Злонамеренным вредительством социально враждебных элементов объяснялись неудачи в организации социалистического соревнования в колхозах, неудачные попытки придать массовый и долговременный характер насаждавшемуся на Алтае так называемому ефремовскому движению1. В числе обвинений, предъявленных осужденному А. С. Кравчуку, жителю ст. Бурла Славгородского района, указывался, например, «развал стахановского звена»2. Руководитель ефремовского звена в колхозе имени Чапаева Хабаровского района Т. Удовик, который из-за нарушения технологии получил на своих опытных полях урожай даже более низкий, чем тот, который был собран на обычных полях колхоза, был арестован и предан суду тройки; среди предъявленных ему обвинений значилось и обвинение в «опошлении ефремовского движения»3.
В ходе реализации приказа № 00447 распространенной была не только практика приписывания кулакам, их детям и выходцам из «социально близкой» среды актов хозяйственного вредительства и диверсий, в действительности ими не совершавшихся. Нередко, как показывает изучение архивно-следственных дел, обвинения во вредительстве и диверсионной деятельности предъявлялись тем, кому по своим должностным обязанностям надлежало обеспечивать сохранность социалистической собственности: сторожам — в случае пожаров, приводивших к потере хлеба или другого колхозного имущества; ветеринарам — при падежах скота в результате эпизоотии; трактористам — в случаях поломки тракторов; работникам зернохранилищ — в случаях порчи зерна из-за нехватки складских помещений или несвоевременной его переработки и т. д. Понятно, что часто они не имели никакого отношения к кулакам и кулацкое происхождение им приписывалось, с тем чтобы подвести их под самую распространенную целевую группу репрессивной акции, сама принадлежность к которой рассматривалась как основание, достаточное для ареста. Такого рода действия исполнителей репрессивной акции соответствовали и, в свою очередь, подкрепляли один из основных идеологических постулатов, пропагандировавшийся в обществе в период подготовки и проведения операции: злонамеренные диверсионные и вредительские действия кулачества и других социально чуждых элементов являются главной причиной «пробуксовки» механизма колхозного производства и кризиса сельского хозяйства.
Движение за высокую урожайность, названное по имени его зачинателя — звеньевого колхоза «Искра» Белоглазовского района М. Е. Ефремова.
2 Следственное дело по обвинению А. С. Кравчука // ОСД УАД АК. Ф. Р. 2. Оп. 7. Д. 17717. Л. 18.
3 Следственное дело по обвинению Л. К. Остапенко и др. (19 чел.) // Там же. Д. 7218. Л. 255-255 об., 269-269 об.
96
Антисоветские социальные элементы и прежде всего бывшие кулаки, часть из которых переселилась в города и промышленные поселки, представлялись «главными зачинщиками всякого рода антисоветских и диверсионных преступлений» не только в колхозах, но и на промышленных и транспортных предприятиях. По изученной нами группе дел около 20 % осужденных кулаков проживали в городах и рабочих поселках и работали на промышленных и транспортных предприятиях. Особенно часто вернувшиеся из заключения или избежавшие высылки кулаки устраивались в заготовительные организации, лесхозы, на горнорудничные предприятия, действовавшие в отдаленной труднодоступной местности, пытаясь избежать возможных новых репрессий, но и здесь их в 1937-1938 гг. находили, арестовывали и предавали суду тройки. Так, П. И. Кудрин, после того как в 1931 г. сельсоветом его хозяйство было признано кулацким и распродано, уехал с семьей в Тогульский район на золотые прииски, однако 7 октября 1937 г. был арестован и 3 ноября приговорен к расстрелу как член контрреволюционной группы, занимавшейся вредительством и антисоветской агитацией1. Такая же участь постигла и кулацкого сына И. Е. Осинцева, который проходил службу в армии, когда отца раскулачили и сослали с семьей в Нарым. После окончания службы он вернулся в родное село, но оказался бездомным. По показаниям одного из свидетелей, данным в 1965 г., он «жил очень бедно, даже не имел своего дома», поэтому завербовался на строительство Чуйского тракта. В 1937 г., являясь рабочим Бийского дорстроя, был репрессирован по обвинению в поджоге склада и антисоветской агитации2. Как показывают материалы архивно-следственных дел, среди осужденных по обвинению в диверсионной и вредительской деятельности на промышленных предприятиях также было немало тех, кто «подводился» работниками госбезопасности в ходе следствия под «кулацкий контингент», в действительности не имея кулацких социальных корней3.
4. Террор и колхозное руководство
Террор использовался не только партийно-государственным руководством для решения определенных политических, социальных и экономических задач — создавшейся ситуацией активно пользовались и местные хозяйственные руководители (в рассматриваемом нами случае это председатели колхозов и другие представители
Следственное дело по обвинению П. И. Кудрина и др. (4 чел.) // ОСД УАД АК.
Ф- Р. 2. Оп. 7. Д. 6407.
2
Следственное дело по обвинению И. Е. Осинцева //Там же. Д. 12249. См. следственные дела К. И. Повиляева (Там же. Д. 17938), Я. Я. Зеленина (Д. 7248), В. Я. Гарянина (Д. 8299), П. Я. Заюкова (Д. 7124) и др.
97
сельского актива) для решения собственных проблем. Как показывает изучение архивно-следственных дел, обращения в органы власти писались ими на нарушителей трудовой дисциплины, колхозников, стремившихся выйти из колхоза и устроиться на работу на промышленные предприятия в райцентрах и городах и подававших тем самым «дурной пример» остальным колхозникам. Их обвиняли в «подрыве колхозов», «вредительстве» и т. п. Показателен в этом отношении пример с членом сельхозартели им. Микояна Родинского района Сапуновым, который в сентябре 1937 г., во время уборки урожая, обратился в правление колхоза и сельсовет с просьбой о выдаче ему справки на отходничество. Это привело к скандалу: прибывший в село для инспектирования хода уборки районный уполномоченный вместе с одним из членов сельсовета написали на Сапунова характеристику-донос, в которой обвиняли его в разложении трудовой дисциплины, и передали ее в местный отдел НКВД. 9 ноября 1937 г. Сапунов был арестован; к обвинительным материалам, включенным в его дело, была приложена и указанная характеристика1.
Объектами доносительства со стороны колхозного руководства становились односельчане, не желавшие вступать в колхоз и зарабатывавшие на жизнь промысловыми занятиями. Обращения колхозных руководителей в органы НКВД (в их обязанности входил контроль за выполнением колхозами плановых заданий по ремонту техники, севу, уборке урожая и т. д.) могли использоваться и как устрашающая мера, чтобы найти управу на тех колхозников, кто часто лишь числился в колхозах и не вырабатывал даже положенного минимума трудодней. К примеру, пимокат села Шебнюха Чарышского района M. И. Турин, хотя и вступил в местный колхоз им. Буденного, был арестован по заявлению председателя колхоза за то, что «катал пимы за деньги, а за трудодни работать не хотел»2. Об уклонении от работы или недобросовестной работе в колхозном производстве, невыполнении минимума трудодней часто упоминалось в справках и характеристиках, которые выдавались сельсоветами и правлениями колхозов, и факты эти использовались затем при формулировании обвинений. В справке-характеристике, выданной Каменским горсоветом на арестованного в январе 1938 г. члена сельхозартели имени Эйхе (базировалась в Камне-на-Оби) Д. Г. Деревянко, указывалось, что он «за 1937 год не имеет ни одного трудодня и справкой колхозника уклоняется от всех платежей [...]. Живет на средства от содержания индивидуального заезжего двора, надсмехается над колхозни
1 ОСД УАД АК. Ф. Р. 2. Оп. 7. Д. 6574. Л. 175-176. См. также: Д. 5608, 7665 и др.
