но на сегодняшний день последние не введены в научный оборот.
Анализ следственных дел показал, что в Калининской области в рамках действия приказа № 00447 были выявлены3:
Из справки УНКВД Калининской области «О вредительско-диверсионной деятельности в сельском хозяйстве». 12 марта 1938 г. //Трагедия советской деревни. Т. 5. Кн. 2. С. 67.
2 Сведения о количестве арестованных по НКВД (УНКВД) Калининской области на время с 1/1-1937 по 1/1-1938 // От ЧК до ФСБ. Приложения.
3 ТЦДНИ. Ф. 7849. Д. 21045-с; Д. 20650-с; Д. 23855-с; Д. 22994-с; Д. 24937-с; Д. 21732-с. идр.
236
■ «контрреволюционная группировка духовенства» в Бежецком районе (8 священников);
■ «контрреволюционная группировка торговцев и духовенства» в г. Старица (27 чел., 1 священник);
■ «фашистско-монархическая группа» епископа Фаддея (Успенского)» в областном центре Калинине;
■ «церковно-монархическая организация», действовавшая на территории пограничных районов области (Опочецкий, Пушкинский и Кудеверский);
■ «фашистско-монархическая организация» (Кашинский, Краснохолмский, Калязинский, Мышкинский (Ярославская область) районы, 26 чел., 3 священника);
■ «фашистско-монархическая группа церковников» в Карельском национальном округе (Ново-Карельский, Козловский и Максатихинский районы, 8 священников);
■ «группа кулаков», возглавленная священником (Осташковский район, 1 священник).
Кроме того, как следует из отчетности карателей, в ряде районов (Кировском, Вышневолоцком, Вельском, Ржевском, Макса-тихинском, Новокарельском национальном округе и др.) вскрыты «церковно-сектантские» и «повстанческие» группы (по преимуществу из 2-3 чел. — Т. Л.), которые вели «активную антисоветскую, вредительско-подрывную деятельность»1.
«География» репрессий свидетельствует: «реакционное духовенство» неравномерно распределялось по области. Аресты были проведены в 20 райцентрах и 41 районе. В 10 эпизодах район не указан. Наиболее густонаселенными «врагами народа» оказались районы Бежецкий — 21 арест, Кашинский — 19, Вышневолоцкий — 16, Калининский и Ржевский — по 15, Кимрский, Кесовогорский, Краснохолмский, Старицкий, Торопецкий — по 10 арестов (см. Приложения, табл. 2). Очевидно, что в области основательно «подчистили» ряды служителей культа. Между тем калининские чекисты находили, что «удар по церковникам, монашкам и другим религиозным формированиям» был недостаточно сильным, т. к. «враги народа», проникшие в ряды чекистов, оказывали им тайное покровительство2.
Приговоры «церковникам и сектантам» в Калининской области выносились расстрельные — до 99 %, ссылка в исправительно
1 От ЧК до ФСБ. 1918-1998. С. 153; ТЦДНИ. Ф. 7849. Д. 21743-с; Д. 16844-с; Д. 24123-с; Д.21392-сидр.
Протокол № 1 закрытого партийного собрания (4 января 1939) // ТЦДНИ. Ф- 722 (Первичная организация КПСС УКГБ по Калининской области). On. 1. Д. 46. Л. 144,146.
237
трудовые лагеря составляла редкое исключение1. Подобная статистика обнаруживается в мартирологах по Горьковской (Нижегородской) и Вологодской областям2.
Уместно озадачиться вопросом: насколько реальной для советской власти была угроза со стороны православного духовенства? Показательна в этой связи мысль нашего современника иерея А. Расева (Тверская епархия): «Спору нет, конфронтационно настроенное духовенство вело и антисоветскую борьбу, не примирившись с советской властью. Но чаще всего их "антисоветизм" не выходил за рамки осуждения тех мероприятий официальной власти, которые Дискриминировали, ущемляли их права, унижали человеческое достоинство в процессе разных "безбожных" кампаний и других антицерковных беззаконий. Их "контрреволюционность" — не более как осуждение насилия, творимого властью над крестьянством, духовенством в период той же коллективизации»3.
Итак, репрессивная кампания 1937-1938 гг. «успешно» завершила «пятилетку безверия». Приказ № 00447 оказался «своевременным» в том смысле, что по отношению к служителям церкви повсеместно (в партийных и властных структурах, а также среди части населения) сложилось устойчиво неприязненное отношение. Обеспечить «большевистские темпы» расправ могли только жесткие карательные меры: врагов уничтожали быстро, грубо и безжалостно.
Ко времени появления приказа № 00447 в советском обществе накопился значительный опыт борьбы с Православной Церковью и религией. Поначалу атеистическая государственность не решалась разворачивать широкомасштабную борьбу против религии, опасаясь протестов «трудящихся масс», она предпочитала действовать руками богоборцев-энтузиастов. Усилия карательных органов сосредоточились на подавлении «контрреволюционеров в рясах» — священников, так или иначе выражающих недовольство новой властью. Вместе с тем к середине 1930-х гг. сложились условия для
1 См.: Дамаскин (Орловский), иеромонах. Мученики, исповедники и подвижники благочестия Русской Православной Церкви XX столетия. Кн. 3. С. 134; Книга памяти жертв политических репрессий Калининской области. Т. 1. В справке УНКВД Калининской области «О вредительско-диверсионной деятельности в сельском хозяйстве» от 12 марта 1938 г. данные по ВМН составляют 67 %, но они представляют весь календарный год. См.: Трагедия советской деревни. Т. 5. Кн. 2. С. 67.
2 См.: Книга памяти жертв политических репрессий в Нижегородской области. Т. 2. Нижний Новгород, 2001; Цветков С. Н. Политические репрессии против Вологодской православной в 1937-1938 гг. // Архивной службе России — 80 лет. Материалы научно-практической конференции / отв. ред. А. В. Камкин. Вологда, 2000.
3 Расев А., иерей. На периферии большого взрыва. С. 595.
238
планомерного подавления не только церкви, но и веры: теперь неприязненное отношение к религии сложилось не только в городской среде, но и у части колхозников. Соответственно задачам тотальной зачистки социального пространства былые антирелигиозные кампании уступили место планомерному уничтожению не только рядовых священников, но и наиболее активных представителей их паствы. Характерно вместе с тем то, что те и другие искоренялись в качестве «классово чуждых» и «антисоветских» элементов, а не как носители веры.
В предыдущий период государство в борьбе с церковью и религией не смогло найти оптимального соотношения между «планом» и «инициативой снизу». Теперь завершить разгром РПЦ должны были карательные органы. Достичь главной цели — заставить «забыть имя Бога на всей территории СССР», — конечно, не удалось, но результаты террора были впечатляющими. Сотни закрытых храмов, тысячи уничтоженных православных служителей культа, сотни тысяч перепуганных верующих — таковы были итоги борьбы с религией. То, что доставляло самую большую радость верующим — коллективное моление в храме — было вытеснено из общественной жизни.
Итоги репрессивно-бюрократической акции не оказались бы столь впечатляющими, если бы РПЦ не находилась в состоянии кризиса, связанного с утратой опоры на государственность и обострением канонических противоречий. Приказ № 00447, формально не выдвигавший особой задачи искоренения неугодной религии, явился серьезным ударом в длительном противоборстве «новой» и «старой» веры.
Приложения
Таблица 1
Распределение жертв по социальным группам
Социальные группы
Кол-во чел.
%
крестьяне
1651
44,17
рабочие
857
22,93
служащие
310
8,29
«церковники»
322
8,61
без определенных занятий
435
11,64
социальная принадлежность не указана
163
4,36
Всего
3 738
100
Источник: Книга памяти жертв политических репрессий Калининской области. Мартиролог 1937-1938 / ред. кол. Е. Н. Кравцова, Г. П. Цветков и др. Т. 1. Тверь, 2000.
239
Таблица 2
Статистика репрессий «церковников и сектантов» по районам Калининской области в рамках приказа № 00447,1937-1938 гг.
№
Название района
По райцентру
По району
Всего
1
2
3
4
5
1
Андреапольский
1
1
2
Бежецкий
12
9
21
3
Вельский
3
3
4
Бологовский
2
6
8
5
Брусовский
4
4
6
Весьегонский
1
2
3
7
Высоковский
8
8
8
Вышневолоцкий
6
7(+3)
16
9
Горицкий
3(+1)
4
10
Емельяновский
3
3
11
Есенов(ич)ский
2
2
12
Завидовский
2
2
13
Зубцовский
4
4
14
Калининский
10
5
15
15
Калязинский
4
6
10
16
Каменский
3
3
17
Кашинский
12
7
19
18
Кимрский
3
7
10
19
Кировский
4
4
20
Кесовогорский
10
10
21
Козловский (НКарОк)
1
1
22
Конаковский
2
4
6
23
Краснохолмский
2
13
15
24
Кушалинский
2
2
25
Ленинский
3
3
26
Лихославльский
1
5
6
27
Локнянский
1
1
28
Луковниковский
2
2
29
Максатихинский
1
8(+1)
9
30
Медновский
3
3
СО
Молодотудский
1
1
32
Молоковский
9 (+2)
9
240
Окончание табл. 2
1
2
3
4
5
33
Нелидовский
2
2
34
Нерльский
4(+1)
4
35
Новокарельский
5(+3)
5
36
Новоторжский
1
7
8
37
Овинищский
3(+4)
3
38
Октябрьский
1
1
39
Оленинский
2
2
40
Оршинский
1
1
41
Осташковский
4(+1)
3
7
42
Пеновский
1
1
43
Плоскошский
3
со
44
Погорельский
4
4
45
Пустошкинский
1
1
46
Рамешковский
1
7
8
47
Ржевский
9
6
15
48
Сандовский
1
1
2
49
Сережинский
2
2
50
Сонковский
4
4
51
Спировский
1
1
52
Старицкий
3
7
10
53
Теблешский
9
9
54
Торопецкий
5
5(+1)
10
55
Тургиновский
1
1
56
Удомельский
8
8
57
Фировский
3
3
Итого:
81
238
319
Район не указан
10
БОМЖ
1
ЗК
2
Из других областей
4
Всего: 336
Источник: Книга памяти жертв политических репрессий Калининской области. Мартиролог 1937-1938 / ред. кол. Е. Н. Кравцова, Г. П. Цветков и др. Тверь, 2000. В скобках указаны данные, полученные из 80 следственных дел, изученных автором в ТЦДНИ (Ф. 7849).
241
Таблица 3
Возрастной состав репрессированных «церковников» в Калининской области по приказу № 00447,1937-1938 гг.
№
Район
Годы рождения
до 1870
1871-1880
1881-1890
1891-1900
1901-1920
всего
1
2
3
4
5
6
7
8
1
Андреапольский
1
1
2
Бежецкий
5
7
5
4
21
3
Вельский
2
1
3
4
Бологовский
2
4
2
8
5
Брусовский
1
2
1
4
6
Весьегонский
1
2
3
7
Высоковский
6
2
8
8
Вышневолоцкий
2
8
3
13
9
Горицкий
1
1
1
3
10
Емельяновский
2
1
3
11
Есенов(ич)ский
1
1
2
12
Завидовский
1
1
2
13
Зубцовский
2
1
1
4
14
Калининский
2
3
8
2
15
15
Калязинский
2
5
3
10
16
Каменский
3
3
17
Кашинский
1
6
8
3
1
19
18
Кимрский
3
4
3
10
19
Кировский
1
1
2
4
20
Кесовогорский
6
1
1
10
21
Козловский
1
1
22
Конаковский
1
4
1
6
23
Краснохолмский
1
8
4
2
15
24
Кушалинский
2
2
25
Ленинский
1
1
1
3
26
Лихославльский
1
2
1
2
6
27
Локнянский
1
1
28
Луковниковский
2
2
29
Максатихинский
2
4
2
1
9
30
Медновский
2
1
3
242
Окончание табл. 3
1
2
3
4
5
6
7
8
31
Молодотудский
1
1
32
Молоковский
1
3
2
2
1
9
33
Нелидовский
1
1
2
34
Нерльский
1
2
1
4
35
Новокарельский
2
1
1
1
5
36
Новоторжский
1
5
2
8
37
Овинищский
2
1
3
38
Октябрьский
1
1
39
Оленинский
1
1
1
40
Оршинский
1
1
41
Осташковский
2
3
1
1
7
42
Пеновский
1
1
43
Плоскошский
2
1
3
44
Погорельский
2
2
4
45
Пустошкинский
1
1
46
Рамешковский
3
2
3
8
47
Ржевский
1
8
5
1
15
48
Сандовский
1
1
2
49
Сережинский
2
2
50
Сонковский
1
2
1
4
51
Спировский
1
1
52
Старицкий
6
3
1
10
53
Теблешский
2
3
1
3
9
54
Торопецкий
5
4
2
10
55
Тургиновский
1
1
56
Удомельский
1
4
3
8
57
Фировский
2
1
3
Район не указан
3
2
2
1
2
10
БОМЖ
1
1
ЗК
2
2
Др. область
2
2
4
Всего:
48
139
99
43
7
336
Источник: Книга памяти жертв политических репрессий Калининской области. Мартиролог 1937-1938 / ред. кол. Е. Н. Кравцова, Г. П. Цветков и др. Тверь, 2000. С учетом данных, полученных из следственных дел (ТЦДНИ. Ф. 7849).
М. Г. Нечаев, С. В. Уткин (Пермь)
ИСПОЛНЕНИЕ ПРИКАЗА № 00447
В СРЕДЕ ПРАВОСЛАВНЫХ ПЕРМСКОЙ ЕПАРХИИ
Если кратко оценить состояние изученности истории репрессий против церкви и духовенства, то необходимо согласится с Т. Г. Леонтьевой: «К сожалению, на сегодняшний день мы не найдем обстоятельных исследований светских историков на эту тему. Наиболее уязвимой выглядит статистика жертв»1. По мнению советских исследователей, в годы войны завершился процесс «нормализации отношений между церковью и Советским государством», начавшийся с послания митрополита Сергия (1927 г.). Результатом этого процесса стало «укрепление лояльности по отношению к Советскому государству»2. Современные оценки происходящего в государственно-церковных отношениях более многообразны и неоднозначны. Вот мнение немецкого исследователя Герда Шриккера: «Чистки 1937-1938 годов еще раз потребовали и от членов Русской Церкви огромного количества жертв — точное число тех, кто умер мученической смертью, видимо, никогда не будет известно. После 1937 года РПЦ как организация фактически не существовала»3. Однако специально причины, ход и последствия «чисток» 1937-1938 гг., или исполнения приказа № 00447, в отечественной литературе практически не рассматривались. Оценка их чрезвычайно разнообразна, противоречива и, к сожалению, умозрительна. Так, А. С. Ахиезер пишет, что «ответственность за события во время правления Сталина невозможно свалить на одно или несколько лиц, на оборотней зла. Террор проводила и поддерживала вся страна. Это было невиданное в истории самоистребление»4. А. Н. Сахаров констатирует, что «террор был заложен в победоносной и беспощадной революции низов, в ней же были заложены и понятия "враг народа", и модель ГУЛАГа.
Леонтьева Т. Г. О «советском» периоде истории русской православной церкви: версии постсоветской российской историографии // The Soviet and Post-Review. 2003. Vol. 30. № 2. P. 205.
Куроедов В. А. Религия и церковь в Советском государстве. М., 1981. С. 113. См. также: Гордиенко Н. С. Современное православие. М, 1968; Курочкин П. К. Эволюция современного русского православия. М., 1971.
о
Штриккер Г. Русская Православная Церковь в Советском государстве. Очерк истории отношений между Церковью и государством // Русская Православная Церковь в советское время (1917-1991): Материалы и документы по истории отношений между государством и Церковью / сост. Г. Штриккер. Кн. 1. М., 1995. С. 43-44.
4 Ахиезер А. С. Россия: критика исторического опыта. Новосибирск, 1997. Т. 1. С. 483.