2 Свидетельские показания председателя колхоза им. Буденного Д. от 19 июля 1937 г. по делу М. И. Турина // Там же. Д. 15714. Л. 17-17 об.
98
ками, что дураков работа любит, вы работайте на большевиков, а мы поживем и так»1.
Жертвами репрессий становились также колхозники, критиковавшие руководство на колхозных собраниях2, сельские правдолюбцы, писавшие письма и заметки в газеты о недостатках и злоупотреблениях в работе колхозного руководства. В ноябре 1937 г. был арестован селькор Я. Я. Каптуревский, проживавший в поселке Воскресеновка Ключевского района, который — так было сказано в характеристике, поданной в районный отдел НКВД директором Буденновской МТС, где он работал комбайнером, — «делал и делает неоднократные попытки компрометировать председателя колхоза». Одновременно в НКВД был передан акт о выводе Каптуревским из строя комбайна, в результате по обвинению во вредительстве он был приговорен тройкой УНКВД по Алтайскому краю к заключению в исправительно-трудовой лагерь сроком на 8 лет3.
Приговоренный тройкой к 10-летнему заключению И. С. Попов, обращаясь в 1939 г. к прокурору Алтайского края с заявлением о пересмотре дела, писал, что он «жертва ложных доносов и сведения личных счетов» со стороны председателя колхоза, бригадира и председателя ревизионной комиссии, которые «с корыстной целью в посевную кампанию 1937 г. в одной из клеток колхозных полей оставили посередине клетки незасеянное место площадью 5 гектар, семена, видно, продали на кутеж, потому что зерно выписано на всю площадь клетки». Когда с началом косовицы незасеянное место обнаружилось, Попов как селькор колхоза написал статью в газету и показал ее председателю колхоза, «который в пьяном виде разорвал эту статью и пригрозил мне, что он это обстоятельство мне в свое время вспомнит»4.
Частыми жертвами доносительства становились председатели колхозных ревизионных комиссий, вскрывавшие факты хищения колхозным руководством финансов или материальных ценностей. В этом случае председатель колхоза своим обращением в НКВД упреждал обращение в судебно-следственные органы председателя ревизионной комиссии5.
Показательным является и тот факт, что из 445 свидетелей, проходивших по изученным нами архивно-следственным делам, почти
1 Справка Каменского горсовета на Д. Г. Деревянко от 27 января 1938 г. // ОСД УАД АК. Ф. Р. 2. Оп. 7. Д. 4136. Т. 1. Л. 371.
2 См.: Там же. Д. 4127. Л. 338; Д. 16260. Л. 118-118 об.
Следственное дело по обвинению Я. Я. Каптуревского и др. (14 чел.) // Там же. Д. 4133. Т. 1. Л. 85-88 об.
4 Жалоба осужденного И. С. Попова прокурору Алтайского края с просьбой о пересмотре дела от 15 сентября 1939 г. // Там же. Д. 5210. Т. 1. Л. 272-272 об.
5 См.: Там же. Д. 6651. Л. 123-124.
99
половину (44 %) составляли председатели колхозов, директора МТС, председатели и секретари сельсоветов, бригадиры, заведующие фермами и другие представители руководства. Скорее всего, в большинстве случаев их свидетельства были вынужденными, сделанными под нажимом следователей НКВД, но они также отражают стремление сельского руководства использовать ситуацию Большого террора в своих целях — для решения насущных производственных проблем: укрепления трудовой дисциплины, обеспечения выработки минимума трудодней, сдерживания выхода из колхозов, а также укрепления собственной власти над колхозниками1.
Некоторые из изученных архивно-следственных дел отражают имевшие место в хозяйственной практике 1930-х гг. конфликты между руководством колхозов и МТС, возникавшие из-за несвоевременного внесения колхозами натуроплаты за услуги МТС, некачественной вспашки полей и уборки урожая механизаторами МТС и т. п. Так, по свидетельству члена правления колхоза имени 1 мая Хабаровского района А. М. Рукаса, арестованного в 1937 г., предъявленное ему обвинение во вредительстве было «основано на постановлении собрания колхоза, каковое вынесено при активном участии директора Новоильинской МТС Руденко, который имел недовольство на правление колхоза за то, что в 1936 г. колхоз предъявил иск МТС за понесенные убытки по хлебоуборочной кампании и взыскал с МТС 3 700 руб. Директор МТС перевел это на личные счеты и повел агитацию против правления колхоза, добился на общем собрании 26 октября 1937 г. постановления о снятии с работы всего правления и отдачи под суд как вредителей. Собрание продолжалось в течение трех дней, так как колхозники правлением были довольны и не соглашались на указанное постановление, зная причину настойчивого требования директора МТС о снятии правления колхоза с работы»2.
5. Доносы населения как фактор эскалации террора
Материалы, содержащиеся в архивно-следственных делах, дают основания не только для конкретизации представлений о мотивации
1 Были среди них и такие, кто пользовался властными полномочиями, предоставлявшими возможность влиять на судьбы людей, самым беспринципным образом. Секретарь Мельниковского сельсовета Знаменского района X. на допросе в 1962 г. показывал, что писал справки, содержавшие компромат на арестованных, под диктовку своего непосредственного начальника — председателя сельсовета и «боялся открыть рот против Д. и его подручных, потому что знал, что им ничего не стоит любого неугодного человека отправить туда же в НКВД» (ОСД УАД АК. Ф. Р. 2. Оп. 7. Д. 10850. Л. 210).
Прошение осужденного А. М. Рукаса Верховному прокурору Вышинскому о пересмотре дела от 8 октября 1938 г.//Там же. Д. 7218. Л. 418об.-419.
100
террора как государственной политики, но содержат и документальные свидетельства, необходимые для изучения процесса «подпитывания» террора снизу — действиями самого населения. Обстановка организованного властями массового террора создавала условия для расширения такого явления, как доносительство в советскую политическую полицию — НКВД. Самих текстов доносов в архивно-следственных делах сохранилось немного, но в жалобах, направлявшихся осужденными на пересмотр их дел, указания на доносительство как причину ареста встречаются довольно часто. Часть доносов порождалась социальной враждой, уходящей корнями еще в дореволюционное время и период Гражданской войны, другая часть — личными конфликтами и склоками, так как обстановка массового террора создавала благоприятные возможности для сведения различного рода личных счетов. Вместе с тем следует отметить, что немалая часть личных конфликтов проистекала из производственных столкновений и противоречий, порождаемых низкой эффективностью колхозной системы, созданной насильственной ломкой прежнего уклада сельской жизни и переживавшей драматический период своего становления.
Характерным примером доносов, отражавших противоречия в деревенской среде, — противоречия, имевшие дореволюционное происхождение и остро проявившиеся в период Гражданской войны, — являются заявления, поступившие в августе 1937 г. в Ключевский райотдел НКВД от жителей сел Зеленая Поляна и Марковка Зеле-нополянского сельсовета Ключевского района — бывших красных партизан. Они обвиняли некоторых своих односельчан в пособничестве колчаковцам, участии в антипартизанских карательных акциях, а также в антисоветской и антиколхозной агитации. Не исключено, что эти доносы были инспирированы местными работниками НКВД ради выполнения разнарядки на аресты, ведь все семь заявлений написаны почти в одно и то же время, с 25 по 29 августа 1937 г., и одним почерком. Тем не менее сам этот факт свидетельствует о том, что для рекрутирования жертв террора активно использовались конфликты и противоречия, существовавшие в деревенской среде. О том, насколько эти противоречия были острыми и носили характер социальной вражды, свидетельствует тональность текстов доносов. В одном из них говорилось: «Я партизан, участник многих боев за власть Советов, не могу терпеть такой сволочи, какая у нас живет в колхозе и разлагает колхозные основы, а эти основы завоеваны мной во многих боях О глубине этих противоречий свидетельству-
ет и то обстоятельство, что авторы доносов, выступившие в качестве
Заявление К. в Ключевский райотдел НКВД от 25 августа 1937 г. // ОСД УАД АК. Ф. Р. 2. Оп. 7. Д. 16260. Л. 113.
101
свидетелей обвинения в 1937 г., подтвердили свои свидетельские показания — о службе осужденных у Колчака и в «черной банде», проведении ими антисоветской агитации — и в 1961 г., когда в рамках реабилитационных мероприятий проводились повторные допросы лиц, фигурировавших в качестве свидетелей в архивно-следственных делах периода Большого террора. В результате осужденные по данному делу (это группа из шести чел.) так и не были реабилитированы, поскольку проводившие проверку следователи УКГБ пришли к заключению, что «фактов необъективного проведения следствия получено не было» и проходившие по данному делу осуждены обоснованно.
Рядовые колхозники обращались с доносами в НКВД на своих односельчан из-за конфликтов на бытовой почве, а также на хозяйственных руководителей — председателей колхозов и особенно часто на бригадиров, своих непосредственных производственных начальников, которые нередко наказывали их штрафами за опоздания и невыход на работу, брак при посеве и уборке, ненадлежащий уход за скотом и т. п. Характерно в этой связи свидетельство бывшего бригадира колхоза имени Шмидта Топчихинского района А. 3. Колтовских, осужденного 23 ноября 1937 г. тройкой по обвинению во вредительстве к 10-летнему лагерному заключению. В своей жалобе на имя Прокурора СССР с просьбой о пересмотре дела, датированной 12 августа 1939 г., он пишет, что был арестован по доносу двух колхозников, «которые неоднократно снимались правлением колхоза как недисциплинированные колхозники. Я как бригадир тоже за невыполнение ими порученных работ снимал с работы их. Это было вызвано необходимостью, чтобы закрепить трудовую дисциплину в колхозе. А на почве этого эти колхозники подали на меня материал кляузный»1. Сын осужденного в 1937 г. бывшего бригадира полеводческой бригады колхоза «Путь Сталина» Михайловского района М. Маренича в своем заявлении в прокуратуру Алтайского края, поданном в 1960 г., просил реабилитировать отца, ибо тот пострадал по доносу одного из колхозников, которого отец-бригадир оштрафовал за брак при уборке урожая пшеницы. Оштрафованный заявлял односельчанам: «Маренич меня оштрафовал, за это он и подохнет в тюрьме». Как справедливо указывалось в заявлении, «в 1937 году было благоприятное время мщения, у кого на это были права, т. е. возможность [...]»2.
Бригадиры как представители низового управленческого звена в колхозах оказывались как бы «между двух огней»: с одной стороны, на них доносили рядовые колхозники, а с другой — председатели
Жалоба А. 3. Колтовских Верховному прокурору СССР от 12 августа 1939 г. // ОСД УАД АК. Ф. Р. 2. Оп. 7. Д. 4127. Л. 334-335. 2 См.: Там же. Д. 9736. Л. 148 об.
102
колхозов, с которыми они тоже нередко конфликтовали на производственной почве. Не случайно среди всех репрессированных по целевой группе «бывшие кулаки» бригадиры составили 7 %.
Заключение
Изучение материалов следственных дел на «бывших кулаков» показывает, что Большой террор был сложным явлением: в нем переплетались целенаправленные действия властей по ликвидации или социальной изоляции враждебных групп населения, куда входили как целевые группы, определенные еще до начала репрессивной операции в рамках приказа № 00447, так и группы риска, обозначившиеся в ходе самой репрессивной кампании, — лица, имевшие в прошлом судимость или другие темные пятна в биографии, единоличники, деклассированные элементы и пр. Именно на них партийно-государственное руководство страны перекладывало вину за экономические трудности, возникшие в процессе социалистического строительства. Обстановкой террора активно пользовались и хозяйственные руководители, решавшие свои задачи по «очищению» колхозов от тунеядцев и нарушителей трудовой дисциплины, от лиц, подававших «дурной пример» другим колхозникам своим участием в промыслах и стремлением к «отходничеству» из колхозов, а также от «неудобных» элементов — правдолюбцев, критиковавших председателей сельхозартелей на колхозных собраниях, селькоров и членов ревизионных комиссий, вскрывавших недостатки в деятельности колхозного руководства и пр. Вместе с тем террор «подпитывался» и снизу — доносительством самого населения, порождавшимся как «вековой деревенской враждой», бытовыми склоками, так во многом и производственными конфликтами, обусловленными противоречиями колхозной системы.
В. В. Шабалин (Пермь) СЕЛЬСКОЕ НАСЕЛЕНИЕ ПРИКАМЬЯ КАК ЖЕРТВА МАССОВОЙ ОПЕРАЦИИ ПО ПРИКАЗУ № 00447
1. Террор в прикамской деревне: цифры и тенденции
Согласно приказу наркома внутренних дел № 00447 от 30 июля 1937 г. главным местом, где следовало искать враждебные существующей власти силы, являлась деревня. Именно здесь, по мнению руководства НКВД, действовали «бывшие кулаки», репрессированные в прошлом «церковники», бывшие участники «антисоветских вооруженных выступлений», члены «антисоветских политических партий», бывшие активные участники «бандитских восстаний», бывшие белые и т. п. Количество осевших в деревне врагов оценивалось в приказе как «значительное»1.
Весь количественный материал, упоминаемый в данной статье, получен в результате анализа электронной базы данных, которая была составлена сотрудниками общества «Мемориал» и любезно предоставлена для исследовательской работы Государственным общественно-политическим архивом Пермской области (ГОПАПО). В базе содержится информация на 7 959 репрессированных. Доля сельского населения среди них составляет 25,7 %, или 2 049 чел. в абсолютных цифрах. Количество репрессированных сельских жителей значительно уступает количеству рабочих и кустарей и лишь ненамного превосходит количество служащих.
Большинство из этих 2 049 чел. — рядовые и руководящие2 работники колхозов и крестьяне-единоличники. Кроме того, в итоговую цифру мы внесли работников неуставных сельхозартелей, рабочих (например, кузнецов и плотников)3, которые имели статус колхозников, наемных сельхозработников, а также людей, чья специальность с трудом включается в одну из перечисленных категорий либо по причине неясной формулировки профессии, либо из-за ее слабой распространенности (например, охотники, пастухи лесоучастков и железнодорожных разъездов). Также в итоговую цифру мы включи
См.: Оперативный приказ народного комиссара внутренних дел Союза ССР № 00447 // Юнге М., Биннер Р. Как террор стал «Большим». М., 2003. С. 84-93.