244
Но злая воля, жестокость Сталина выходила за "нормальные" рамки самой жестокой революции»1. Интересна точка зрения А. Краснова-Левитина: «Сокрушительный удар нанесла ежовщина и церкви, или, вернее, остаткам церкви, потому что уже к 1935 году церковная организация была в основном разгромлена. 1937 год породил целый сонм новых мучеников. К сожалению, пока нет возможности привести точные статистические данные»2. Репрессии по отношению к православному населению в данный период исследовались лишь в общем контексте, на изучении его особенностей обычно не останавливались и не сравнивали с предыдущими и последующими периодами репрессивной политики, но все исследователи сходятся в одном — в отсутствии статистических данных.
Учитывая состояние разработанности данной темы, необходимо более детально и обстоятельно, привлекая разнообразные источники, в том числе и статистику, обратить внимание на период Большого террора.
Целью данной статьи является анализ механизма, хода и последствий исполнения приказа № 00447 (август 1937 — сентябрь 1938 г.) в отношении православного населения Пермского Прикамья (с 3 октября 1938 г. Пермской области или в рамках границы Пермской епархии, которая практически мало изменилась по сравнению с 1917 г.). В соответствии с целью были поставлены следующие исследовательские задачи:
■ Рассмотреть, какое место занимает период Большого террора 1937-1938 гг. в репрессивной политике Советского государства в отношении Русской Православной Церкви.
■ Изучить этапы, технологию, ход и исход «кулацкой операции» в отношении православного населения.
■ Проанализировать этносоциальный состав православного духовенства, подвергшегося репрессиям, и дать ему социостатис-тическую характеристику.
■ Показать последствия проведения операции для церкви в частности и общества в целом.
Локальный характер исследования позволяет более глубоко и детально выполнить данные исследовательские задачи. Для их реализации были использованы как неопубликованные архивные документы (выписки и постановления Свердловского обкома ВКП(б), райкомов и горкомов партии за изучаемый период, отчеты, записки, переписка и т. д.), так и опубликованные материалы (периодическая печать,
Сахаров А. Н. Россия: Народ. Правители. Цивилизация. М., 2004. С. 845. Краснов-Левитин А. Лихие годы 1925-1941. Воспоминания. Paris: YMCA-Press, 1977. С. 321.
245
воспоминания). Основу источниковой базы составляют архивно-следственные дела, хранящиеся в Государственном общественно-политическом архиве Пермской области (в ходе работы было просмотрено более 70 архивно-следственных дел), а также база данных или именной электронный каталог, который содержит информацию по 50 позициям на 36 тыс. чел., подвергшихся репрессиям.
30 июля 1937 г. вышел оперативный приказ наркома внутренних дел СССР Николая Ивановича Ежова № 00447 «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов». Согласно этому приказу репрессиям подлежали в том числе: «Наиболее активные антисоветские элементы из бывших кулаков, карателей, бандитов, белых, сектантских активистов, церковников и прочих До сих пор историки не пришли к единому мнению по поводу причин выхода и исполнения данного приказа. Комплекс причин, по которым раскрутился невиданный по своим масштабам маховик репрессий по отношению к священнослужителям и верующим, можно попытаться обобщить следующим образом.
Во-первых, это бедственное состояние колхозов (неурожай 1936 г. — Авт.), что диссонировало с оптимистической политической кампанией, призванной продемонстрировать победу социализма. Необходимо было заглушить недовольство, найти виновников экономических провалов и социальных бедствий. Было несколько типов «врагов народа»: диверсанты и шпионы; «троцкистско-бухаринские отщепенцы»; «остатки ликвидированных эксплуататорских классов, полная ликвидация которых является вопросом ближайшего будущего»2, и, наконец, «мракобесы в рясах, ермолках и чалмах» (выражение Е. М. Ярославского). В 1937 г. Ярославский заявлял, что «религиозные организации — единственно легальные реакционные вражеские организации»3.
Во-вторых, не оправдала надежд первая и вторая «пятилетки безбожия», объявленные Союзом воинствующих безбожников (СВБ). Важность борьбы с религией неоднократно подчеркивалась партийным и советским руководством. Н. И. Бухарин, выступая на II съезде СВБ (1929 г.), говорил, что «антирелигиозный фронт кричаще ясно виден как фронт классовой борьбы»4. На газетных полосах крупным шрифтом набирались лозунги: «Кулак и поп — наши враги! Врага надо бить на всех участках классовой борьбы, вырывая из его рук
Цит. по: Носов А. В. Мемориал скорби: (К захоронению жертв политических репрессий в районе 12-го километра Московского тракта вблизи города Екатеринбурга). Екатеринбург, 1997. С. 20.
2 Антирелигиозник. 1937. № 8. С. 12.
о
См.: Там же.
4 Бухарин Н. И. Реконструктивный период и борьба с религией. М., 1929. С. 7.
246
возможности использовать темноту и невежество в отсталых массах трудящихся против социалистического строительства»1.
Несмотря на массовое закрытие церквей, религиозная жизнь не умирала, а религиозные ценности по-прежнему играли большую роль в жизни людей. Документы свидетельствуют, что многие продолжали участвовать в богослужениях, посещать церкви и соблюдать обряды. В престольные праздники рабочие старых уральских заводов не выходили на работу. Верующие сохраняли и передавали из поколения в поколение иконы, священные книги, молитвенники, атрибуты религиозных культов. Комиссия по вопросам культов при Президиуме ЦИК СССР в одном из докладов констатировала бессилие местных органов власти: «Религиозная жизнь течет по руслу, неизвестному для РИКа». Осведомленность центральной власти также была минимальной. Для верующих появлялась возможность создать пространство индивидуальной свободы. Протоиерей Д. Константинов так описывал свои чувства: «Работая нелегально на церковном поприще, я на практике убедился, что НКВД не так всесильно и не так всевидяще, как это предполагали запуганные советские граждане. Можно было многое делать, соблюдая при этом осторожность и прибегая к необходимой маскировке, не занимаясь бессмысленной бравадой»2.
Вторая «пятилетка безбожия», которая должна была пройти с 1932 г. и завершиться ударными темпами за четыре года в 1936 г., также не изменила коренным образом религиозную ситуацию. Это наглядно показали итоги переписи. По результатам январской переписи 1937 г., включавшей вопрос о религии, из 97 521 тыс. ответивших на него — 55 278 тыс. (56,7 %) заявили о своей вере в Бога3. В результате Совет Народных Комиссаров Союза ССР признал организацию переписи «неудовлетворительной», а сами материалы переписи «дефективными». Современник этих событий А. Краснов-Левитин вспоминал: «1937 год начался для меня знаменательно. 1 января происходила всесоюзная перепись населения. Это был единственный раз, когда в опросном листке была графа: вероисповедание. Специально разъяснялось, что атеисты должны писать "неверующий", без всяких дальнейших пояснений. Верующий же должен означить свое вероисповедание [...] На этот раз все оказалось не так страшно: никто из-за переписи не пострадал. Сталин, по приказу которого был включен этот пункт, действительно интересовался тем, сколько в СССР верующих. Процент оказался очень большой [...] Деревня вся показа-
Комсомольская правда. 1929.9 июня.
Константинов Д. Через туннель XX столетия. М., 1997. С. 106. Всесоюзная перепись 1937 г. Краткие итоги. М, 1991. С. 106-107.
247
ла себя верующей, так же, как в городах пожилые люди. Интеллигенция струсила»1.
Прежние методы антирелигиозной работы оказались дискредитированы, необходимо было или их усилить, или чем-то заменить. Тем не менее П. А. Красиков, возглавивший в 1935 г. Комиссию по вопросам культов при Президиуме ЦИК СССР, соглашался, что в церковной среде имеет место «антисоветская деятельность», но по-прежнему считал, что обострили религиозную ситуацию в стране «левачество, перегибы, неправильное применение закона, вредительское форсирование "ликвидации религии"».
В-третьих, 5 декабря 1936 г. была принята новая Конституция СССР, в которой за духовенством закреплялись все гражданские права и обязанности наряду со всеми гражданами (например, в соответствии со статьей 135 духовенство получало избирательное право). Священнослужители получили активные и пассивные избирательные права, и утверждение И. В. Сталина, что «народ не пропустит враждебных людей в свои верховные органы»2, могло быть опровергнуто жизнью, а партийно-советское руководство этого откровенно опасалось.
Пермское Прикамье на момент действия приказа № 00447 в административном отношении находилось в составе Свердловской области, однако в церковном отношении Пермская епархия занимала прежние границы. В начале XX в. Пермская епархия3 охватывала территорию в 360 тыс. квадратных верст (это примерно 384 ООО километров). В ее составе к началу 1916 г. насчитывалось 19 монастырей, 638 церквей и 1 170 часовен. В епархии проживало 1 648 священно-церковнослужителей. Монашествующих и послушников насчитывалось 2 332. В 1914 г. на территории Пермского Прикамья проживало 150 тыс. старообрядцев: беглопоповцы, поморцы Белокриницкой иерархии, часовенного согласия, федосеевцы, спасовцы и странники-бегуны. В количественном отношении первое место занимало часовенное согласие. Кроме того, проживало более 100 тыс. мусульман, 3 тыс. католиков и лютеран, 350 евангелистов, а также свыше 20 тыс. «язычников»4.
В 20-30-е годы XX в. изменились в целом как религиозная ситуация, так и взаимоотношения российского общества, состоявшего из многочисленных верующих, и государства, в основе идеологии кото
Краснов-Левитин А. Лихие годы 1925-1941. С. 312.
2 Правда. 1936.26 нояб.
3 В начале XX в. в Пермской губернии было две епархии — Пермская и Екатеринбургская. Территория Пермской епархии в тот период в целом соответствовала нынешней границе Пермской области.
4 Из «Епархиального отчета», 1916 г. // РГИА. Ф. 796. Оп. 442. Д. 2658. Л. 28.
248
рого был атеизм. С одной стороны, изменился не только нормативно-правовой статус религиозных организаций, но и условия, в которых протекала их деятельность. С другой стороны, этот период характеризовался национализацией и утилизацией богослужебных зданий, а репрессии по отношению к служителям культа становились обычной практикой, менялись только масштаб и формы (создание невыносимых условий для деятельности, административные наказания и, наконец, высылка, срок или расстрел).
С конца 1920-х гг. церкви в массовом порядке начали закрывать. Всего по стране к 1933 г. закрыли 15 988 церквей. Закрытию церквей предшествовала «предварительная работа». Кампания разбивалась на два периода: а) проработка вопросов использования церквей с организациями и одновременное усиление антирелигиозной работы; б) массовая работа с принятием резолюций различных собраний с требованиями к гор/сельсовету о закрытии ряда церквей ввиду жилищного кризиса, с жалобами на отсутствие помещений для ряда культурных учреждений и слабое использование церквей населением. В резолюции предлагалось указывать: а) статус собрания, дату и место проведения; б) сколько присутствовало из общего количества работающих в организации; в) какие церкви собрание решило закрыть и под какие надобности; г) сколько присутствующих голосовало за закрытие церкви и сколько против, сколько человек воздержалось1.
Так, например, действовали и в г. Соликамске в 1929 г. Был разработан «Общий план кампании по закрытию церквей» (с грифом «секретно»). Результат не замедлил сказаться: «Всего 5 церквей, все закрыты, функционирующих церквей нет, служителей культа нет»2. Закрытию церквей обычно предшествовала пропагандистская кампания. Вот как это описывалось в газете «Звезда»: «Еще в апреле этого года рабочие Очерского завода постановили закрыть церковь и устроить в ней клуб или театр [...] Полезли ребята на колокольню и сняли кресты и колокола. Теперь на колокольне развевается красный флаг. Бывшее кладбище вокруг церкви переделается в сад для гуляния [...] Будет в Очере отличный уголок для развертывания культурной работы в летние месяцы»3.
6 февраля 1930 г. Комиссия по вопросам культов при ВЦИК решила, что процедура закрытия церквей подлежит упрощению. Теперь право окончательного решения вопроса по большинству случаев
Из переписки Верхнекамского окружкома ВКП(б). 1930 г. // ГОПАПО. Ф. Р-156. Оп. 1.Д. 239. Л. И.
Из «Общего плана кампании по закрытию церквей». 1930 г. // ГАПО. Ф. Р-1205. Оп. 2. Д. 2. Л. 75.
Очерская церковь под кино // Звезда. 1929.3 окт.
249
было передано областным и краевым Советам. 14 марта ЦК ВКП(б) было принято постановление «О борьбе с искривлениями в колхозном движении», осуждавшее перегибы и в отношении религии: «Решительно прекратить практику закрытия церквей в административном порядке, фиктивно прикрываемую общественно-добровольным желанием населения. Допускать закрытие церквей лишь в случае действительного желания подавляющего большинства крестьян и не иначе, как с утверждения постановлений сходов областными исполкомами. За издевательские выходки в отношении религиозных чувств крестьян и крестьянок привлекать виновных к строжайшей ответственности »1.
«Отступление» от твердого курса оказалось кратковременным: уже с середины 1931 г. нарастает новая волна ликвидации церквей «большевистскими темпами».
В Пермской епархии за 1929 г. было закрыто «религиозных учреждений» — 32, в 1930 г.— 302, к 1931 г. закрыли 173 молитвенных здания (из них церквей 171), в 1932 г. — 237 (из них церквей 224), в 1933 г. - 147 (из них церквей 142), в 1935 г. - 135 и в 1936 г. - 1913. За весь период с 1920 по 1985 г., по подсчетам авторов, было закрыто 583 молитвенных здания. Характерно, что до 1928 г. закрыто всего 15 зданий, а с 1928 по 1941 г. — 348 зданий, то есть 59,7 %4.
На 1 января 1937 г. на территории Свердловской области осталось 340 действующих церквей и 500 священнослужителей5. Из 340 действующих православных церквей к Свердловской епархии относилось только 130, остальные 210 находились на территории Пермской области, которая являлась в этом отношении «неблагополучной». Например, только в Пермском и Кунгурском районах на 1 января 1937 г. действовали соответственно 12 и 9 церквей6. В Чердыни на 39 сельсоветов имелась 31 действующая церковь (староцерковных — 11, обновленческих — 18, старообрядческих — 2)7.
Традиционно считалось, что Пермская епархия являлась оплотом влияния консервативно настроенных священнослужителей — «ста
1 КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. Т. 5. М.,
1984. С. 104.
2
Из донесений о религиозном состоянии местностей. 1929-1930 гг. // ГАПО. Ф. Р-901. On. 1. Д. 1. Л. 92-93.
о
Из отчетов Союза Воинствующих Безбожников, 1936 г. // ЦДООСО. Ф. 4. Оп. 13. Д. 452. Л. 71.
4 Из истории религии в Прикамье: Справочник. 1918-1986. Т. 2. Ч. 2.
5 Из отчета Союза Воинствующих Безбожников, 01.01.1937 г. // ЦДООСО. Ф. 4. Оп. 15. Д. 460. Л. 1-2.
^ Там же.
7 Там же. Л. 729.
250
роцерковников», или, по реалиям 1930-х гг., «сергианцев», тогда как центр обновленчества на Урале находился в Свердловске — в лице митрополита Сергия (Корнеева), а затем его преемника митрополита Михаила (Трубина) и его окружения.
Оценка А. Краснова-Левитина, который считал, что «разгром церкви» произошел в 1935 г., в отношении Пермской епархии и «сергианцев» справедлива. Пермскую архиерейскую кафедру в 1933 г. возглавил архиепископ Глеб (Виталий Никитьевич Покровский). Родился он в 1881 г. в семье священника, получил высшее образование, закончив Духовную академию. В 1925 г. его сослали в Соловецкий концлагерь на три года с последующим прикреплением на 7 лет. По приезде в Пермь передвижение епископа Глеба власти резко ограничили территорией только тех районов, где были расположены приходы. Новый пермский архиепископ попытался организовать материальную помощь репрессированному духовенству и их семьям, возобновил сбор пожертвований среди прихожан. Еще с 1932 г. по инициативе настоятеля пермской Свято-Троицкой церкви П. В. Конюхов производил сборы денежных средств для перевода их ссыльным: иеромонахам Федору Лошкову и Митрофану Часов-ских, священнику Заплатину, епископу Стефану Знамировскому. Деньги собирались среди пермского духовенства и членов церковных советов. В этом принимали участие двенадцать пермских священников. Местные власти усматривали в этом совершенно естественном акте милосердия подрыв существующих устоев. К тому же архиепископ Глеб оказался очень талантливым проповедником. В одной из проповедей, произнесенной в Никольской церкви города Перми, он напомнил собравшимся о необходимости в условиях «безбожной пятилетки» не забывать о своей душе: «Мы должны просто веровать. Своею верою активно противостоять врагам церкви — распущенным безбожием. Человек без Бога кладбище, костюм без души, ничего не значит». Его любимым лозунгом всегда были слова: «Знамя Христово мы всегда должны нести вперед высоко»1. В 1935 г. арестовали всех священнослужителей города Перми и Мотовилихи (пос. Молотов) во главе с архиепископом Глебом. Аресты производились по обвинению в участии в «церковной группе, ведущей контрреволюционную агитацию среди религиозно-настроенной части населения о скорой войне и перевороте Советской власти». В 1936 г. состоялся процесс над 19 священнослужителями. Их признали виновными в антисоветской деятельности. В результате Пермская епархия осталась и без владыки, и без большей части своих священнослужителей вплоть
Из архивно-следственного дела Куликова В. А., 1938 г. // ГОПАПО. Ф. 641/1. On 1. Д. 1263. Т. 3. Л. 112.
251
до 1943 г. Временно Пермской епархией стали руководить из Свердловска архиепископ Макарий (Звездов), а после его ареста — архиепископ Петр (Савельев).
Однако обновленческая церковь не пострадала от этого разгрома. Более того, еще накануне «разгрома», в сентябре 1934 г., «Комиссия Священного Синода по борьбе со староцерковничеством» приняла постановление по докладу ленинградского митрополита Платонова и утвердила его на своей сессии 3 октября 1936 г. Согласно «октябрьским указам» «староцерковничество» объявлялось «еретичествую-щим расколом» и все рукоположения, совершенные после 10 мая 1922 г. (день устранения патриарха Тихона от власти), объявлялись недействительными1. Совпадения обновленческого наступления на «староцерковников» и масштаба репрессий по отношению к ним являются отнюдь не случайными. Цель — усиление позиций «соглашательской» обновленческой церкви. Именно в 1935 г. И. В. Сталин говорил: «Подавили ли мы реакционное духовенство? Да, подавили. Беда только в том, что оно не вполне еще ликвидировано. Антирелигиозная пропаганда является именно тем средством, которое должно довести до конца дело ликвидации реакционного духовенства»2.
В 1936 г. в связи с принятием новой Конституции началась активизация антирелигиозной работы, в том числе в Прикамье. Прошла проверка состояния антирелигиозной работы в районах Свердловской области, которая показала, что «решение Обкома от 23 августа о состоянии и задачах антирелигиозной пропаганды не выполняется, перелома в работе не наступило»3. Председатель областного отделения Союза воинствующих безбожников Щепкин 1 декабря 1936 г. во все райкомы партии выслал новые директивы. По этим директивам необходимо было в течение декабря провести новую «вербовку» в СВБ, созвать районную конференцию, создать тройку «ответработников», которым надлежало поручить изучение «степени религиозности населения и условий для ведения... антирелигиозной и естественнонаучной пропаганды»4. Также подчеркивалась необходимость контроля за выполнением «разверстки» — плана на проведение лекций (для области — 3 ООО, а для Пермского района — 40). В течение декабря нужно было организовать в каждом районе антирелигиозный кружок (10-15 чел.)5.
Краснов-Левитин А. Лихие годы 1925-1941. С. 263.
2 Сталин И. В. Вопросы ленинизма. 10-е изд. М., 1935. С. 193.
3 Из Акта проверки состояния антирелигиозной работы в Свердловской области, 23.08.1936 г. // ГОПАПО. Ф. 90. Оп. 7. Д. 61. Т. 2. Л. 29.
4 Из Директивы «Союза воинствующих безбожников», 01.12.1936 г. // Там же.
5 Там же.
252
В целом по стране за февраль и март 1937 г. антирелигиозных статей было опубликовано больше, чем за два предыдущих года. За 1937 г. журнал «Антирелигиозник» увеличил свой тираж в 5 раз, а тираж «Безбожника» вырос со 105 до 230 тыс. экземпляров, то есть более чем вдвое. В 1937 г. в Свердловске большим тиражом вышла книга В. К. Ансвесула «Церковь и гражданская война на Урале», в которой церковь предстала перед читателями как главный враг советской власти не только в годы Гражданской войны, но и вплоть до 1937 года1.
Степень религиозности и активизации верующего населения тем не менее изучали не тройки «ответственных работников», а районные органы НКВД, которые информировали власти о религиозной обстановке. На «распоряжение» секретаря Кунгурского РК ВКП(б) Н. К. Ершова 23 декабря 1936 г. поступила докладная записка «О настроениях в районе в связи с опубликованием проекта новой Конституции СССР» начальника Кунгурского РО НКВД А. В. Пермя-кова: «С опубликованием в печати принятого проекта Сталинской Конституции отдельная часть а/с настроенного населения города и деревни, используя это в своих целях, повели агитацию, дискредитируя и извращая основные пункты Конституции, распространяя среди населения провокационные слухи [...] Среди оставшегося в городе и районе духовенства и их приспешников наблюдаются усиленные а/с проявления и распространение среди населения провокационных слухов о "перемене власти", "церкви все должны быть возвращены верующим" и т. д.»2. В этой записке из 34 перечисленных фамилий 16 имели отношение к священнослужителям и церковному активу.
20 апреля 1937 г. вышло постановление бюро Свердловского обкома ВКП(б) «О вылазках церковников»3. 24 апреля 1937 г. первым секретарем была подписана директива Свердловского обкома ВКП(б) «О контрреволюционной деятельности духовенства и необходимости активизации антирелигиозной работы на местах», направленная горкомам и райкомам партии4. В директиве указывалось: «За последнее время в области5 в целом ряде районов развивают активную контрреволюционную деятельность церковники и сектанты, которые наряду с попытками использования легальных возможностей но
Ансвесул В. К. Церковь и гражданская война на Урале. Свердловск, 1937. Из докладной записки начальника Кунгурского РО НКВД. 23.12.1936 г. // ГОПАПО. Ф. 970. Оп. 3. Д. 168. Л. 4-5 об.
3 Постановление бюро Свердловского обкома ВКП(б) «О вылазках церковников», 20.04.1937 г. //Там же. Ф. 90. Оп. 7. Д. 61. Т. 2. Л. 9.
4 Директива первого секретаря Свердловского обкома ВКП(б), 24.04.1937 г. // Там же. Л. 30-34.
5 Пермская область пока еще не выделилась из состава Свердловской, и эта директива касалась и ее горкомов и райкомов.
253
вой Конституции перешли к острым формам контрреволюционной работы»1. Приводились примеры «контрреволюционной деятельности» духовенства: покушение на коммунистов (Очерский район), совершение диверсий на железных дорогах (Чернушинский район), вредительство в колхозе (Фокинский район), поджог леса, потрава полей и скота (Н-Тагильский, Первоуральский, Шалинский, Ворошиловский, Суксунский районы) и т. д. В связи с этим обком опасался, что «церковники и сектанты» попытаются использовать совпадение Пасхи с первым днем мая, «сорвут» первомайские праздники и «сорвут разворот сева»2. «Острые формы» контрреволюционной работы, исходя из этой директивы, носили «диверсионный и террористический характер», указывали «на наличие единого организующего центра, которым нередко является японская разведка и троцкисты»3. Церковники и сектанты4 обвинялись в активной «вербовочной работе», в которой «основной упор берут на вовлечение молодежи»5.
Директива за подписью И. Д. Кабакова датируется 24 апреля 1937 г., а 23 мая ставится вопрос об исключении Кабакова из ЦК и из партии как «врага народа» и передаче дела о его контрреволюционной деятельности органам НКВД. В резолюции совещания Свердловского обкома говорится: «Используя руководящее положение в Свердловской парторганизации, Кабаков, Пшеницын и вся банда правых и троцкистских диверсантов особое внимание сосредотачивала на расстановку своих людей на ответственные посты в партийном, советском и хозяйственном аппарате (Кузнецов, Голышев, Окуджава и др.), на разложение и дезорганизацию партийного и советских аппаратов, насаждая местничество и подхалимство, тем разоружая и усыпляя бдительность партийной организации»6.
Директива первого секретаря Свердловского обкома ВКП(б), 24.04.1937 г. // ГОПАПО. Ф. 90. Оп. 7. Д. 61. Л. 30.
В 1918 г. 1 мая пришлось на среду (18 апреля по старому стилю) Страстной недели (последней недели сорокадневного поста перед Пасхой), когда согласно церковному календарю проходит богослужение, где вспоминается предательство Иуды. По этому поводу Поместный собор выпустил специальное постановление, запрещающее верующим участвовать в праздновании 1 мая и содержащее призыв наполнять храмы, а православное духовенство прозвало первомайский праздник «иудиной пасхой».
о
Директива первого секретаря Свердловского обкома ВКП(б), 24.04.1937 г. // ГОПАПО. Ф. 90. Оп. 7. Д. 61. Л. 31.
В данной директиве под сектантами подразумевались конкретно «евангелисты» и «старообрядцы», а под церковниками — сторонники митрополита Сергия, «обновленцы», а также представители различных течений Православной Церкви, находящиеся на тот момент в границах Свердловской области.
5 Директива первого секретаря Свердловского обкома ВКП(б), 24.04.1937 г. // ГОПАПО. Ф. 90. Оп. 7. Д. 61. Л. 32-33.
6 Из резолюции совещания Свердловского обкома ВКП(б), 23.05.1937 г. // Там же. Т. 2. Л. 122-122 об.
254
В резолюции также говорилось, что аппарат обкома ВКП(б) комплектовался из врагов народа, либо из явно неработоспособных, или послушных молчальников1. Завершалась эта часть резолюции следующим приветствием: «Областная партийная конференция горячо приветствует приговор специального судебного присутствия Верховного суда по делу военно-шпионской банды, как сокрушительный удар по фашистской разведке, и от лица Свердловской областной партийной организации обещает полную поддержку органам НКВД во главе с его боевым руководителем тов. Ежовым в деле беспощадного уничтожения лазутчиков капиталистического мира — японо-германо-троцкистско-бухаринских шпионов, диверсантов, вредителей»2. После переизбрания бюро обкома в июне 1937 г. из 11 его членов в новом составе остался только один — начальник управления НКВД Д. М. Дмитриев3.
В период 1937-1938 гг. сменяемость партийных, советских и хозяйственных руководителей была неоднократной. По базе данных Государственного общественно-политического архива на руководителей районов, от чистки номенклатурных рядов сумело каким-то образом сохраниться только партийно-советское руководство Пермско-Сергинского района. В результате после выхода указа об образовании Пермской области 3 октября 1938 г. необходимо было подобрать более трех тысяч чел., способных занимать руководящие должности.
В этой же резолюции Свердловской областной конференции ВКП(б) по отчету обкома ВКП(б) от 19 июня 1937 г. в пункте пятом говорилось: «Необходимо восстановить и шире развернуть антирелигиозную работу, создать при Обкоме, горкомах и райкомах и в профсоюзах кадры докладчиков и беседчиков по антирелигиозным вопросам, развернуть силами учительства и комсомола антирелигиозную работу в школах, восстановить работу и укрепить кадрами Союз воинствующих безбожников»4.
В передовице центральной пермской газеты «Звезда» от 9 июня 1937 г. под названием «Широко развернуть антирелигиозную пропаганду» резко критиковалась работа Союза воинствующих безбожников: «Огромные массы людей, став грамотными и культурными,
1 ГОПАПО. Ф. 90. Оп. 7. Д. 61. Т. 2. Л. 122.
2 Там же. Л. 122 об.
См.: Кириллов В. М. История репрессий в Нижнетагильском регионе Урала, 1920-е — начало 50-х гг.: В 2 ч. Ч. 1. Репрессии 1920-1930-х гг. Нижний Тагил: Уральский государственный педагогический университет: Нижнетагильский государственный педагогический институт, 1996. С. 205.
^ Из резолюции Свердловской областной конференции ВКП(б), 19.06.1937 г. // ГОПАПО. Ф. 90. Оп. 7. Д. 61. Л. 122 об.
255
освободились от разлагающего влияния религии. Но эти успехи на культурном фронте, как и всякие другие успехи, имели и свою теневую сторону. Они породили у многих партийных, профсоюзных, советских и комсомольских работников ложные представления о том, что у нас в СССР с религией и религиозными предрассудками уже все покончено, что рабочий класс и колхозное крестьянство, выросшие культурно, не нуждаются в терпеливом и постоянном разъяснении вреда религии. Эта гнилая теория, выгодная только нашим врагам, привела к тому, что многие наши не в меру беспечные товарищи забросили этот важнейший участок работы. Клубы и библиотеки, школы и красные уголки считали антирелигиозную пропаганду пройденным этапом и не вели ее. Не вел эту работу и Союз воинствующих безбожников»1. По сути, в этой передовице призывали разобраться с неработоспособными местными воинствующими безбожниками. Естественно, что подобные разборки и чистки партийных рядов привели в конечном итоге к полному развалу системы антирелигиозной пропаганды. Не случайно поэтому за период выхода в свет этого номера газеты вплоть до начала 1938 г. в газете «Звезда» не было ни одной антирелигиозной статьи или даже небольшой заметки: такое оглушительное молчание на момент проведения операции, на фоне активизации антирелигиозной пропаганды в предшествующий период, выглядело достаточно красноречиво.
2 июля 1937 г. секретарь Свердловского обкома получил телеграмму, разосланную по решению Политбюро ЦК ВКП(б), где предлагалось взять на учет всех возвратившихся на родину кулаков «с тем, чтобы наиболее враждебные из них были немедленно арестованы и были расстреляны в порядке административного проведения их дел через тройки [...]»2. Пять дней давалось регионам, чтобы представить в ЦК состав троек и подсчитать, сколько людей в области подлежит расстрелу и сколько высылке.
По приказу № 00447 от 30 июля 1937 г. полагалось «[...] в Свердловской области расстрелять 4 ООО человек, а 6 ООО — арестовать сроком на 8-10 лет»3. По официальной статистике, на которую опирается уральский исследователь В. М. Кириллов, в Свердловской области в 1937 г. было арестовано 28 724 чел., а в 1938 г. — 17 016 чел.4 Цифры очень большие, и возникает естественный вопрос об их достоверности. В Государственном общественно-политическом архиве хранятся 36 тыс. архивно-следственных дел за период 1918-1985 гг. Из них
Звезда. 1937.9 июня.
Станковская Г. Ф. Как делали «врагов народа». Годы террора. Пермь, 1998. С. 107.
о
Носов А. В. Мемориал скорби. С. 18-28. 4 См.: Кириллов В. М. История репрессий... Ч. 1. С. 206.
256
около 8 тыс. (22,2 %) приходится на действие приказа № 00447 от 30 июля 1937 г., то есть на период август 1937 — сентябрь 1938 г. Однако если учитывать, что эти дела касаются только пермской части обширной Свердловской области и цифра абсолютно документирована, то, надо полагать, появляются достаточно весомые основы для статистики Большого террора.
Следует отметить, что осуществление операции по отношению к духовенству и прихожанам развернулось до приказа № 00447. Эта операция готовилась с 1936 г. и началась весной 1937 г. при полной поддержке и помощи партийных и советских властей на фоне развернутой мощной антирелигиозной пропаганды.