2 9 председателей сельских советов и один председатель поселкового совета, не менее 47 председателей колхозов и не менее 45 чел. в должности заведующих, членов правления колхозов и т. п.
3 Не менее 60 чел.
104
ли лиц, обозначенных аббревиатурой «БОЗ» (без определенных занятий) и «БОМЖ» (без определенного места жительства). Эти категории репрессированных были включены в наш список, во-первых, потому что вошедшие в них люди проживали вне города, во-вторых, потому что в документах их социальное положение было определено как «крестьяне» («колхозники»)1.
Анализ биографических данных сельских жителей, арестованных в первые три месяца проведения операции, показывает, что большинство репрессированных являлись членами колхозов. В августе 1937 г. было изъято не менее 523 колхозников, а 185 пострадавших в этот месяц в следственных документах обозначены как крестьяне-единоличники2. В сентябре эти показатели составили 199 и 50 чел. соответственно, в октябре — 526 и 141. Просмотренные нами архивно-следственные дела также указывают на то, что большинство жертв массовой операции — это работники колхозов.
Национальный состав рассматриваемой группы довольно разнообразен. Среди репрессированных представители 18 национальностей: татары (3,4 % от общего количества репрессированного сельского населения), башкиры (1,8%), белорусы (1,1%), чуваши (1,1%) и другие. Обращает на себя внимание высокий процент репрессированных коми-пермяков (22,3 %), особенно заметный на фоне 67,2 % пострадавших русских. Подобный расклад не соответствовал существовавшему тогда национальному составу населения Прикамья.
Сложно дать однозначный ответ о причинах указанной диспропорции. На наш взгляд, здесь возможно сочетание нескольких факторов. Во-первых, подозрительность власти по отношению к национальным меньшинствам, и в частности к восточно-финским народам. Вполне допустимо предположение, что была устная или даже письменная санкция о репрессиях против коренных жителей. По крайней мере, нам известно о подобном приказе по татарскому населению г. Краснокамска. Второй фактор — это исполнительность сотрудников НКВД Коми-Пермяцкого округа, и прежде всего руководителя окротдела лейтенанта госбезопасности Беланова.
В базе данных содержится информация о 16 лицах БОЗ. Изучение дела одного из этих лиц (Н. М. Куляшовой) показало, что ярлык БОЗ был приклеен к крестьянке-единоличнице, которая имела несколько легальных и нелегальных источников дохода. Подробнее о деле Н. М. Куляшовой см. в подразделе «Бывшие» данной статьи. К категории БОМЖ относится один преступник-рецидивист, который на момент ареста по приказу № 00447 уже отбывал наказание за кражу и побег, до ареста за кражу проживал в деревне. (Дел других рецидивистов нами обнаружено не было.) См.: Оборин И. И. // ГОПАПО. Ф. 643/2. On. 1. Д. 27643.
Остальных мы отнесли к «прочим».
105
Аресты сельских жителей начались в августе 1937 г.1 Последний зафиксированный арест относится к октябрю 1938 г. Пик арестов приходится все на тот же август 1937 г.2 После относительного спада в сентябре количество арестов резко увеличивается в октябре и почти достигает августовского показателя. Фактически большая часть из 2 049 пострадавших была «изъята» в первые три месяца проведения операции — 1 791 чел.
После октября наступает спад арестов, который продолжается до января следующего года. В феврале и марте 1938 г. наблюдается незначительный всплеск арестов, не достигающий, впрочем, даже минимальных показателей 1937 г. Всплеск сменяется резким спадом репрессивных действий в апреле — октябре (10 чел.).
Указанная выше тенденция наблюдается и на уровне районов, в наибольшей степени пострадавших от репрессий (по рассматриваемой категории): Юрлинском, Юсьвенском, Добрянском.
В начале мая 1938 г. Москва утвердила предложение Свердловского обкома ВКП(б) об увеличении лимитов на аресты по первой категории. Областному НКВД разрешалось репрессировать еще 1 500 чел.3 Доступные на сегодня архивные материалы не дают нам данных о какой-либо новой волне арестов на территории Прикамья в конце весны или летом 1938 г. Возможно, новые массовые изъятия происходили в других частях области или их вообще не было. Последнее вполне вероятно, если учесть, что 22 мая 1938 г. лишился своего поста начальник УНКВД Свердловской области Д. М. Дмитриев, благодаря которому «кулацкая» операция на большей части Урала приобрела такие масштабы.
Сельские жители в общей массе репрессированных по приказу № 00447
Дата ареста
Общее кол-во арестованных (чел.)
Сельские жители (чел.)
год
месяц
1
2
3
4
1937
август
2 062
772
сентябрь
694
283
октябрь
1969
736
ноябрь
372
94
1 Согласно базе данных первый арест произведен 1 августа 1937 г., т. е. еще до официального начала операции.
2 Большая часть граждан (569 чел.), арестованных в августе 1937 г., была «изъята» в течение трех дней — с 5 по 7 августа.
3 Из протокола № 61 от 5 мая 1938 г. // История сталинского ГУЛАГа. Конец 1920-х -первая половина 1950-х годов. Т. 1. Массовые репрессии в СССР. М., 2004. С. 293.
106
Окончание табл.
1
2
3
4
декабрь
1355
55
Итого в 1937 году
6 452
1 940 (30 %)
1938
январь
855
15
февраль
511
43
март
114
41
апрель
16
2
май
10
4
июнь-сентябрь
1
0
октябрь
-
4
Итого в 1938 году
1507
109 (7,2 %)
Всего:
7 959
2 049 (25,7 %)
Групповые дела фиксируются в 39 районах Прикамья, где проводились аресты сельских жителей. Не обнаружены такие дела в 10 районах. В некоторых районах количество граждан, проходивших по групповым делам, было очень большим. Например, из 125 арестованных в Юрлинском районе Коми-Пермяцкого округа 99 прошли по восьми групповым делам. По всем районам Прикамья по подобным делам прошло 1 139 человек.
Наиболее «популярной» статьей, по которой проводили аресты и осуждали обвиняемых, являлась «антисоветская агитация» (ст. 58-10 УК) — сокращенно АСА (22,3 % и 23,2 % соответственно). Следующим по частоте применения шло обвинение в «контрреволюционном повстанчестве» — КРП (12,9 % и 13,8 %). В обоих случаях наблюдается примерное совпадение частоты применения. Обратный пример дает сочетание КРП и АСА. Если при аресте подобное обвинение предъявлялась в 9,5 % случаев, то осуждены по этим статьям были лишь 2,3 % из всей рассматриваемой группы.
Большинство арестованных (60,5 %) были приговорены к смертной казни; 38,4 % арестованных — к 10 годам лагерей. Лишь незначительное количество осужденных получили приговоры, не предусмотренные приказом № 00447, — 3, 5 или 8 лет лишения свободы, 3 года гласного надзора. Выносились подобные приговоры, судя по информации электронной базы данных, лишь в конце операции, в октябре-ноябре 1938 года.