Еще до приказа серьезный удар был нанесен обновленческой церкви на Урале. 26 мая 1937 г. был арестован митрополит обновленческой церкви в Свердловской области Михаил Иосифович Тру-бин, а вместе с ним 126 представителей этой церкви, проживающих в Свердловске, Перми и других городах. М. И. Трубин обвинялся в том, что являлся организатором и руководителем якобы действовавшей на Урале «контрреволюционной фашистской повстанческой организации церковников по линии "обновленческой ориентации"»1. Причем главный удар пришелся по обновленцам. На июнь 1937 г. в Свердловской епархии (не путать с областью) священнослужителей было всего 41 (сергиевцы — 31, григорьевцы — 6, обновленцы — 3, единоверцы — I)2. По меткому выражению А. В. Краснова, «после ежовщины все духовенство, легальное и нелегализованное, примирилось между собой в лагерях»3.
В марте 1937 г. в Пермском горотделе НКВД было заведено большое дело на десятки человек. Всего по этому делу в марте-августе 1937 г. было арестовано 37 чел. Из них 22 являлись служителями культа, один бывший церковный староста, 10 военнослужащих 9-го стройбатальона пермского гарнизона, в числе которых бывший служитель культа и сын священника. Здесь были и домохозяйка, и инструктор ФЗУ, и мастер по ремонту паровозов, плотник и т. д. Все они обвинялись в принадлежности к «контрреволюционной шпионско-диверсионной повстанческой организации» и были осуждены по решению тройки УНКВД Свердловской области от 25 августа 1937 г. к высшей мере наказания. В отношении 36 осужденных решение тройки было исполнено, однако один из священников, Михаил Иванович Баннов, во время следствия сошел с ума и с 5 августа 1937 г.
1 Архивно-следственное дело Антонинова И. П. // ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д. 12396. Л. 31.
2 Из материалов Свердловской комиссии по рассмотрению религиозных вопросов. 1937 г. // ГАСО. Ф. 86р. On. 1. Д. 4450. Л. 25.
См.: Краснов А. В. В борьбе за свет и правду. М., 1964.
257
находился на излечении в Пермской психиатрической больнице, где и умер 5 сентября 1937 г. В акте о смерти М. И. Баннова говорилось: «5 августа 1937 года в психбольницу поступил Баннов Михаил Иванович в состоянии резкого двигательного и речевого возбуждения, причем на теле имелись многочисленные ссадины, царапины и кровоподтеки»1. И вот в таком состоянии уже через пять дней его подвергают новым допросам. В деле имеется протокол допроса М. И. Баннова от 10 августа 1937 г., где он признал себя виновным в принадлежности к «контрреволюционной» организации «Общество трудового духовенства».
В Березовском и других районах Прикамья с августа по октябрь 1937 г. был арестован 21 чел. Их обвиняли в принадлежности к «контрреволюционной повстанческой организации церковников на Урале», деятельность которой направлялась так называемым Объединенным церковно-политическим центром, поддерживавшим преступные связи с иностранными разведками, а также «Уральским повстанческим штабом». По решению тройки от 17 октября 1937 г. четверо человек были расстреляны с конфискацией имущества, а 17 приговорили к 10 годам лишения свободы2. Это была часть огромного дела, на основании которого «Объединенный церковно-политический центр» возглавляли митрополит Сергий (Страгород-ский) и Алексий (Симанский), а на Урале уполномоченными центра в Свердловске якобы являлись: от григорианской ориентации — митрополит Петр (Холмогорцев); от Сергиевской ориентации — архиепископ Макарий (Звездов), а после его ареста архиепископ Петр (Савельев); от обновленческой ориентации — митрополит Сергий (Корнеев), а затем его преемник митрополит Михаил (Тру-бин). По отчету начальника управления НКВД Д. М. Дмитриева, общее количество арестованных участников церковного повстанческого подполья в Свердловской области достигало 1 700 чел.3 Для сравнения: в отчете УНКВД Западно-Сибирского края (Новосибирск) «Церковно-монархическая повстанческая организация» насчитывала 1 562 чел., и еще 793 чел. были репрессированы как члены «Шпионско-диверсионной организации среди сектантов Запсибкрая»4. Особенно крупные аресты были произведены, кроме
Из «Акта о смерти Баннова М. И.», 05.09.1937 г. // ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д. 12396. Т. 6. Л. 880.
2 Из «Выписки решения тройки НКВД», 17.10.1937 г.//Там же. Д. 16925. Л. 6. Данные приведены по документам Архива УФСБ по Свердловской области в кн.: Лавринов В., протоиерей. Екатеринбургская епархия. События. Люди. Храмы. Екатеринбург, 2001. С. 69.
4 См.: Папков С. А. Сталинский террор в Сибири, 1928-1941. Новосибирск, 1997. С. 219-220.
258
Перми и Свердловска, в Коми-Пермяцком округе и Красноуфим-ском районе.
В Коми-Пермяцком округе в августе-сентябре 1937 г. были арестованы все священнослужители как сергиевской, так и обновленческой ориентации, григорианцев там просто не было. Причем репрессиям подверглись и те, кто уже был выслан или осужден. По этому большому сценарию свердловский архиепископ Макарий (Звездов), отбывавший в Кудымкаре ссылку, создал там широко развернутую контрреволюционную повстанческую организацию церковников, которая насчитывала в своих рядах свыше 200 участников и располагала значительным количеством огнестрельного оружия1. Им пытались инкриминировать срыв роста коллективизации и то, что в результате угроз они добились в ряде населенных пунктов округа значительного количества выхода из колхозов2. Перед Коми-Пермяцким окротделом НКВД была поставлена сложная задача — суметь найти и доказать наличие такой огромной организации церковников в небольшом по количеству проживающих округе. К ним на помощь приехала следственная бригада во главе с начальником 3-го отдела УНКВД Свердловской области Боярским3. Тигунов Н. П., в 1936-1938 гг. работавший оперуполномоченным Коми-Пермяцкого окрот-дела НКВД и принимавший участие в расследовании этого дела, впоследствии на допросе показал, что в то время протоколы допросов обвиняемых подвергались корректировке руководителем бригады Боярским4, после чего они давались на подпись обвиняемым. В случае отказа обвиняемых от подписи их держали сутками в кабинете следователя без еды и сна. Применялся также метод уговора5.
Аресты имели свою ритмику и особенности. По базе данных, с января по декабрь 1937 г. в Прикамье было совершено 262 ареста духовных лиц и активистов религиозных организаций, в том числе до действия приказа. Из арестованных 111 приговорили к 10 годам лишения свободы, 135 — к высшей мере наказания, остальных — к другим мерам наказания. Из 243 арестованных с августа 1937 по сентябрь 1938 г. священников было 160, остальные — активисты религиозных
1 Из «Обвинительногозаключения», 1937г.//ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д. 16248. Л. 107.
2 Там же.
См.: Кириллов В. М. История репрессий... Ч. 1. С. 208.
Боярский Н. Я., бывший сотрудник УНКВД Свердловской области, в 1937 г. возглавлял бригаду следователей в Коми-Пермяцком национальном округе, по приговору Военной коллегии Верховного суда СССР от 31 мая 1939 г. осужден за массовые незаконные аресты советских граждан и фальсификации на 25 лет заключения в ИТЛ.
° Из показаний бывшего оперуполномоченного НКВД Тигунова Н. П., 1939 г. // ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д. 16248. Л. 389-390.
259
организаций. Если распределить аресты по месяцам действия приказа, то получается следующая картина:
1937 г.
1938 г.
август — 95
январь — 1
сентябрь — 29
февраль — 13
октябрь — 76
март — 0
ноябрь — 10
апрель — 0
декабрь — 12
май — 1
июнь — 4
сентябрь — 2
Итого — 222
Итого — 21
Динамика арестов верующих с августа по декабрь 1937 г.
95 \
10Х-12
август ' сентябрь ' октябрь 1 ноябрь ' декабрь
Таким образом, аресты по приказу производились в основном в 1937 г., а уровень репрессий 1938 г. фактически ничем не отличался от предшествующих периодов, но иногда был ниже.
Главное количество арестов пришлось на август и октябрь 1937 г. Однако если сделать анализ по дням, то в октябре 1937 г. дни арестов священнослужителей и церковного актива распределились равномерно, разрыв составлял один или два дня, в то время как август 1937 г. — начало операции — дает совершенно другую ритмику. Из 95 арестованных в августе только в течение двух дней — 5 и 6 августа 1937 г. — было арестовано 60 чел., то есть 63 %. Из заведенных дел в эти два дня 10 были коллективными и включали в основном приходских священников. В Оханске и Оханском районе было арестовано 5 священников1; в Сук-сунском — З2; в Частинском районе — З3; в Чердынском районе — 3 ста
1 Архивно-следственное дело Кожевских Е. В. // ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1 Д. 6961.
2 Архивно-следственное дело Краснова М. В. // Там же. Ф. 643/2. On. 1. Д. 29285.
3 Архивно-следственное дело Лазукова П. Д. // Там же. Д. 26394.
260
рообрядца: семья Якутовых1; в Кунгурском районе — 5 действующих священников: двое из Кунгура и трое из сел Кособаново, Колпащниково и поселка Юго-Осокино2; в Коми-Пермяцком округе — 6 священников3; в Ординском районе — 7 священников и 1 дьякон4; в Усинском районе — священник и монашка5; в Березовском районе арестовали действующего священника, двух без прихода и трех человек из церковного актива6; в Чернушинском и Кишертском районе арестовали церковных активистов: соответственно двух и трех человек7.
Всего за изучаемый период коллективных или групповых дел было сформировано 37, по ним проходило 143 осужденных, что составляло 58,4 % всех репрессированных, остальные 100 дел (41,6 %) являлись одиночными. Большинство коллективных или групповых дел приходилось на 1937 г. — 34 (91,9 %), по месяцам динамика была такова: август — 16, сентябрь — 6, октябрь — 10, декабрь — 2 дела. В 1938-м было только 3 групповых дела: в феврале два и в июне одно.
О чем говорят эти цифры? Они были бы непонятны, если не заглянуть в сами архивно-следственные дела. Операция по раскрытию церковной повстанческой армии готовилась давно. Начиная с конца 1936 г. собирались агентурные сведения по всем существующим приходам. Об этом свидетельствуют первые страницы практически каждого архивно-следственного дела. Однако, анализируя агентурные данные, можно прийти к неутешительным выводам: для следствия по данному масштабному проекту они были практически непригодны. Вообще создавалось впечатление, что большинство агентурных донесений, в том числе датированных летом 1936 г., сочинялись задним числом, но, несмотря на это, подогнать их под существующий замысел не было никакой возможности. Менялись только адреса и фамилии священников или церковных активистов. В основном отмечались антиколхозные или антисоветские настроения духовенства и ведомых ими прихожан. В чем именно выражались эти настроения, чаще всего не прописывалось или отмечалась активизация богослужебной и внебогослужебной деятельности. Справки от сельсовета практически повторяли агентурные сведения, а в редких случаях были нейтральны по отношению к тому или иному представителю духовного
Архивно-следственное дело Лопарева Г. С.//ГОПАПО. Ф. 641/1. Оп. 1.Д. 10469.
2
Архивно-следственное дело Мамонтова М. В. // Там же. Д. 6841. Архивно-следственное дело Нечаева П. А. // Там же. Д. 16248.
4 Архивно-следственное дело Рахматова И. С. // Там же. Д. 16935.
5 Архивно-следственное дело Котова И. Н. // Там же. Ф. 643/2. On. 1. Д. 29544.
6 Архивно-следственное дело Мальковой Е. П. // Там же. Д. 16925.
7 Архивно-следственное дело Плотникова В. М. // Там же. Ф. 641/1. On. 1. Д- 13385; Архивно-следственное дело Новожилова П. Л. // Там же. Ф. 643/2. On. 1. Д- 32638.
261
сословия. Свидетельские показания также не давали нужных сотрудникам НКВД данных для «разоблачения арестованных». Еще одна особенность формирования дел, особенно групповых, — это запросы в Свердловск, где вели следствие над уполномоченными «Объединенного церковно-политического центра» — митрополитом Петром (Холмогорцевым), архиепископом Макарием (Звездовым), архиепископом Петром (Савельевым), митрополитом Сергием (Корнеевым), митрополитом Михаилом (Трубиным). Из Свердловска поступали копии востребованных протоколов допросов. В обязательном порядке отмечались встречи с уполномоченными центра. Большинство священников после ареста пермского архиепископа сергианской ориентации Глеба (В. Н. Покровского) в 1935 г. были вынуждены ездить в Свердловск к архиепископу Макарию (Звездову) для утверждения их на приходы; так же делали и обновленцы, центр которых там и находился, это рассматривалось как достаточное доказательство деятельности «Объединенного церковно-политического центра».
Священники охотно признавались в антиколхозных настроениях и подписывали протоколы, но в остальном держались достаточно твердо, особенно когда их обвиняли во враждебности к советской власти. Еще два момента интересовали следователей в ходе допросов: участие священников и прихожан в Белом движении, а также замыслы, связанные с избирательной кампанией.
Если говорить об участии духовенства в Белом движении, то такие признания были получены у немногих. Из 160 священнослужителей обвинения в участии в Белом движении получили 15, или 9,4 %, из них 13 были священниками действующих церквей, 5 священников уже ранее подвергались репрессиям в виде лишения свободы в исправительно-трудовых лагерях от одного до трех лет.
С августа 1937 г. появились приказы НКВД о проведении национальных операций. Здесь присутствовало несколько линий — польская, немецкая, латышская, литовская, эстонская, японская, китайская и другие. Поэтому в ходе следствия начались поиски резидентов иностранных разведок среди духовенства. Допросы начинались по-новому. Выбить признание, несмотря на известные методы, оказывалось чрезвычайно трудно. На пожилых людей особенно нажимать было неэффективно. Единственная слабость, которую, видимо, использовали следователи при составлении архивно-следственных дел по представленным обвинениям, — это судьбы семей священнослужителей.
Из 160 священнослужителей, арестованных по приказу, 13 чел. были холостыми (8,1 %), остальные женатыми. Из женатых священнослужителей 31 были бездетными (21 %), с детьми — 116 (79 %). На 116 семей священнослужителей приходилось 333 ребенка. Несколько десятков семей имели от трех до семи детей. В 1937 г. было арестовано 15 членов семьей священнослужителей, в том числе две жены
262
священников, а в 1938 г. — шестеро детей священников: три сына и три дочери.
На операцию по приказу отводилось четыре месяца. Необходимо было к декабрю 1937 г. сдать отчеты. Местные исполнители «кулацкой» и национальной операций пытались отчитаться с помощью приписок. Статистические отчеты шли в Свердловск и там сводились по различного рода организациям. В этом перечне присутствовали эсеровская, правотроцкистская, трудовая крестьянская, церковно-повстанческая группы и шпионско-диверсионные формирования различных иностранных разведок. В групповых делах легче было распределить арестованных по различным организациям. Священнослужителей и церковный актив записывали чаще всего не только в церковно-повстанческую армию, но и в крестьянскую партию, и в шпионско-диверсионные формирования, причем они были чаще всего главными фигурантами. Особенно большие трудности сотрудникам НКВД доставляли шпионско-диверсионные формирования различных иностранных разведок; в каждом районе были свои лимиты на аресты, а иностранцев для шпионской разветвленной сети не хватало.
Поэтому не случайно групповые дела преобладали над индивидуальными в первые четыре месяца проведения операции и большая часть духовенства прошла именно по ним. В Свердловской области, как известно, НКВД отчиталось за участников церковного повстанческого подполья в 1 700 чел. Откуда взялась эта цифра? В эту церковно-повстанческую армию записывали всех, кто проходил по другим делам. Списки из групп в 10-15 чел. предъявляли подследственным и записывали их в групповое или индивидуальное дело. Таким образом, количество участников организаций вырастало в несколько раз.
Тем не менее вести групповые дела было чрезвычайно хлопотно, сложно и даже опасно. Дело в том, что их трудно было закрывать, — надлежало оформлять согласно существующим процедурам. Уже в сентябре 1937 г. начался процесс упрощения процедуры оформления дела. На основании изученных групповых дел в осенне-зимний период 1937 г. можно сделать вывод: сокращалась не только процедура, но и объем дел. Именно в этот период стали преобладать индивидуальные дела, где главными причинами обвинений стали антиколхозные и антисоветские настроения, а также неурожай, потрава скота и поджоги сараев. В результате резко сократились объем архивно-следственных дел и количество дней от ареста до осуждения.
Изменения с начала операции среднего количества дней, прошедших от ареста до осуждения, дают богатую пищу для размышлений. В августе 1937 г. среднее количество дней от ареста до осуждения составляло 52,3; в сентябре — уже 35,1 (в этом же месяце было два нетипичных случая, когда количество дней доходило до 51,3); в октябре
263
среднее количество дней стало составлять 23,7. Особенно наглядно проявилось сокращение среднего количества дней от ареста до осуждения в ноябре-декабре 1937 г. В ноябре оно составляло 18 дней, причем в пяти случаях из десяти — 8 дней; в декабре — в среднем 17,3, но в большинстве дел, особенно в конце года, — менее 10 дней. В 1938 г. ситуация изменилась: в январе — 35 дней, в феврале — 28,9, и уже в конце этого месяца срок от ареста до осуждения серьезно увеличился: в мае он составил 64 дня, в июне — 259,9, в сентябре — 350 дней.
География арестов в период приказа дает представление о том, что в главных православных центрах Прикамья репрессии были проведены еще до приказа. А такими центрами были Пермь, Соликамск, Чердынь, Кунгур, Оханск, Оса и одноименные районы.
Количество арестов по приказу № 00447
По районам
Бардымский
4
Ординский
24
Березовский
8
Осинский
7
Больше- Сосновский
2
Оханский
4
Верещагинский
13
Очерский
7
Верхне- Городковский
2
Пермско-Ильинский
1
Верхне- Муллинский
1
Пермско-Сергинский
3
Ворошиловский
5
Сивинский
4
Добрянский
10
Соликамский
нет
Еловский
7
Суксунский
19
Карагайский
8
Уинский
6
Кизеловский
3
Усинский
5
Кишертский
12
Фокинский
3
Косинский
1
Частинский
2
Краснокамский
нет
Чермозский
2
Кудымкарский
7
Черновской (Воткинск)
4
Куединский
4
Чернушинский
2
Кунгурский
11
Щучье- Озерский
5
Лысьвенский
2
Юрлинский
1
Ныробский
нет
Юсьвинский
5
Нытвенский
5
Всего - 208
264
По городам
Пермь
6 ( в том числе арестовано 2 священника из пригородного села Мысы)
Березники
нет
Чусовой
нет
Кизел
3
Кунгур
6
Краснокамск
нет
Оса
4
Лысьва
4
Оханск
1
Соликамск
4
Чердынь
нет
Всего - 28
Таким образом, по приказу № 00447 было арестовано 236 чел. Еще 7 чел. арестовали в других областях, в том числе в Московской и Горьковской.
Анализ того, где служили репрессированные священники, позволяет сделать определенные выводы. Из 160 священнослужителей, арестованных по приказу, 35 (21,9 %) служили в деревенских церквях, один — в хуторской и два — в часовнях. Следует сказать, что обычный уральский приход располагался в крупном селе или поселке, а к нему примыкало несколько близлежащих деревень. В этих деревнях строили приписные церкви и часовни, от двух до семи в приходе. В приписных церквях и часовнях священник служил не постоянно, а сезонно. В них была необходимость именно на Урале и в Сибири, где, в отличие от Центральной России, была огромная растянутость территории прихода, а также количество прихожан на одного священника превышало среднерусский показатель в полтора, два и даже в три, четыре раза на отдельных отдаленных таежных участках. Сельские и поселковые церкви не могли вместить всех желающих принять участие в богослужении. Характерна еще одна особенность: арестованные по приказу священнослужители в старинных прикамских городах, таких, как Пермь, Соликамск, Чердынь, Кунгур, Оханск, Оса, служили во второстепенных, находящихся на городских окраинах или в пригородах церквях, чаще всего они были бывшие приписные. Эти факты свидетельствуют по крайней мере о двух моментах. Во-первых, большинство приходских крупных храмов были закрыто еще до августа 1937 г., и центр приходской жизни переместился на периферию и не мешал успешной антирелигиозной пропаганде. Во-вторых, оставшиеся церкви не закрывались в связи с определенными трудностями их утилизации. Из 363 закрытых к этому времени церквей только 82, то есть 22,6 %, использовались местными властями под утилитарные цели, а остальные пустовали и были обречены на длительное, мучительное разрушение. Поэтому какой-либо практической заинтересованности в закрытии церквей у
265
местных властей не существовало. Этот факт свидетельствовал также о том, что период действия приказа рассматривался его исполнителями как заключительный аккорд не только разгрома церкви как социального института, но и ее абсолютной ликвидации.
На основании приказа, то есть в период с августа 1937 по сентябрь 1938 г., арестовали 243 представителей различных религиозных организаций, из них 160 священников. К ВМН было приговорено 118 чел., 114 — к 10 годам лишения свободы, 2 — к 6 годам и по одному — к 5 годам ссылки, к 7, 5, 4 и 2 годам лишения свободы. Два дела прекращено за недоказанностью преступления (один человек был освобожден 14 мая 1939 г.). Одного освободили за отсутствием состава преступления. В одном деле решения нет. 65 чел. были осуждены тройкой УНКВД, 111 — милицейской тройкой, Судколлегией по уголовным делам — 1, Пермским областным судом — 2, Особым совещанием НКВД СССР — 1, Спецколлегией Свердловской области — 1, наркомом внутренних дел и Прокурором СССР — 1 (священник), а также за шпионаж — 8.
За период действия приказа № 00447 в 1937 г. по репрессированным священноцерковнослужителям в Пермской епархии картина выглядит следующим образом:
Месяц
Репрессировано
к ВМН
10 лет
в т. ч. священников
кВМН
10 лет
август
114
95
19
57
36
21
сентябрь
38
10
28
36
10
26
октябрь
99
39
60
36
16
20
ноябрь
20
10
10
6
СП
1
ИТОГО
271
154
117
135
67
68
Чаще всего священноцерковнослужителям инкриминировалась антисоветская агитация (158 дел, в 72 делах — статья 58-11, в 65 — 58-10) и зачастую сразу четыре подпункта статьи 58 — 2,8,10,11.
Если говорить об этносоциальном портрете репрессированных церковников, то большая часть их были русские — 191 чел. Поляки, финны, белорусы, башкиры представлены по 2 чел., коми-пермяков — 4 (в том числе 1 священник и 1 богослужилец) и татар — 3 (с. Коянова).
Из 243 только 125 (51,4 %) не были ранее репрессированы (лишены свободы 19, высланы 4, ИТР — И). Из 160 священников действующих было 62, большинство же были вне службы и работали церковными старостами, колхозными сторожами, пчеловодами, бухгалтерами и т. д., 43 чел. остались без работы.
266
Самому молодому арестованному исполнился 21 год. Это был Юр-кин Михаил Михайлович, 1916 года рождения, из села Коса. Он помогал священнику в проведении богослужений, не имел какого-либо официального образования1. Из священников и церковнослужителей двоим — Бердникову Ивану Павловичу, дьякону села Усановка Уинского района2, и Чулкову Василию Арефьевичу, священнику села Переволока Черновского района3, — исполнилось по 28 лет. А самым пожилым было за 80 лет. Были арестованы священник села Перем-ское Добрянского района Тронин Александр Михайлович, 1857 года рождения (80 лет на время ареста)4, и Якутов Иван Степанович — крестьянин-единоличник из деревни Усть-Уролка Чердынского района, активный член церковного совета, 1849 года рождения (88 лет)5.
Если арестованных и репрессированных по приказу священно-церковнослужителей и церковных активистов разделить по возрастам, то получается очень яркая иллюстрация того, кто возглавлял так называемую церковно-повстанческую армию: арестованных в возрасте от 20 до 30 лет - 4 (1,6 %), от 30 до 40 лет - 33 (13,6 %), от 40 до 50 лет - 53 (21,8 %), от 50 до 60 лет - 64 (26,3 %), от 60 до 70 лет -70 (28,8 %), от 70 до 80 лет - 17 (7 %) и от 80 до 90 лет - 2 (0,9 %). Если сгруппировать по более крупным возрастным категориям, то получится следующая картина: арестовали из 243-х в возрасте от 20 до 50 лет 90 чел., то есть 37 %, от 50 до 90 лет — 153, или 63 %, от 60 до 90 лет - 89, или 36,7 %.
ш ш ш
_
_
1йГ тг" ~
от 20 до 30 от 30 до 40 от 40 до 50 от 50 до 60 от 60 до 70 от 70 до 80 от 80 до 90
Архивно-следственное дело Юркина М. М. // ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1.
Д. 11893. Т. 2.
о
Архивно-следственное дело Атдерьянц Г. А. // Там же. Д. 12702. Т. 1.
3 Архивно-следственное дело Зарубина Д. С. // Там же. Ф. 643/2. On. 1. Д. 7060.
4 Архивно-следственное дело Зерова А. И. // Там же. Ф. 641/1. On. 1. Д. 17072.
5 Архивно-следственное дело Лопарева Г. С. // Там же. Д. 10469.
267
Из 160 арестованных и репрессированных священников только 18 родились в двадцатом веке, а остальные — в девятнадцатом. В период действия приказа две трети священников Пермской епархии по своему социальному происхождению были выходцами из семей свя-щенноцерковнослужителей. В отличие от других регионов в церквях Пермской епархии служили священники, рожденные в Прикамье, то есть местные. На 160 священнослужителей приходилось 38 уроженцев других регионов, то есть 23,8 %. Но даже среди приезжих более одной трети были выходцы из бывшей Пермской губернии, которые по новому административному делению относились уже к другим областям и епархиям, в основном к Свердловской и Челябинской.
Существенно изменился образовательный уровень пермского духовенства к 1937 г. Образовательный ценз православного духовенства всегда достаточно низко оценивался как современниками, так и исследователями. И. 3. Кадсон в 1973 г. в сборнике материалов Государственного музея истории религии и атеизма, приводя массу высказываний многих епископов как свидетельство невежества русского попа и монаха, отмечает особо тяжелую ситуацию с образовательным цензом духовенства в уральских и сибирских епархиях1. Однако данное мнение достаточно поверхностно и не отражает реальную ситуацию. Анализ образовательного уровня духовенства свидетельствует о достаточно высоком интеллектуальном его потенциале. Невежественных и тем более неграмотных среди духовенства до революции не было вообще. Епископы, оценивая образовательный уровень пастырей, имели в виду прежде всего специальное богословское образование, то есть закончивших духовную академию, семинарию или училище. Таких в 1910 г. в Вятской епархии было 34,1 %, в Екатеринбургской — 37 %, в Оренбургской — 24 %, в Пермской — 33,1 % и в Уфимской — 21,9 %2.
Из 160 священников на момент действия приказа не было никакого образования у 14 чел., по двум из них нет никаких сведений. Был также священник, окончивший церковно-приходскую школу, а среди остальных, если взять за основу типологию образовательного ценза, выведенную составителями архивно-следственных дел, распределение происходило следующим образом: высшее образование — 1 священник, незаконченное высшее (духовная академия) — 1, среднее образование — 22, среднее духовное (духовная семинария) — 15,
См.: Кадсон И. 3.0 положении в русской православной церкви в последние годы существования царизма (по материалам епархиальных отчетов) // Атеизм, религия, современность. Л., 1973. С. 70-79,87.
2 Подробнее об этом см.: Нечаев М. Г. Пермская епархия в синодальный период // Вехи христианской истории Прикамья. Материалы чтений, посвященных 540-летию крещения Перми Великой. Пермь: изд. Богатырев П. Г., 2003. С. 36-55.
268
среднее специальное — 6, незаконченное среднее (7 классов) — 10, незаконченное среднее специальное — 1, незаконченное среднее духовное (Духовная семинария) — 3, начальное образование — 77, начальное духовное (Духовное училище или церковная школа) — 1, начальное специальное — 3. В этой типологии вызывают вопросы такие термины, как «среднее» и «начальное специальное». Кроме того, нет данных о характере начального образования. Можно с большой долей вероятности предположить, что две трети получивших начальное образование закончили церковную школу, так как священники образца 1937 г. родились в основном в семьях священноцерковнослужителей, следовательно, до 1917 г. были в школьном возрасте. Если принять термин «духовное образование» без рассуждений о том, что имеют в виду составители архивно-следственных дел, то закончивших духовную академию, семинарию или училище было 20 чел., или 12,6 %, что существенно ниже уровня дореволюционных пастырей. Однако общий образовательный уровень был достаточно высок; те 14 чел., которые числились без образования, на самом деле или имели домашнее образование, или не сумели по каким-то причинам окончить начальную школу, в противном случае проводить богослужения им было бы практически невозможно.
Женщины не являлись основным объектом в репрессивной политике по отношению к православному населению. Об этом вроде бы говорит статистика. Из 243 арестованных православных прихожан (активных верующих) и священнослужителей было только 36 женщин, что составляло всего 14,8 %. Но если вычесть из 243 арестованных и осужденных 160 священников-мужчин, то процент становится совсем иным — 43,3 %. Женщин арестовывали как церковных активистов, псаломщиков, певчих, старост, сторожих, но особенным преследованиям подвергались бывшие монашки. Самое крупное женское дело произошло в Ординском районе. Из 13 проходивших по этому делу 9 были женщинами, остальные — священниками этого района1. Арестованных женщин в возрасте от 20 до 30 лет не было вообще, от 30 до 40 лет - 13 (36,1 %), от 40 до 50 лет - 10 (27,8 %), от 50 до 60 лет - 5 (13,9 %), от 60 до 70 лет - 6 (16,6 %), от 70 до 80 лет -2 (5,5 %). Возраст арестованных был достаточно активным на время ареста: 63,9 % от 30 до 50 лет.
Проанализировать место, которое занимает период Большого террора 1937-1938 гг. в репрессивной политике Советского государства по отношению к Русской Православной Церкви, вполне позволяют красноречивые статистические данные. Из 957 репрессирован
Архивно-следственное дело Мамаева Я. П. // ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д. 8077.
269
ных православных священноцерковнослужителей Пермской епархии с 1929 по 1941 г., архивно-следственные дела которых хранятся в Государственном общественно-политическом архиве Пермской области, 247 были приговорены к расстрелу, из них в 1937 г. — 217, а в 1938 г. — 24, то есть до 1937 г. и после 1938 г. было расстреляно 7 представителей духовенства.
Динамика репрессий православных священноцерковнослужителей Пермской епархии с 1929 по 1941 г.*
Год
Репрессировано
В т. ч. ИПХ
В т. ч. приговорены к ВМН
1929
50
2
-
1930
46
1
1
1931
19
-
-
1932
21
1
-
1933
304
245
-
1934
10
-
1935
54
3
1936
14
-
2
1937
350
2
217
1938
45
5
24
1939
18
5
-
1940
12
3
1
1941
14
3
На основании базы данных ГОПАПО.
Большой террор коснулся и других религиозных организаций. До 1932 г. Пермь являлась центром Пермско-Тобольской старообрядческой епархии, последний епископ которой, Иоанникий, был расстрелян в 1932 г.1 22 мая 1935 г. в Перми закрыта лютеранская церковь2. Постановлением ВЦИК от 20 февраля 1936 г. здание католической церкви Непорочного Зачатия Пресвятой Девы Марии оказалось в распоряжении государства, а не общины, и уже 3 августа 1936 г.
См.: Русская Православная Старообрядческая Церковь // Традиционные религии Прикамья / Межконфессиональный консультативный комитет Пермской области.
Пермь, 2003. С. 39. о
См.: Евангелическо-Лютеранская Церковь // Там же. С. 80.
270
постановлением горсовета его передали под клуб глухонемых. Настоятель храма Франциск Будрис и многие прихожане в 1937 г. были расстреляны1. С 1937 по 1938 г. прошли репрессии по отношению к мусульманскому духовенству, закончившиеся тем, что были закрыты все мечети в Прикамье, в том числе и соборная мечеть. Иудейская община Перми прекратила свою деятельность в 1934 году2.