Первые осужденные появились уже в августе 1937 г. (3,7 %). Максимальное количество приговоров — 32,7 % (671 чел.) — падает
107
на сентябрь 1937 г. Как и в случае с арестами, наибольшая их часть приходится на три месяца: сентябрь, октябрь, ноябрь. За это время было осуждено 83,1 % (1 704 чел.) от всей рассматриваемой группы.
Приказ начальства о подготовке массовой операции поставил сотрудников райотделов НКВД в затруднительное положение. В достаточно короткие сроки они должны были подвергнуть репрессиям «значительное количество» «активно действующих врагов» существующей власти1. Кроме того, местное начальство в лице главы Свердловского управления НКВД Д. М. Дмитриева требовало искать среди кулаков членов повстанческих организаций. Но где после раскулачивания и других карательных акций взять требуемое количество врагов? Если бы они существовали в действительности, массовый террор начался бы раньше. В деревне, конечно, были люди, недовольные своей жизнью, ругающие местное начальство и центральную власть, однако, надо полагать, если бы всех их арестовали, колхозы бы обезлюдели.
Перед чекистами открывалось два пути решения поставленной перед ними задачи. Первый путь более или менее привычный — допросы свидетелей, сбор информации в официальных органах.
Несмотря на разрешение сверху вести следствие по упрощенной форме, многие сотрудники ГБ продолжали по инерции оформлять дела почти как положено. Количество свидетелей, допрошенных по тому или иному делу, могло доходить до нескольких десятков человек. В подавляющем большинстве дел находятся характеристики на арестованных, выданные сельсоветами, в которых содержится информация об имущественном положении, отношении к власти, участии в антисоветских выступлениях и т. п. Импульсом для допросов свидетелей и запросов в официальные инстанции являлись списки «контрреволюционного элемента», подготовленные еще до начала операции. Эти списки составлялись на основе «полуофициального сбора данных» и агентурных донесений, которые руководители НКВД считали достаточным основанием для арестов. Агентурные донесения есть не в каждом деле, но все-таки встречаются достаточно часто. Что
1 Согласно приказу № 00447 в Свердловской области репрессиям должны были подвергнуться 10 ООО чел. Мы не располагаем плановыми цифрами по районам Прикамья, в нашем распоряжении есть лишь контрольные цифры для Коми-Пермяцкого округа. Там по первой категории должны были арестовать 700-800 чел., а по второй категории — 1 500. Позже была дана «дополнительная контрольная цифра» для арестов — «300-400 чел. поляков и др. иностранцев» (Трушников Т. А. и другие // ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д. 12033. Л. 358).
В Коми-Пермяцком округе в 1937 г. было 505 колхозов, в которых состояли 26 000 крестьянских хозяйств. См.: Коньшин А. Е. Исторические пути и судьбы коми-пермяцкого народа // Вопросы истории. 2005. № 4. С. 104.
108
же касается «полуофициального сбора данных», то об этом можно составить представление на основе показаний колхозника Ф. А. Ма-ховикова, который по решению тройки в 1937 г. получил 10 лет лагерей. В 1959 г. он рассказал следователю о том, что стал случайным свидетелем разговора секретаря сельсовета с приезжим незнакомцем. Человек, приехавший в сельсовет, спросил: «Кто из колхозников является более зажиточным или облагался твердым заданием?»1 Председатель устно, без всяких формальностей, перечислил ряд фамилий. Эти воспоминания интересны тем, что называют источник и форму получения информации.
Еще один источник информации для НКВД — доносы рядовых граждан. В нескольких делах это самые ранние по дате документы, и, вероятно, они также были импульсом для арестов.
Второй путь выполнения приказа — прямая фальсификация, на которую подталкивали, с одной стороны, существующий план арестов и давление начальства, с другой стороны — ограниченность резерва врагов в колхозах и единоличных хозяйствах Прикамья.
Рассмотрим эти пути.
2. «Бывшие»
На каких людей в 1937 г. у НКВД имелся компрометирующий материал? В первую очередь речь шла о бывших кулаках, священниках и церковном активе, иногда о бывших белогвардейцах или лицах, сотрудничавших с белой армией, участниках антибольшевистских восстаний и, наконец, просто о недовольных своим положением сельских жителях. Сексоты, свидетели и доносчики сообщали в НКВД о разговорах, которые вели эти люди, о различных правонарушениях, но этого, видимо, было недостаточно для арестов до приказа № 00447. Приказ подводил необходимое обоснование для изъятий, ведь в нем говорилось: «[...] все эти антисоветские элементы являются главными зачинщиками всякого рода антисоветских и диверсионных преступлений, как в колхозах и совхозах, так и на транспорте и в некоторых областях промышленности»2.
В августе 1937 г. в селе Ашап Ординского района арестовали крестьянку Н. М. Куляшову. Сотрудники НКВД собрали целый список обличительных документов, которые должны были представить 56-летнюю женщину как матерого врага советской власти. Здесь и агентурное донесение (это самый ранний документ, датированный
1 Норин Г. Н. и другие // ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д. 13913. Л. 65.
2 См.: Оперативный приказ народного комиссара внутренних дел Союза ССР № 00447 // Юнге М., Биннер Р. Как террор стал «Большим». С. 84-93.
109
22 июля 1937 г.), и целых три характеристики сельсовета, и доносы, и свидетельские показания односельчан. Согласно этим документам, Куляшова имела кулацкое происхождение и сама являлась «кулачкой». В 1919 г. вместе с мужем выдавала колчаковцам коммунистов, отступала с белыми. В 1920-1930-е гг. дважды лишалась избирательных прав и организовывала протест против закрытия церкви, критиковала колхозы и различные советские мероприятия.
На допросах Куляшова отвергла обвинения в систематической контрреволюционной агитации, созналась лишь в том, что иногда допускала критические высказывания, а также в том, что в 1930 г. призывала не вступать в колхозы. Отвергла она и обвинения в противодействии закрытию церкви, заявив, что арестовывалась по подозрению в этом в 1930 г., но была отпущена. Что касается сюжета с выявлением и расстрелом коммунистов, то здесь она признала участие своего мужа, который умер в 1924 г., но не свое.
Куляшова не убедила следователя и была расстреляна. В « Обвинительном заключении» от 4 сентября 1937 г. отразился весь набор собранного компромата. Что-то было усилено. К пункту 10 статьи 58, по которому изначально выдвигалось обвинение, добавился пункт 13 — контрреволюционная деятельность в период Гражданской войны.
С точки зрения приказа № 00447, дело выглядело достаточно гладко. Однако сегодня при знакомстве с делом возникают вопросы. Главный: почему при таком количестве компрометирующих сведений Куляшову не арестовали раньше?
Что мы видим в деле Куляшовой? Церковная и белогвардейская линии долгое время никого не интересуют и уже поэтому сомнительны; крепкое хозяйство — в дореволюционном прошлом. Остаются нелояльные разговоры, критика действий власти и нежелание участвовать в ее мероприятиях. Этого слишком мало для серьезного уголовного преследования, не говоря уже о ВМН. Органам явно не хватало набранного компромата. Нужны были совершенно особые политические и юридические условия для того, чтобы начали арестовывать людей, подобных Куляшовой, людей подозрительных, которые когда-то вроде в чем-то участвовали, но чья вина не могла быть должным образом обоснована. С этой точки зрения, ситуация Куляшовой типичная: подобные случаи встречаются и в других делах арестованных по приказу № 00447.