7 октября 1938 г. Президиум Верховного Совета РСФСР постановил отменить положение о Центральной и местных комиссиях по рассмотрению религиозных вопросов. Это означало уничтожение самой возможности контакта Церкви и государства. С 1938 г. единственной организационной структурой, занимавшейся религиозной политикой, оставался специальный церковный отдел в НКВД.
Последствия репрессий по отношению к Русской Православной Церкви были для нее катастрофические. В 1938 г. в СССР не существовало ни одного монастыря, а количество православных приходов, по оценкам разных исследователей, колебалось от 150 до 4003, то есть приблизительно на уровне Свердловской области образца начала 1937 г. На 1 сентября 1941 г. по Пермской области зарегистрировано 20 общин верующих, функционирующих церквей — 6, часовен — 1, служителей культов — 104.
Однако, несмотря на гонения, подлинные верующие продолжали ходить в церковь: крестились, венчались и отпевали ушедших из жизни. Так описывает это современник: «Между тем, несметные толпы наполняли оставшиеся храмы. В 1936 году, чтобы попасть к светлой заутрене в Князь-Владимирском соборе, мне пришлось занять место на клиросе в 2 часа дня. Так же обстояло дело и в 1937-ом, и в 1939-ом. В 1938-ом, 1940-ом и 1941 гг. я был у заутрени в Никольском соборе. Так как этот храм двухэтажный, то здесь можно было занять место гораздо позже — в 7-8 часов вечера. В великом посту сотни тысяч человек приступали к исповеди и причастию. Оставшиеся священники буквально сбивались с ног, падали от усталости. Подавалось огромное количество записок о здравии скорбящих (термин "заключенный" был запрещен). По всей стране храмы были закрыты. Оставалось менее 100 церквей»5.
См.: Римско-Католическая Церковь // Традиционные религии Прикамья.
С 69-70. 9
Иудаизм // Там же. С. 60.
См.: Кашеваров А. Н. Государство и церковь: Из истории взаимоотношений Советской власти и Русской православной церкви. 1917-1945 гг. СПб., 1995. С. 119.
4 Из докладной записки уполномоченного по делам религий, 01.09.1941 г. // ГАПО. Ф. Р-1205. Оп. 2. Д. 2. Л. 13.
5 Краснов-Левитин А. Лихие годы 1925-1941. С. 324.
271
С августа 1938 г. руководство Пермской епархией осуществлял благочинный — священник Николай Павлович Пшеничников. Он был трижды судим — в 1926, 1931 и 1935 гг. Причем в 1935 г. он привлекался к уголовной ответственности «[...] за распространение инфекционных заболеваний среди населения»: здесь речь идет о целовании икон, обряде крещения и др., которые происходили в церквях. Более нелепое обвинение трудно было бы, пожалуй, и найти1. Церковная жизнь на короткое время благодаря усилиям пермского духовенства вновь была восстановлена, и количество обрядов даже возросло. В Перми продолжала действовать Успенская (Старокладбищенская) церковь.
Количество крещений, венчаний и отпеваний в Успенской (Старокладбищенской) церкви*
Период
Крещение
Отпевание
Венчание
октябрь-декабрь 1938 г.
377
213
21
январь-июнь 1939 г.
1951
849
68
* ГОПАПО. Ф. 641/2. On. 1. Д. 31025. Л. 120.
Обеспокоенные неожиданным оживлением церковной жизни в Перми, чекисты в июле-августе 1939 г. арестовали весь причт и церковный актив Успенской (Старокладбищенской) церкви вместе с благочинным. Под арестом оказалось более десяти человек. Благочинного Н. П. Пшеничникова обвинили в том, что он «создал и возглавил контрреволюционную организацию церковников в городе Перми, куда завербовал активных церковников: Симонова, Логинова, Пьяных, Лукаша-Андроника, Лычникова, Оборину, Панову, которые по его заданию проводили контрреволюционную пропаганду среди населения, объединяли верующих вокруг церквей»2. В результате 6 чел. из них получили по 5 лет ИТЛ.
Уполномоченный Совета по делам РПЦ при СНК по Молотовской области (с 1940 г. Пермь была переименована. — Авт.) Смирнов, подавая сведения о действующих церквях на 1 июля 1944 г., констатировал, что по Молотовской области на 1 июля 1944 г. служителей культа, зарегистрированных при действующих церквях, было следующее количество:
Из обвинительного заключения Пшеничникова Н. П., 1935 г. // ГОПАПО. Ф. 641/2. On. 1. Д. 31025. Л. 97-98.
2 Из обвинительного заключения, 1939 г. // Там же. Л. 99.
272
Служители культа, зарегистрированные при действующих церквях*
епископы
священники
ДЬЯКОНЫ
псаломщики
1
РП (патриаршая) Церковь
1
40
30
12
2
обновленцы
-
2
2
1
3
автокефалисты
-
-
—
Итого
1
42
32
13
* Сведения о действующих церквях Молотовской области, 01.07.1944 г. // ГАПО. ф. Р-1205. Оп. 2. Д. 2. Л. 5.
Эти цифры говорят о том, что даже в период Великой Отечественной войны, несмотря на сложившуюся «симфонию» в государственно-церковных отношениях, восстановить то, что церковь потеряла в 1930-е гг., в целом было практически невозможно.
В заключение следует отметить, что представленный материал позволяет прийти к определенным выводам. Репрессии по отношению к духовенству и верующим занимали особое место в общей репрессивной политике Советского государства и преследовали собственную цель и задачи. Стратегической целью стала полная ликвидация религиозных пережитков, а тактической задачей — создание условий для такой ликвидации. Церковь как централизованный институт с жестко фиксированной системой вероучения и культа и иерархическими принципами управления уже в 1920-е гг. потеряла прежние статусные позиции. Система вероучения подвергалась критике как со стороны атеистов, пользующихся безоговорочной государственной поддержкой, так и со стороны сторонников модернизации традиционного православия (обновленцев), к которым власти относились достаточно лояльно, не говоря уже об остальных религиозных оппонентах. Процесс деноминации церкви приобрел определенные завершающие черты уже к 1935 г. Если принять во внимание изложенное в данной статье, то совершенно по-особому выглядят события 1936 г. как подготовительного этапа к новому наступлению на церковь. В УНКВД при активном участии начальника управления Д. М. Дмитриева была сконструирована разработка, по которой на Урале с 1929 г. готовилось восстание. Уральский штаб восстания возглавлял секретарь Свердловского обкома, член ЦК ВКП(б) И. Д. Кабаков, а различные церковно-повстанческие группы, в том числе «Объединенный церковно-политический центр», на принципах блока объединились против общего врага. Данная конструкция, предполагавшая объединение правых уклонистов, эсеров и священников, была настолько нелепой, что даже Н. С. Хрущев на XX съезде привел это
273
в качестве яркого примера ежовщины и культа личности. Парадокс заключается в том, что сам И. Д. Кабаков и начал массовые репрессии. Если принять во внимание уральскую модель развития событий и применить военную терминологию, то можно первую половину 1937 г. назвать артиллерийским залпом по церковным, и не только церковным, штабам, а период проведения операции № 00447 делится на два этапа: первый, август-октябрь 1937 г., — массовое наступление, а период с ноября 1937 г. до лета 1938 г. — зачистка. Главным отличием репрессий по отношению к духовенству и православным прихожанам в ходе «кулацкой» и прочих операций периода августа 1937 — сентября 1938 гг. является необыкновенная жестокость осуждения: расстрелы и лимиты, по которым нужно было арестовывать абсолютно всех православных активистов и тем более священнослужителей. Такого последовательного, целенаправленного разгрома Русская Православная Церковь в своей истории никогда не переживала — ни до 1937 г., ни после 1938 г. В результате этих репрессий было ликвидировано целое поколение священнослужителей. Однако окончательного разгрома не произошло. Оставшиеся священники испытывали огромные перегрузки от наплыва верующих, которых лишили храмов. Церковь продолжала существовать: священники вели службы, верующие ходили в храмы. Еще одна местная особенность — в ходе операции практически не проводилась традиционная антирелигиозная работа: не то чтобы она была не нужна — просто НКВД нанес сокрушительный удар по исполнителям этой работы. Такой же удар нанесли соглашательской обновленческой церкви, которая в конце 1936 г. попытались еще раз помочь в разгроме своих оппонентов, провозгласив их еретиками. В результате так называемые староцерковники в период 1937-1938 гг., напротив, только укрепили свой авторитет среди верующих, и это наглядно показали события, происшедшие в годы Великой Отечественной войны. Те качественные изменения, которые произошли в результате Большого террора, привели к тому, что период, начавшийся осенью 1938 г. и продолжавшийся до 22 июня 1941 г., явился совершенно особой страницей как в истории Церкви, так и в государственно-церковных отношениях.
И. В. Цыков (Тверь)
ПРАВОСЛАВНЫЕ МОНАХИ В РЕПРЕССИЯХ 1937-1938 гг. В КАЛИНИНСКОЙ ОБЛАСТИ
Преследование православного монашества в ходе массовых операций, проводившихся по приказу наркома внутренних дел № 00447 от 30 июля 1937 г., в настоящей статье рассматривается на материалах следственных дел, хранящихся в Тверском центре документации новейшей истории (ТЦДНИ). Для исследования оказались доступными дела только на приговоренных к высшей мере наказания, они же частично отражены в Книге памяти жертв политических репрессий Калининской области1. Все дела оформлены в соответствии с требованиями приказа № 00447. В них стандартный набор документов, связанных с механизмом следственного делопроизводства и содержащих информацию об арестованных. Анализ следственных материалов проводился для того, чтобы получить информацию по следующим аспектам:
1. Кто становился жертвами в ходе реализации приказа № 00447?
2. Какими могли быть реальные причины арестов?
3. Формулировка и содержание обвинения.
4. Кто выступал в роли свидетелей?
1. Жертвы
По данным УНКВД Калининской области, к 12 марта 1938 г. было репрессировано 26 монахов и 3 епископа. Из них 23 были расстреляны, в том числе все 3 епископа, остальные 6 чел. получили 10 лет лагерей2. В Книге памяти жертв политических репрессий Калининской области есть информация, что в августе 1937 г. 5 монахов были приговорены к расстрелу и 2 — к заключению3. В этой книге также есть сведения о семи расстрелянных монахах. Изучение следственных дел показало, что один из них, Павлов Ф. П., отнесен к этой категории
' Книга памяти жертв политических репрессий Калининской области. Мартиролог 1937-1938. Тверь, 2001.
2 Из справки УНКВД Калининской области «О вредительско-диверсионной деятельности в сельском хозяйстве», 12 марта 1938 г. // Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание. 1927-1939: Документы и материалы: В 5 т. Т. 5: 1937-1939. Кн. 2:1938-1939. М„ 2006. С. 66-67.
Сведения о количестве арестованных уголовников и других к-р элементов за август мес. 1937 г. // Книга памяти жертв политических репрессий Калининской области. С. 530.
275
ошибочно1. Информацию о двух монахинях проверить не удалось, так как не обнаружены дела на них.
Из 14 монашествующих, о которых удалось собрать информацию биографического характера, 6 женщин и 8 мужчин. Среди мужчин 3 епископа, 2 архимандрита, 2 иеромонаха, 1 иеродьякон. Возраст репрессированных от 37 до 75 лет. Все ранее судимы. Десятеро из 14-ти — люди без определенного места жительства или занятий.
Совокупность сведений из всех указанных источников позволяет датировать 21 из 29 арестов монахов и лиц, которых сотрудники НКВД посчитали таковыми (Павлов Ф. П.). По месяцам аресты распределяются следующим образом: до 1 августа 1937 г. — 8 чел. (среди них 2 епископа), август — 7, декабрь — 2 (среди них архиепископ Фаддей Успенский), январь 1938 г. — 1, февраль — 1, март — 1. Павлов Ф. П. был арестован 24 июля 1937 г. Таким образом, почти половина репрессированных монахов была арестована до начала массовых операций или в первый месяц их проведения.
2. Причины арестов
Возможной реальной причиной арестов монашествующих был их неопределенный социально-экономический статус. Преимущественно «бывшие» монахи проживали в сельской местности или в маленьких городах и поселках. По своему социальному облику они резко отличались от окружающего населения: не имели своих жилищ, устойчивых дружеских и родственных связей, не входили в колхозы, зачастую и вовсе не работали или имели редкие профессии (например, фельдшера2), не имели жен и детей, поддерживали отношения с верующими людьми. Таким образом, монах был заметен на окружающем общественном фоне и выпадал из новой советской трехчленной социальной системы (рабочие — крестьяне — интеллигенция).
В следственных материалах не зафиксированы неприязненные отношения монахов с остальным населением. Указаний на доносы в делах также не встречается. Своего рода доносами можно считать некоторые справки из сельсоветов. Например, в деле Павлова Ф. П. содержится такая справка, в которой не только рассказывается о его общественно опасных поступках, но и формулируется обвинение в противодействии коллективизации, которое потом фигури
1 Дело по обвинению Павлова Ф. П. по ст. 58 п. 10 УК РСФСР. 24.07-04.09.1937 г. // ТЦДНИ. Д. 21056-с.
2 Дело по обвинению участников фашистско-монархической организации Лебедева А. А., Сафонова С. А., Бабикова И. А. и др. по ст. 58 пп. 10,11 УК РСФСР. 16.04-17.09.1937 г. // Там же. Д. 24937-с. Т. 1. Л. 24.
276
рует в материалах дела и попадает в обвинительное заключение1. Соколов Н. Е., проходивший свидетелем по делу монахини Тарасовой М. А., заявил, что просил ее не ходить к нему, поскольку он бывший полицейский и такие контакты для него чрезвычайно опасны2. Таким образом, монашествующие воспринимались следователями и, вероятно, населением как люди, находящиеся под постоянным подозрением и обреченные на репрессии.
3. Обвинение
Сильнее всего от репрессий пострадали монахи, проживавшие в восточных районах области, входивших в оперативный сектор Краснохолмского райотдела НКВД. В городе Кашине сотрудники НКВД весной-летом 1937 г. «вскрыли» большую антисоветскую организацию, костяк которой составляли монахи бывшего московского Даниловского монастыря. В ходе повторного следствия 1954-1955 гг. выяснилось, что для получения обвинительных показаний в 1937 г. использовались пытки3. Один из монахов подписал протокол допроса, в котором были изложены цели и задачи подпольной фашист-ско-монархической организации: «Восстановление монархического строя в России предполагалось, что осуществится при помощи фашистских держав, которые, по нашему предположению, в скором времени должны были начать войну с Советским Союзом и [...] опираясь на антисоветский элемент внутри России, разобьют Советский Союз и помогут восстановить монархический строй»4. Материалами повторного следствия было установлено, что дело сфабриковано сотрудниками НКВД5.
Во время следствия по уголовным делам 1937-1938 гг. монахам предъявлялось обвинение в подготовке общественного мнения к свержению советской власти, организации повстанческих ячеек, которые якобы должны были выступить одновременно с вторжением фашистских держав. В следственных делах зафиксирован пересказ
1 Дело по обвинению Павлова Ф. П. по ст. 58 п. 10 УК РСФСР. 24.07-04.09.1937 г. // ТЦДНИ. Д. 21056-с. Л. 8, 14.
п
Дело по обвинению Тарасовой М. А. по ст. 58 п. 10 УК РСФСР. 2-3 января 1938 г. // Там же. Д. 25584-с. Л. 12 об.
Дело по обвинению участников фашистско-монархической организации Лебедева А. А., Сафонова С. А., Бабикова И. А. и др. по ст. 58 пп. 10,11 УК РСФСР. 16.04-17.09.1937 г. // Там же. Д. 24937-с. Т. 5. Л. 373.
4 Там же. Т. 2. Л. 40.
5 Дело по обвинению участников фашистско-монархической организации Лебедева А. А., Сафонова С. А., Бабикова И. А. и др. по ст. 58 пп. 10, И УК РСФСР. 16.04-17.09.1937 г. Материалы по реабилитации. 1953-55 гг. // Там же. Т. 5, 6.