3. Фальсификации
Среди арестованных встречаются люди, объяснить арест которых практически невозможно. Вот дело, по которому проходила группа жителей Ворошиловского района, состоявшая из четырех колхоз-
но
ников и одного чернорабочего1. В «Обвинительном заключении» сообщается: «[...] следствием в достаточной степени установлена их причастность к контрреволюционной повстанческой организации, существовавшей в Ворошиловском районе»2. Это все. Присущие подобным документам подробности, вроде антисоветских разговоров, отсутствуют. По анкетам, которые заполнялись на арестованных, все они кулаки, трое еще и служили у белых, но доверия эти сведения не вызывают. Поиск оснований для ареста не дает положительных результатов. В деле нет ни агентурных донесений, ни протоколов допросов свидетелей, ни доносов, ни выписок из допросов лиц, проходивших по другим делам. Обвинение строится лишь на показаниях арестованных. Их допросы представляют собой 4-5 листов машинописного текста с признаниями в принадлежности к повстанческой организации. Все допросы выстроены по одной и той же схеме:
«Вопрос: Вы обвиняетесь в том, что до ареста являлись активным участником контрреволюционной повстанческой организации в деревне Гунино. Подтверждаете Вы это?
Ответ: Да, я это подтверждаю. Я действительно являлся активным участником контрреволюционной повстанческой организации в деревне Гунино»3.
Некоторый свет на причины ареста этих людей проливают упоминавшиеся выше показания в 1959 г. кузнеца Ф. А. Маховикова. Если незнакомец, о котором говорил кузнец, действительно был сотрудником ГБ, то, скорее всего, импульсом для ареста послужил список «зажиточных» и облагавшихся твердым заданием. Однако в показаниях 1959 г. описывается и еще один вариант ареста. Когда арестованного Маховикова привели в правление колхоза, туда же пришел «нетрезвый старик». Он заявил сотруднику НКВД: «Вот вы невиновных людей арестовываете, а у нашего кладовщика Норина Сергея в кладовой гниет зерно»4. Тут же было собрано правление колхоза, приглашен С. Норин. Колхозники проверили пшеницу и сочли ее годной. Норина тем не менее арестовали и в числе прочих провели по рассматриваемому делу. Тема порченого зерна на допросе не поднималась.
Приведенный пример показывает нам, что проблема выполнения плана по арестам решалась любыми способами. Вероятно, к ноябрю 1937 г. был исчерпан, или почти исчерпан, запас оперативных материалов, что подталкивало сотрудников районных отделов НКВД к более грубым методам работы.
Два человека арестованы 8-9 октября 1937 г., остальные — 8 ноября 1937 г.
2 Норин Г. Н. и другие // ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д. 13913. Л. 46.
3 Там же. Л. 22.
4 Там же. Л. 66.
111
Помимо перечисленных категорий арестованных мы можем выделить еще одну — это сельские жители, поводом для ареста которых являлись экономические преступления (бесхозяйственность, растраты), хулиганство, неправильные связи и т. п., выявленные незадолго до начала массовых репрессий. В обычных условиях их дела разбирались бы милицией или контрольными советскими органами, но в 1937 г. им давалась политическая оценка.
Показательно в этом смысле дело Гуляевых, по которому проходило пять колхозников Юрлинского района. Группу «обслуживали» два секретных агента, сведения от которых стали одним из оснований для начала следствия. Основная масса компрометирующего материала в этом деле посвящена троим из этой группы. Вроде бы в 1918 г. они участвовали в антисоветском восстании. Сами они на допросах это обвинение отрицали. Все трое были идентифицированы как кулаки, которые вели антисоветские разговоры и т. п. Все указывает на то, что они принадлежат к той же категории арестованных, что и Ку-ляшова, о которой шла речь выше.
По этому же делу проходил К. А. Анферов, бывший кулак, если верить характеристике сельсовета1. Участие в восстании ему в вину не вменялось: в 1918 г. он был еще слишком молод. Весь компромат на него относится к 1936-1937 гг. Анферов в характеристике сельсовета обвинялся в воровстве фуража, разложении трудовой дисциплины, а также в том, что «доводил лошадей до самой низкой упитанности»2. Все это интерпретировалось как вредительство. В конце сентября 1937 г. Анферов был расстрелян.
4. Казус Морилова
В 1936-1937 гг. Кунгурский райотдел НКВД вел агентурную разработку под кодовым названием «Суслики». Информацию по этой разработке поставляли несколько секретных сотрудников, больше всего старался «Марилов». Судя по материалам расследования 1958 г., под этим псевдонимом скрывался некто Т. С. Морилов. В августе 1937 г. лица, находившиеся в разработке, были арестованы. Главным свидетелем по делу выступил односельчанин обвиняемых — Т. С. Морилов, который чуть ранее еще и написал на некоторых из них донос.
Со слов Морилова, во время Гражданской войны арестованные были активными белогвардейцами. Картину, нарисованную Мори-ловым, дополнили другие свидетели, и на свет появилась очередная «к-р вредительская группа кулаков». Все арестованные получили по 10 лет лагерей.
1 Сведения о раскулачивании Анферова или его семьи в деле отсутствуют.
2 Гуляев Г. Е. и другие // ГОПАПО. Ф. 643/2. On. 1. Д. 28792. Л. 9.
112
Самое любопытное в этой истории — личность Морилова. Он был очень беспокойным соседом: любил выпить, затевал драки. По деревне ходили слухи, что он пишет доносы. Однажды к Морилову с обыском нагрянула милиция и обнаружила у него документы, указывающие на то, что он служил в белой армии, охотился за партизанами и имел благодарность от колчаковского командования1.
По всем признакам, Морилов, потенциальная жертва приказа № 00447, не просто служил в белой армии — он был карателем. Однако этот факт никого не заинтересовал, и Морилов остался на свободе. И дело, на наш взгляд, вовсе не в том, что он состоял сексотом, — это для ГБ не являлось препятствием для ареста. Дело в том, что с его помощью можно было создавать групповые дела, а следовательно, быстрее выполнять план.
На разобранном выше примере мы видим, что агент мог играть в конструировании дела сразу несколько ролей: во-первых, свою роль источника, во-вторых, роль автора доносов и, в-третьих, открытую роль основного свидетеля. Подобные открытия заставляют более критично относиться к свидетельским показаниям как к источнику информации. При этом нельзя не считаться с тем, что многие свидетели в 1950-е гг. отказались от своих показаний 1930-х годов.
5. Групповые дела
Приказ № 00447 в Свердловской области был серьезно скорректирован местным руководителем НКВД Д. М. Дмитриевым: от подчиненных требовалось не просто обнаружить и репрессировать врагов, но еще и выявить разветвленную повстанческую организацию.
Не все райотделы сразу смогли включиться в игру. Практиковались аресты одиночек без попыток расширить круг подозреваемых. Если группы и конструировались, то часто без доказательств связи с общеуральской повстанческой организацией, т. е. группы получались локальными.
Как формировались локальные группы? Сотрудники НКВД старались выявить связи арестованного или намеченного к аресту. Вариантов контактов было несколько: профессиональные, родственные связи, принадлежность к церковному активу; часто в протоколах допросов встречается мотив совместного употребления спиртного.