277
слухов о предстоящем крупном военном конфликте1. Однако серьезных доказательств в изученных делах не обнаружено, в протоколах допросов зафиксированы высказывания наподобие: «Я никак не дождусь, когда эту власть бог уберет»2.
Тяжелые условия жизни могли порождать закономерное чувство недовольства существующим строем. Не полагаясь в этом отношении на данные протоколов, можно получить некоторую информацию из материалов, изъятых при обыске. Так, монахиня М. В. Фун-тикова хранила у себя стихотворение, в котором описывалась сцена ночного ареста и пребывание в ссылке группы иноков. События, зафиксированные в тексте, относятся к началу 1930-х гг. Фунтикова, как выяснилось на допросе, сохранила его на память о ссылке и для ознакомления родственников, «чтобы они знали, в каком положении мы находились»3. В реалистическом описании событий не делается прямых выпадов против советской власти. Неизвестный автор сконцентрировал свое внимание на проведении аналогий с гонениями на христиан, начиная с казни Иисуса Христа, и высказал убеждение, что «достойно пострадавших не лишит Господь венца»4. Таким образом, в этом стихотворении гонения на монашество рассматриваются как испытание Богом духа и веры каждого монаха, но одновременно утверждается внутреннее неприятие права власти жестоко обращаться с людьми.
В протоколах допросов обвиняемых встречается иная трактовка происходящих событий. Бывший монах И. Ф. Колосов говорит, что «настало время для религии очень тяжелое, большое гонение от власти, и это является наказанием божиим»5. В любом случае монахи, пытаясь понять причины своих страданий, видели в них религиозный смысл.
В число монахов следователи иногда записывали лиц, чья принадлежность к монашеству вызывает серьезные сомнения. До 1930-х гг. в стране существовало значительное количество профессиональных нищих, странников, которые постоянно совершали своеобразное паломничество по святым местам, питаясь подаянием. Коллективизация, закрытие монастырей и ужесточение паспортного режима
Дело по обвинению Павлова Ф. П. по ст. 58 п. 10 УК РСФСР. 24.07 —
04.09.1937 г.// ТЦДНИ. Д. 21056-с. Л. 12; Дело по обвинению Колосова И. Ф. по ст. 58 п. 10 УК РСФСР. 14.02-08.03.1938 г. // Там же. Д. 21956-с. Л. 9.
2 Дело по обвинению Фунтиковой М. В. по ст. 58 п. 10 УК РСФСР. 12.03-
23.03.1938 г. // Там же. Д. 23146-с. Л. 9 об.
3 Там же. Л. 7 об.
4 Там же. Л. 13 об.
5 Дело по обвинению Колосова И. Ф. по ст. 58 п. 10 УК РСФСР. 14.02-08.03.1938 г. // Там же. Д. 21956-с. Л. 7.
278
сделали подобный образ жизни почти невозможным. Тем не менее отдельные странники продолжали свое вечное паломничество. Их ряды, по мнению некоторых исследователей, даже стали пополняться за счет монахов, которые постоянно перемещались, чтобы избежать ареста1. Среди этих людей встречается совершенно особая, традиционная для русского общества, категория юродивых. Один из них, ф. П. Павлов, получил известность среди осташковских крестьян тем, что предсказывал различные несчастья, которые потом сбывались. Он открыто бранил людей за отказ от веры, называл врагами и предателями тех, кто участвовал в раскулачивании2.
Таким образом, в следственных делах монашество выступает как сила, угрожающая подорвать доверие народа к существующему строю и его достижениям. Существенную роль при формулировке обвинений играла борьба с пораженческими настроениями: власть боролась с любым не подконтрольным ей воздействием на население. Принадлежность к монашеству при этом не играла существенной роли, поскольку выдвигаемые обвинения носили преимущественно политический характер.
4. Свидетели
Контингент свидетелей зависел от того социального окружения, из которого была «изъята» жертва репрессий. Свидетелями по делу Белоусова Я. Е., работавшего на торфопредприятии, стали его коллеги, в том числе те, которые проживали с ним в одном бараке. Они достаточно живописно рассказали о коллективных попойках. Показания свидетелей производят трагикомичное впечатление, поскольку двое из них обвинили Белоусова в подрыве трудовой дисциплины. Судя по показаниям других свидетелей, эти двое занимали у обвиняемого деньги на водку3. По данному делу привлекалось 5 свидетелей, но обычно следователи ограничивались двумя-тремя.
В сельской местности в свидетели привлекали «актив» — людей, имеющих небольшую должность или разные степени членства в партии большевиков: сочувствующий ВКП(б)4, налоговый инспектор5,
1 Wynot J. J. Keeping the Faith: Russian Orthodox Monasticism in the Soviet Union, 1917-1939. Texas, 2004. P. 160.
' Дело по обвинению Павлова Ф. П. по ст. 58 п. 10 УК РСФСР. 24.07-04.09.1937 г. //ТЦДНИ. Д. 21056-с. Л. 12 об.
3 Дело по обвинению Белоусова Я. Е. по ст. 58 п. 10 УК РСФСР. 10-12.03.1938 г. // Там же. Д. 22571-с. Л. 11-19.
4 ДелопообвинениюСоловьеваМ.А.пост.58.п.10УКРСФСР. 13-19.11.1937 г.// Там же. Д. 20618-с.Л. 13 об.
5 Там же. Л. 15.
279
замдиректора МТС1, заведующий базой утильсырья2. Характерно, что почти все эти маленькие люди были выходцами из крестьян-бедняков. В редких случаях привлекались и середняки. Таким образом, при работе с сельскими жителями следователи прибегали к помощи «социально-близкого» населения, которое в большей степени зависело от благорасположения начальства, чем рядовые колхозники. Было и обратное направление следственной работы: свидетелями привлекались люди, имевшие основания бояться репрессий. Например, по делу Тарасовой М. А. свидетелем проходил бывший полицейский3. В любом случае есть основания полагать, что следователям удобно было привлекать в качестве свидетелей людей, на которых можно было оказать административное давление.
Особым контингентом свидетелей являются священники-обновленцы. Их привлекали для дачи показаний в отношении тверского епископа Успенского И. В. (Фаддея)4, великолукского епископа Троянского И. Е.5, бывшего коломенского епископа Лебедева А. А.6
Монашествующие, репрессированные в порядке приказа наркома внутренних дел № 00447 от 30 июля 1937 г.
Фамилия, имя, отчество
Дата и место рождения
Сан
Последнее место служения
Место жительства и занятие
Дата ареста, приговора, расстрела
1
2
3
4
5
6
Лебедев Александр (Григорий) Алексеевич
1878 г.
г. Коломна
Московской
обл.
епископ
г. Шлиссельбург, викарий Ленинградской епархии
г. Кашин, БОЗ
16.04.1937, 13.09.1937, 17.09.1937
Сафонов Сергей (Стефан) Иванович
1892 г. г. Саратов
архимандрит
Даниловский монастырь, г. Москва до 1929 г. (?)
г. Калязин, БОЗ
23.03.1937, 13.09.1937, 17.09.1937
1 Дело по обвинению Загреба В. Ф. по ст. 58 п. 10 УК РСФСР. 8-10.02.1938 г. // ТЦДНИ.Д.23093-С.Л. 10.
2 Дело по обвинению Колосова И. Ф. по ст. 58 п. 10 УК РСФСР. 14.02-08.03.1938 г. // Там же. Д. 21956-с. Л. 11.
3 Дело по обвинению Тарасовой М. А. по ст. 58 п. 10 УК РСФСР. 2-3 января 1938 г. // Там же. Д. 25584-с. Л. 11.
4 Дело по обвинению Успенского И. В. по ст 58 п. 10-11 УК РСФСР. 21-31.12.1937 г. // Там же. Д. 20712-с. Л. 12.
5 Дело по обвинению Троянского И. Е. по ст. 58 п. 10 УК РСФСР. 22.07-04.09.1937 г. // Там же. Д. 24198-с. Л. 9,12.
6 Дело по обвинению участников фашистско-монархической организации Лебедева А. А., Сафонова С. А., Бабикова И. А. и др. по ст. 58 пп. 10, 11 УК РСФСР. 16.04-17.09.1937 г. // Там же. Д. 24937-с. Т. 5.
280
Продолжение табл.
2
3
4
5
6
Бабиков Иван
(Исаакий) Алексеевич
1879 г. с. Трухино Угличского р-на Ярославской обл.
иеромонах
Даниловский монастырь, г. Москва 1920-е гг.
г. Кашин, БОЗ
16.04.1937, 13.09.1937, 17.09.1937
фесюк Андрей Григорьевич
1890 г.
г. Петриков,
Белоруссия
архимандрит
Нет данных
с. Хабоцкое Краснохолмского р-на Тверской обл., фельдшер
16.04.1937, 13.09.1937, 17.09.1937
Андреев Макарий Федорович
1883 г. д. Сумино Кашинского р-на
Тверской обл.
иеродьякон
Даниловский монастырь, г. Москва до 1929 г.
д. Староселье Кашинского р-на Тверской обл., кузнец в колхозе
16.04.1937, 13.09.1937, 17.09.1937
Лысихина Тамара (Таора) Алексеевна
1900 г. г. Санкт-Петербург
монахиня
Сергиевская община, г. Москва 1920-е гг.
г. Калязин, БОЗ
12.05.1937, 13.09.1937, 17.09.1937
Румянцева Анна
(Арсения) Кузьминична
1898 г. д. Петелино Волоколамского р-на Московской обл.
монахиня
Сергиевская община, г. Москва 1920-е гг.
г. Калязин,
портниха,
рабочая
артели
«Ударник»
12.05.1937, 13.09.1937, 17.09.1937
Успенский Иван (Фаддей) Васильевич
1872 г.
с. Наруксово Лукоянов-ского р-на Нижегородской обл.
архиепископ
епископ
Калининской
епархии
до 29 октября
1936 г.
г. Калинин, БОЗ
21.12.1937, 29.12.1937, 31.12.1937
Фунтикова Мавра
Владимировна
1891 г.
д. Алексан-
дровка
Весьегонского
р-на Тверской
обл.
монахиня
Монастырь «Камень» (?) до 1929 г.
д. Алек-сандровка Весьегонского р-на Тверской обл., БОЗ
12.03.1938, 21.03.1938, 23.03.1938
Тарасова
Марфа
Андреевна
1878 г. г. Таруса Калужской обл.
монахиня
Нет данных
г. Старица Тверской обл., БОЗ
02.01.1938, 21.03.1938, 05.01.1938
Колосов Иерон
Филитерович
1882 г. пос. Селижарово Тверской обл.
иеромонах
Николо-Столбищенская пустынь до 1929 г.
д. Брезки Вышневолоцкого р-на Тверской обл., БОЗ
14.02.1937, 06.03.1937, 08.03.1938
Петрова
Мария
Петровна
1883 г.
д. Захарино
Лихославль-
ского р-на
Тверской обл.
монахиня
Нет данных
г. Старица Тверской обл., БОЗ
27.12.1937, 31.12.1937, 05.01.1938
281
Окончание табл.
1
2
3
4
5
6
Шапкина Ионикия Никоновна
1863 г. д. Рижище Новосокольнического р-на Псковской обл.
монахиня
Нет данных
Нет данных
12.08.1937, 21.08.1937, 23.08.1937
Павлов Федор Павлович
1878 г. д. Малая Волга Сели-жаровского р-на Тверской обл.
«странник», принадлежность к монашеству не доказана
Нет данных
БОМЖ
24.07.1937, 31.08.1937, 04.09.1937
Итоги
Изученные материалы позволяют сделать вывод, что принадлежность к монашеству ставила человека перед угрозой репрессий. Этот факт осознавали и следователи, и население, и сами монашествующие. Анализ следственных дел показывает, что обвинения в создании подпольных антисоветских организаций сфабрикованы следователями. Монахам приписывалась роль «героев», возбуждающих недовольство населения тяжелыми условиями жизни, коллективизацией, свирепостью власти. Вероятно, подобные разговоры из повседневной жизни не исчезали даже в ходе страшных репрессий, и сами бывшие монахи в них принимали участие. В некоторых случаях можно говорить о проявлении трезвой оценки сложившейся ситуации и психологической готовности пострадать за свои убеждения. Репрессированные монахи в большинстве своем к 1937 г. оказались выброшенными из жизни, неустроенными в бытовом отношении, безработными, немощными. Та роль в обществе, которая им приписывается в следственных делах, сильно преувеличена. Вместе с тем этот маленький общественный слой отличался внутренней сложностью и частично был втянут во внутрицерковную вражду. Репрессивная политика государства наложилась на соперничество разных течений в рамках православия. В этом аспекте советское общество оказалось прямо замешано в организованном кровопролитии. В то же время в свидетельских показаниях светских людей отчетливо читается стремление обезопасить себя за счет менее счастливых сограждан. Общество подошло к периоду Большого террора в атомизированном состоянии. К сожалению, полная картина репрессий не может быть восстановлена, пока не открыт доступ ко всем следственным делам.
А. А. Колесников (Барнаул) ПРЕСЛЕДОВАНИЕ ПРЕДСТАВИТЕЛЕЙ РУССКОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ НА АЛТАЕ
Одним из недостаточно изученных вопросов истории Большого террора 1937-1938 гг. являются репрессии, направленные против служителей религиозного культа. Между тем они характеризуют определенный поворот в политике партийно-государственного руководства по отношению к религиозным объединениям и их служителям. Стремление власти ослабить влияние религии на население страны проявлялось и ранее. Однако теперь была предпринята попытка в рамках развернутой репрессивной операции нанести мощный удар «контрреволюционному влиянию» указанных объединений через отдельных служителей культа (в основном «низшего» эшелона) — посредством их физического уничтожения1 и изъятия еще сохранявшихся в частных руках культовых предметов.
Данное исследование посвящено анализу политических репрессий на Алтае в отношении представителей Русской Православной Церкви в период Большого террора 1937-1938 гг. В основном это священнослужители и церковнослужители, т. е. клир, и те, кто относился к церковному правлению. И все-таки не вполне справедливо было бы ограничиться только этим кругом «церковных жертв» сталинского режима. Для полноты картины социальную базу репрессированных пришлось несколько расширить за счет: а) бывших служителей и управленцев; б) лиц, названных в архивно-следственных делах «активными церковниками»; в) церковных сторожей. Действительно, без этих звеньев церковь как серьезную идеологическую силу, действовавшую в указанное время, трудно себе представить. Все репрессированные, тесно связавшие свою жизнь с деятельностью Православной Церкви, объединены здесь термином «церковные функционеры» или «церковники» (выражение, бытовавшее в советском обществе).
Хронологические рамки настоящего исследования определены периодом действия оперативного приказа наркома внутренних дел СССР Н. И. Ежова от 30 июля 1937 г. за № 00447 — относительно лиц, каравшихся постановлениями региональных троек управлений НКВД по Западно-Сибирскому и Алтайскому краям, — с 5 августа 1937 г. по 15 марта 1938 г. включительно.
Предоставленная возможность практически неограниченного доступа к таким первоклассным документальным источникам, как архивно-следственные материалы на функционеров Русской Православной Церкви, с одной стороны, почти не дала повода к вынужденному фрагментарному изучению общего объема документов, а с дру-
Юнге М., Биннер Р. Как террор стал «Большим». Секретный приказ № 00447 и технология его исполнения. М., 2003. С. 167-174.
283
гой — позволила не прибегать к «процентному отбору» дел. В процессе разработки темы были изучены все дела по обвинению церковников, хранящиеся в отделе специальной документации управления архивного дела Алтайского края (фонд Р-2 — Управление Федеральной службы безопасности Российской Федерации по данному региону), по которым «прошло» 343 чел. Причем в строгих границах спецоперации, проведенной органами НКВД на Алтае, выявлено 328 чел. из интересующей социальной группы (15 чел. — осуждено до 5 августа 1937 г.).