Высшее достижение сотрудников прикамских райотделов НКВД — превращение связанных между собой граждан в «повстанческие ячейки» и «взводы» большой общеуральской организации. Наибольших успехов в этом направлении достигли работники ГБ
1 Гилев Н. С. и другие // ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д. 13553. Л. 239-240.
113
Коми-Пермяцкого округа: они подключали к общеуральской организации как локальные группы, так и отдельных граждан.
Делалось это несколькими путями. Во-первых, в распоряжении окружного отдела НКВД находились список Ветошева1 и «памятная книжка» Вилесова2. По версии следствия, в этих документах под видом «стахановцев» и «ударников» значились члены повстанческой организации. Достаточно было обнаружить человека, например, в «памятной книжке», — и необходимость в других документах отпадала.
Второй путь подключения обвиняемых к уральской организации, вспомогательный, — выписки из допросов уже арестованных и признавшихся людей.
Заключение
Приказ № 00447 указывал на деревню как главное место, где обитают враги советской власти. Несмотря на это, в Прикамье главный удар «кулацкой операции» был нанесен совсем не по сельской местности. Лишь четверть репрессированных в этом регионе граждан являлись деревенскими жителями. При этом самой пострадавшей подгруппой были колхозники, а если смотреть по национальной принадлежности, то русские, коми-пермяки, татары и башкиры.
С точки зрения приказа № 00447, арестовывать следовало прежде всего «бывших». Однако их поведение далеко не всегда давало повод для ареста и тем более для жестокого наказания. К тому же количества этих «бывших» не хватало для выполнения плана арестов. Первая проблема снималась относительно легко: материалы следствия подгонялись под обвинение, невзирая на нестыковки. Вторую — решить было невозможно, и работники ГБ начали арестовывать людей, принадлежавших к категориям, не указанным в приказе, т. е. колхозников различных рангов. Судя по показаниям свидетелей 1950-х гг., среди них нередко встречались люди, лояльные к власти, и ценные работники.
В 1937-1938 гг. следователи НКВД очутились в особой ситуации, когда совсем не обязательными сделались следственные процедуры и выполнение закона. Стало возможным для статистики арестовать «бывшего» за то, что он «бывший», или подозрительного, или вообще случайно подвернувшегося человека.
Подавляющее большинство репрессированных сельских жителей было арестовано и осуждено в течение четырех месяцев: с августа
1 Ветошев Я. А. — секретарь Кудымкарского районного комитета ВКП(б).
2 Вилесов И. С. - бывший председатель Юсьвенского РИКа, арестован в феврале 1937 г.
114
по ноябрь 1937 г. Трудно с точностью установить причины резкого снижения количества арестов в сельском Прикамье. С одной стороны, возможно, сыграл свою роль климатический фактор. «Изъятия» деревенских жителей в зимних условиях не позволяли поддерживать необходимый темп выполнения и перевыполнения плана, чего требовали сверху. Гораздо рациональнее представлялось производить массовые аресты в больших городах, вроде Кизела или Перми.
Основаниями для «изъятий» были агентурные донесения и показания свидетелей, датированные иногда 1935-1936 гг. Чаще всего арестованные обвинялись в антисоветской агитации и контрреволюционном повстанчестве, что влекло за собой расстрел или 10 лет лагерей.
Большинство репрессированных сельских жителей обвинялись в том, что были участниками повстанческих объединений. Конструирование этих объединений следователи проводили на основе выявленных дружеских, официальных, родственных и религиозных связей арестованных. По требованию свердловского начальства обвиняемых включали в состав большой общеуральской повстанческой организации, однако не во всех районах следователи сразу начали выполнять это «пожелание». Зачастую придуманные группы имели локальный характер, т. е. их деятельность не распространялась за пределы места проживания арестованных.
Е. Р. Юсупова (Барнаул)
ПРЕСЛЕДОВАНИЕ УЧАСТНИКОВ СОРОКИНСКОГО ВОССТАНИЯ 1921 г. В АЛТАЙСКОМ КРАЕ
По-настоящему детальное и беспристрастное изучение советской эпохи во многом стало возможным благодаря начавшемуся процессу рассекречивания документов партийных архивов и архивов КГБ в конце 1980-х гг. Одно из приоритетных направлений в конкретно-исторических исследованиях — изучение политических репрессий как одного из главных факторов, выражающих политическую сущность сталинизма.
Несмотря на то что операция по репрессированию «бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов» представляла собой ядро Большого террора, до сих пор ей уделялось недостаточно внимания в исторической литературе. Возможно, вследствие того, что приказ № 00447 был направлен не против элиты советского общества, т. е. интеллигенции, партийных деятелей, военных и т.п., а преимущественно против простого населения Советского Союза.
Актуальность темы определяется тем, что существует пробел в изучении самого механизма проведения «кулацкой» операции на местах, в том числе и в Алтайском крае. К тому же в историографии практически отсутствуют специальные исторические работы, посвященные анализу репрессивных мер, направленных против конкретных целевых групп оперативного приказа № 00447. К таковым относятся и бывшие участники антисоветских крестьянских восстаний1.
Между тем в ходе «кулацкой» операции репрессиям подвергались не только участники крестьянских восстаний периода коллективизации, но и более ранних крестьянских мятежей, происходивших в период военного коммунизма.
Одним из таких проявлений антикоммунистического повстанчества было Сорокинское крестьянское восстание, произошедшее в начале 1921 г. и охватившее район Причумышья — восточную часть Барнаульского и северную часть Бийского уездов. В этом восстании, участники которого выступили под лозунгами «За чистую советскую
1 В литературе приводятся лишь фрагментарные данные о репрессиях в отношении участников ряда крестьянских восстаний. См.: Самосудов В. М. Большой террор в Омском Прииртышье, 1937-1938. Омск, 1998. С. 64-65; Уйманов В. Н. Репрессии. Как это было (Западная Сибирь в конце 1920-х-начале 1950-х гг.). Томск, 1995. С. 314-320; Забвению не подлежит: Книга памяти жертв политических репрессий Омской области. Т. 1. Омск, 2000. С. 51, 55, 119, 120, 139, 175 и др.; Крестьянское восстание в Тамбовской губернии 1919-1921 гг. «Антоновщина». Документы и материалы. Тамбов, 1994. С. 283-292.
116
власть», «Советы без коммунистов», по разным оценкам, приняли участие от 5 до 10 тыс. человек1.
Цель нашего исследования состоит в том, чтобы на основе изучения судебно-следственных дел выявить особенности репрессивной политики в отношении участников крестьянских восстаний, являвшихся одной из целевых групп приказа № 00447. Предполагается также определить значение архивно-следственных дел в качестве источника для изучения истории самих крестьянских восстаний.
На основе просмотра протоколов судебной тройки УНКВД по Алтайскому краю, содержащих приговоры в отношении жителей трех районов Причумышья — Сорокинского, Краюшкинского и Залесов-ского, территория которых входила в очаг крестьянского восстания, нами выявлены архивно-следственные дела на 134 «участника Сорокинского восстания», осужденных тройкой УНКВД по Алтайскому краю, заседавшей с 30 октября 1937 г. по 15 марта 1938 г. Лица, репрессированные как бывшие участники крестьянских восстаний, составили четверть от общего числа репрессированных тройкой жителей этих районов (26 %), а в Сорокинском районе, где находился эпицентр восстания, — 56 %.