Важно отметить, что количество архивно-следственных дел, попавших на государственное хранение, еще не является исчерпывающе полным, т. к. процесс передачи следственных материалов из Управления ФСБ РФ по Алтайскому краю, начавшийся в 1993 г., продолжается. К тому же в середине 1990-х гг. по просьбе правительства Республики Алтай несколько сотен архивно-следственных дел по обвинению представителей разных групп Управление ФСБ по Алтайскому краю передало на хранение в г. Горно-Алтайск. Но можно быть уверенным, что в фонде Р-2 отдела специальной документации на сегодня собрано подавляющее большинство прекращенных следственных дел, в т. ч. и заведенных на церковников, подпавших под действие оперативного приказа № 00447.
Бесспорно, и в качественном, и в количественном отношениях мы имеем дело с весьма репрезентативным историческим источником по изучаемой теме.
Прежде чем непосредственно обратиться к рассмотрению вопросов, связанных с репрессированием церковников на Алтае в рамках исполнения приказа № 00447, надо несколько отступить назад и взглянуть на статистику арестов представителей данной социальной группы до 5 августа 1937 года.
1. Предварительные аресты
Согласно архивно-следственным делам эти аресты начались на Алтае в апреле 1937 г., а всего было «взято» за 1937 г. 288 чел. Причем в формальные сроки спецоперации под следствие попали 107 чел., а до 5 августа — 181. Разбив последнюю цифру по месяцам, получаем следующее: апрель — 18 чел., май — 2, июнь — 7, июль — 146, август (до 4-го числа включительно) — 8 чел. Обращает на себя внимание июль, когда аресты достигли невиданного размаха. Расчеты показывают, что в период до 27 июля включительно в среднем за день арестовывалось по три человека, правда, 20 июля отмечается несомненный скачок — 14 чел. А 28 июля произошел скачок резкий, беспрецедентный — 72 чел.1 Действительно, такого уровня «обла-
Алтайские работники органов НКВД выполняли тем самым указание начальника УНКВД по Западно-Сибирскому краю С. H. Миронова, данное им на оперативном совещании 25 июля 1937 г. в Новосибирске: «...сразу же провести аресты в больших масштабах, по первой категории до 20 000 человек, чтобы иметь "резерв"»: Юнге М., Биннер Р. Как террор стал «Большим». С. 22.
284
ва» на алтайских церковников не достигла ни в один из дней за весь период Большого террора. Таким образом, есть все основания полагать, что фактически непосредственная подготовка к спецоперации по приказу № 00447 развернулась в июле 1937 г., а 28-е число стало воистину «черной средой».
На вопрос же, какого именно числа на Алтае началась «арестная подготовка» спецоперации в отношении церковников, четкого ответа нет. Попробуем разобраться. Если принять календарные числа июля 1937 г. за числитель, а количество арестованных лиц — за знаменатель, то получится такая картина месяца: 3/б, 5/з, 6/ь 9/ь 10/ь и/з> 15/ь
16/b 18/b 1Э/Ь 2%4, 21/з, 22/4, 23/ь 26Д 27/5> 28/72> 29/15> 30Д, 31Д. ЯркО
выраженной, бесспорной закономерности до 28-го числа тут нет, но можно выделить все же 20-е — как определенный симптом. Причем необходимо подчеркнуть, что за 1,2,4,7,8,12,13,14,17,24 и 25 июля, т. е. 11 дней, аресты в делах лиц, «захваченных» приказом № 00447, не зафиксированы.
В дни с 29 июля по 4 августа включительно органы НКВД арестовали еще 32 чел. Таким образом, перед 5 августа у Управления НКВД по Западно-Сибирскому краю был по церковникам на Алтае уже хороший задел. Причем последний, разумеется, составили не только арестованные начиная с 20 июля (134 чел.), но и те, кого взяли раньше и «провели по тройкам» уже в хронологических рамках, определенных ежовским приказом и другими директивами.
2. Основные данные о репрессировании церковников
Перехожу теперь к освещению картины церковных репрессий на Алтае в рамках указанного приказа, а именно с 5 августа 1937 г. по 15 марта 1938 г. включительно.
Жертвами этого акта стали, как было сказано выше, 328 чел., осужденных тройками управлений НКВД по Западно-Сибирскому и Алтайскому краям, а также по Новосибирской области (8 чел.). Из этого количества 52 чел. (15,9 %) составили женщины. Это очень много, особенно если учесть, что общее количество женщин, репрессированных в стране по приказу № 00447, не превышает 1 %. Но, чтобы покончить с этим «женским вопросом», укажем, из чего сложились на Алтае эти 52 чел. Итак, монашки, попадьи, «активные церковницы» — 37 чел.; церковные старосты — 8, председатели церковных советов — 2, церковные сторожа — 2 чел., а также 1 член церковного совета, 1 псаломщица и 1 казначей.
Возраст репрессированных рассматривался по двум уровням: а) от 30 до 59 лет включительно — 278 чел. (84,8 %); б) от 60 лет и выше — 50 чел. (15,2 %). Самым молодым стал священник Анисимов
285
Иван Васильевич (1907 г. р.), с. Загайново Троицкого района1; самыми старыми по возрасту — церковный староста Долгов Иван Тимофеевич, с. Никольское Старобардинского района2, и дьякон Руга Авдей Андреевич, с. Георгиевка Локтевского района3 (оба 1855 г. р.).
Среди репрессированных церковников абсолютное большинство составили «пришлые», т. е. родившиеся вне территории Алтая, — 267 чел. (81,4 %), и только 61 чел. (18,6 %) являлись уроженцами нашего края. Что же касается национальности, то, понятно, наиболее пострадавшей группой стали русские — 302 чел. (92,1 %). Остальные 26 чел. (8,1 %) — это (по мере уменьшения) украинцы, мордва, белорусы, чуваши и даже один православный татарин. По происхождению более всего церковников оказалось из крестьян — 210 чел. (64%), и только 77 чел. (23,4 %) — это представители потомственного духовенства. Мещанское сословие дало 27 чел. (8,4 %), а остальные 11 (4,4 %) вышли из кустарей, рабочих, казаков; один имел дворянские корни.
Вопрос об образовательном уровне репрессированных церковников требует особого рассмотрения. Духовную академию (Московскую) внутри изучаемой социальной группы окончил лишь один человек — епископ Козырев Григорий Алексеевич, г. Барнаул4. Духовные семинарии и консистории окончили или учились там, но по разным причинам не окончили — 42 чел. (13,1 %). В духовных, катехизаторских, епархиальных, приходских училищах, 2-годичной духовной школе учился 31 чел. (9,5 %), а в городских училищах, сельских, церковно-приходских, министерских и земских школах — 115 чел. (35,1 %). Интересно, что 4 чел. учились в гимназиях, а 10 (4,4 %) — в учительских институтах, семинариях и школах. Священник Ильин Николай Иванович, с. Ильинское Тюменцевского района, окончил два курса историко-филологического факультета Томского университета и учился на втором курсе Московского института иностранных языков5; дьякон Малыш Семен Иванович, г. Барнаул, окончил
Архивно-следственное дело по обвинению Анисимова И. В. и др. 1937-1959 гг.// Отдел специальной документации управления архивного дела Алтайского края (ОСД УАД АК). Ф. Р-2 — Управление Федеральной службы безопасности Российской Федерации по Алтайскому краю. Оп. 7. Д. 6416. Т. 1-2.
о
Архивно-следственное дело по обвинению Долгова И. Т. 1937-1960 гг. // Там же. Д. 9391.
о
Архивно-следственное дело по обвинению Руга А. А. 1937-1989 гг. // Там же. Д. 14060.
4 Архивно-следственное дело по обвинению Козырева Г. А. и др. 1937-1960 гг. // Там же. Д. 9113. Т. 14.
5 Архивно-следственное дело по обвинению Ильина Н. И. 1937-1989 гг. // Там же. Д. 15843.
286
Московские регентские курсы1; священник Мильский Петр Васильевич, г. Бийск, наряду с духовной семинарией окончил медицинский факультет Воронежского университета2. Если свести воедино указанные виды официального духовного и светского образования репрессированных церковников, получим 205 чел. (62,5 %). Это уровень достаточно высокий, тем более что факты об образовании в архивно-следственных делах не совсем полные: скажем, непонятно, как человек, получивший низшее светское образование, становился священником, вероятно, занимался на специальных курсах. Остальные 123 чел. (37,5 %) «позиционировали» себя на следствии как «грамотные», «малограмотные», «самоучки», с «низшим» образованием, а также как «неграмотные». Относительно их нередко в документах одного и того же дела уровень образования конкретного лица варьируется. Но можно сделать вывод, что речь во всех этих случаях идет все же о начальной степени образования, хорошо характеризующей низший слой церковников.
Первое место в «общецерковной» иерархии среди репрессированных, как и ожидалось, принадлежало священникам. Это 179 чел. (54,6 %). Далее идут: монашки, монахи и «активные церковники» — 41 чел. (12,5 %), церковные старосты — 36 (11 %), псаломщики — 14 (4,3 %), церковные сторожа — 12 чел. (3,7 %). Оставшиеся 29 чел. (8,8 %) делятся между такими группами, как дьяконы, председатели и члены церковных советов, церковные казначеи, епископы и один церковный секретарь. Кроме того, как упоминалось выше, учтена и такая категория, как бывшие церковники, т. е. те, кто на момент ареста отошел от «дел духовных»: в связи с закрытием церкви накануне ареста или годами ранее либо в связи с изменением характера деятельности до 1917 г. и в более поздний период. Таких набралось 17 чел. (5,3 %). И все же надо иметь в виду, что выявление персоналий активных и бывших церковников могло дать лишь весьма приблизительные цифры — из-за вероятного отсутствия в ряде архивно-следственных дел (и в справочных материалах) фиксации принадлежности к данным группам.
По ветвям Русской Православной Церкви репрессированные делятся так: официально-православные — 317 чел. (96,6 %), т. е. абсолютное большинство, и старообрядцы — 11 чел. (3,4%). Только половина осужденных на 1917 г. занималась «церковными делами» — 167 чел. (50,9 %), деятельность 161 чел. (49,1 %) на указанный год совершенно не была связана с церковью. В составе последней категории крестьяне составляют 120 чел. (74,5 %), бывшие на иждивении
Архивно-следственное дело по обвинению Малыш С. И. 1937-1989 гг. // ОСД УАД АК. Ф. Р-2. Оп. 7. Д. 6397.
Архивно-следственное дело по обвинению МильскогоП. В. и др. 1937-1957 гг. // Там же. Д. 4949.
287
родителей (одна на иждивении мужа) и учащиеся — 16 чел. (9,9 %), мещане (служащие) — 11 чел. (6,8 %); остальные 13 чел. (8,1 %) — это рабочие, кустарь-портной, прасол (торговец скотом), военный мед-фельдшер, казак и домохозяйка.
На момент начала массовых репрессий на Алтае многие из «взятых» церковников ранее уже были в конфликте с советским законом: или осуждены, или находились под следствием, под кратковременным арестом. В 1920-1930-х гг. политические дела коснулись 114 чел. (34,8 %), общеуголовные — 53 (16,1 %), «смешанно» — 15 чел. (4,6 %). Таким образом, 182 чел. (55,5 %), т. е. больше половины, вполне могли находиться в «органах» на особом учете. А 146 чел. (44,5 %) к периоду Большого террора не имели судимостей и не подвергались арестам.
Закономерно, что основная масса подлежавших репрессированию черпалась из сельской местности Алтая, ведь там проживала большая часть населения региона: из сел, деревень и поселков по приказу № 00447 было «взято» 237 чел. (72,2 %), а из городов — 91 чел. (27,8 %), причем из Барнаула — 30 чел. (33 % от всех городских церковников); один из прошедших по «алтайским делам» был арестован в г. Новосибирске.
Обвинения по политическим делам, предъявлявшиеся церковным функционерам, четко делятся на два больших разряда: а) индивидуальные и б) в составе группы. Индивидуальным разрядом были «охвачены» 65 чел. (19,8 %), а в составе групп — «проведены» 263 чел. (80,2 %). «Групповикам», понятно, «вменялась» статья 58 п. 11 УК РСФСР (участие в контрреволюционной организации). Но не всегда. Имеется 15 репрессированных лиц, признанных обвинением членами группы, но без отнесения к 11-му пункту статьи 58. Это те, кто участвовал в «сговоре», «в связи», «в согласии», т. е. где группа была неустойчивой, четкие признаки организации отсутствовали. Количество участников колебалось тут от 2 до 5 чел. Например, в Баевском районе в ноябре — декабре 1937 г. были осуждены три священника из разных сел. Всех их объединили в «контрреволюционную группу», в которой они «действовали», «будучи тесно связаны общностью враждебных настроений». Из 58-й статьи им инкриминировали только 10-й пункт (контрреволюционная агитация)1. Как и ожидалось, более всего среди церковников оказалось лиц, в состав обвинения которых вошел 10-й пункт 58-й статьи, — 274 чел. (83,5%). Однако 11-й пункт почти не уступает 10-му — 263 чел. (80,2 %). Предъявлялись обвинения и по другим пунктам 58-й статьи: 2 — повстанческая деятельность, 6 — шпионаж, 7 — вредительство, 8 — терроризм, 9 — диверсии.
Обвинительное заключение по делу в отношении Гордиенко С. И., Подорвано-ва Д. А. и Усачева В. С. [сентябрь] 1937 г. // ОСД УАД АК. Ф. Р-2. Оп. 7. Д. 7681 (1937-1959 гг.). Л. 85-88.
288
3. Изъятие церковных ценностей
Арестам обреченных предшествовали обыски. Последние у лиц, тесно связанных с церковью, имели свою специфику. Наряду с изъятием обычных вещей, а также паспортов, документов об образовании, переписки и прочих материалов, характерных для всех социальных групп арестованных, у церковников изымались обрядовые предметы, книги религиозного содержания, церковные грамоты и др. Именно такое имущество было изъято у 122 чел. (37,2 %). Довольно яркий пример — результат обыска в доме священника Подкина Григория Антоновича, с. Ново-Глушенка Залесовского района, проведенного 31 июля 1937 г. Кроме привычных и для других арестованных лиц предметов, у него изъяли ризу, стихарь, 2 епитрахили, «2 пары» парчи, 100 граммов ладана, 7 свечей, 1,7 килограмма воска, «крестильные вещи» и 47 (!) церковных книг1. А вот у 204 чел. (62,2 %) ничего «церковного» не обнаружили. На двух же человек протоколы обыска в архивно-следственных делах отсутствуют.
Разумеется, основные ценности советская власть изъяла у Русской Православной Церкви на Алтае, с одной стороны, в процессе разрушения и разграбления культовых зданий (соборов, церквей, молельных домов, часовен), а с другой — в 1917-1936 гг. в ходе политических репрессий по отношению к отдельным церковникам. Исполнение оперативного приказа № 00447 внесло в это дело весомую лепту. Анализ сведений об изъятии церковных предметов на территории нашего края при проведении в жизнь этого погромного документа дает следующую картину.
Прежде всего обращает на себя внимание изъятие такой идеологической «скверны», как церковные книги: библии, евангелия, часословы, Четьи-Минеи, молитвенники и т. д. и т. п. Количество действительно впечатляет — 930 единиц, из них 916 — собственно книги (и, очевидно, брошюры тоже) и 14 — номера «Журнала Московской патриархии». Можно сказать — целая духовная библиотека. Следует подчеркнуть, что указанное количество отражает литературу именно духовную, т. к. в подавляющем большинстве протоколов обысков даны либо конкретные названия изданий, либо используется обобщающее выражение «церковные книги». В ряде протоколов (их, впрочем, немного) зафиксированы просто «книги» и «журналы», но можно смело предположить, что большая часть из них имеет непосредственное отношение к православному вероисповеданию. Иными словами, 930 единиц церковной литературы еще не является полной цифрой; количество явно достигает тысячного рубежа.
Протокол обыска у Подкина Г. А. от 31 июля 1937 г. // ОСД УАД АК. Ф. Р-2. Оп. 7. Д. 14196 (1937-1989 гг.). Л. 2.
289
Комментариев нет:
Отправить комментарий
Примечание. Отправлять комментарии могут только участники этого блога.