1. Архивно-следственные дела как источник по истории Сорокинского восстания
Как показывает изучение архивно-следственных дел, в процессе расследования выяснялись характер участия и роль, которую подследственные играли в восстании. Участники восстания подразделялись на рядовых, которые составили самую многочисленную группу — 85 % от общего числа осужденных из этой целевой группы; вторую группу составили «командиры повстанческих отрядов» — 6 % от общего числа; третью группу, во многом примыкающую ко второй, — те, чье участие было квалифицировано следователями как «агитаторы-организаторы кулацкой банды» — 9 % (табл. 1).
Наиболее суровые приговоры выносились тем, которые в материалах следствия проходили как «командиры повстанческих отрядов»: 88 % из них были приговорены к расстрелу. В отношении бывших ря
Абраменко И. А. Боевые действия коммунистических отрядов — частей особого назначения в Западной Сибири (1920-1923 гг.) // Сибирь и Дальний Восток в период восстановления народного хозяйства. Вып. 4. Томск, 1965. С. 83-84; Гришаев В. Ф. «За чистую советскую власть...» К истории крестьянских мятежей на Алтае, вызванных продразверсткой, раскулачиванием, насильственной коллективизацией. Барнаул, 2001. С. 72; Сибирская Вандея. Документы: В 2 т. / сост. и отв. ред. В. И. Шишкин. Т. 1 (1919-1920), Т. 2 (1920-1921). М., 2000-2001.
117
довых участников восстания процент смертных приговоров составил 69, а «агитаторов-организаторов» — 60 (табл. 1).
Таблица 1
Группировка репрессированных по характеру участия в восстании и приговорам
Характер участия в восстании
Чел.
%
Из них приговорены
к ВМН
кИТЛ
чел.
%
чел.
%
агитатор-организатор кулацкой банды
10
9
6
60,0
4
40,0
командир повстанческого отряда (дивизиона, роты)
9
6
8
88,0
1
12,0
рядовой участник
115
85
79
69,0
36
31,0
Итого
134
100
93
70,0
41
30,0
Определенный интерес с точки зрения выяснения состава участников восстания представляют сведения о возрасте репрессированных на момент восстания (1920-1921 гг.) (табл. 2).
Таблица 2
Возраст репрессированных на момент восстания (1920 г.)
Возрастные категории
Чел.
%
18-30 лет
56
46
30-40 лет
39
29
40-50 лет
28
20
50-60 лет
7
5
Итого
134
100
Анализ возрастного состава репрессированных участников восстания показывает, что в восстании участвовала не только молодежь (лица, которым в 1920 г. было от 18 до 30 лет, составили 46 %), которую легко вовлечь в экстремистские действия, — почти половину участников восстания (49 %) составили крестьяне в возрасте от 30 до 50 лет, т. е. те, кто в большинстве своем были уже самостоятельными домохозяевами, сознательно сделавшими нелегкий выбор в пользу вооруженной конфронтации с властью, которая своей налоговой политикой фактически подрывала экономическую основу существования крестьянских хозяйств. Процент «возрастных» участников восстания в действительности был еще более значительным, если учесть, что многие из них к 1937-1938 гг. уже умерли.
118
В целом в материалах расследований, проводившихся в 1937-1938 гг., практически не содержится информации, которая могла бы внести уточнения в конкретные события, связанные с самим ходом крестьянских восстаний. Следователи не ставили перед собой задачу подробного выяснения действий повстанцев в период восстания, поскольку основу предъявляемых им обвинений в антисоветской деятельности составляли факты контрреволюционной деятельности, мнимые или реальные, относящиеся к 1936-1937 гг. Гораздо больше архивно-следственные дела содержат информации, способной пролить свет на историю политических репрессий 1937-1938 годов.
2. Анализ базы данных репрессированных участников восстания
На основе изучения материалов архивно-следственных дел нами была создана база данных, включающая такие сведения, как Ф.И.О, год рождения, место рождения, место жительства, место работы, должность, род занятий, профессия, национальность, партийность, образование, состав семьи, сведения о социальном положении на момент ареста, социальном происхождении, лишении избирательных прав, судимости, службе в царской и белой армиях, участии в бандах и антисоветских восстаниях, а также сведения о датах ареста, составления обвинительного заключения и вынесения приговора, о мере наказания, вынесенного тройкой, и пунктах 58-й статьи, на основании которых вынесено обвинение.
Таблица 3
Соотношение групповых и одиночных дел на участников Сорокинского восстания
Дела
Кол-во
%
групповые
9
8
одиночные
104
92
Итого:
ИЗ
100
Как видно из табл. 3, подавляющее большинство дел на репрессированных участников Сорокинского восстания (92 %) были оформлены как одиночные, однако в большинстве протоколов допросов обвиняемых и свидетелей по таким делам фигурируют фамилии соучастников, а в обвинительных заключениях, как правило, содержатся обвинения в участии в контрреволюционной группе или организации. Довольно часто участников Сорокинского восстания обвиняли в принадлежности к контрреволюционной повстанческой эсеро-монархической организации, многочисленные филиалы которой алтайские чекисты в 1937-1938 гг. «вскрывали» во многих районах края. Участники восстаний рассматривались как потенциально
119
важный контингент для фабрикации такого рода дел. По свидетельству бывшего начальника Кытмановского районного отдела НКВД В. Н. Шабалина на допросе в 1958 г., когда на места поступила директива переходить к формированию групповых дел, начальник 4-го отдела краевого управления НКВД П. Р. Перминов дал ему указание о широком развертывании следствия, «так как район Кытмановский имеет богатую базу как в прошлом повстанческий район»1.
О том, что следственные действия в отношении данной целевой группы приказа были ориентированы на выявление «организованной контрреволюции», свидетельствует более широкое применение к участникам восстаний, по сравнению с другими категориями репрессированных, пункта 11 статьи 58 УК, устанавливающего наказание за организационную деятельность, направленную на подготовку и совершение контрреволюционных преступлений, или участие в организации, образованной для подготовки и совершения таких преступлений: ко всем осужденным алтайской тройкой этот пункт статьи 58 применялся в 73 % случаев2, а в отношении участников восстаний — в 82 % (табл. 4). Нередко обвинение в «организованной контрреволюции» основывалось на самом факте участия в Сорокин-ском восстании.
Таблица 4
Применение статьи 58 УК
Пункты ст. 58 УК РСФСР
Число осужденных
%
58-2
68
51
58-4
2
1,5
58-7
6
4,5
58-8
И
8,2
58-9
22
16,4
58-10
101
76
58-11
НО
82
Всего
134
Отмеченное выше формальное преобладание в следственном делопроизводстве одиночных дел над групповыми по отношению к участникам восстания в значительной мере объясняется тем обстоятельством, что отнесенные к данной целевой группе репрессировались на первом
Протокол допроса бывшего начальника Кытмановского районного отдела НКВД В. Н. Шабалина от 1 сентября 1958 г. // ОСД УАД АК. Ф. Р. 2. Оп. 7. Д. 6070. Л. 198. 2 См. статью Г. Д. Ждановой в настоящем сборнике.
120
этапе проведения операции, когда еще не была принята установка на формирование групповых дел. Распределение по месяцам проведения операции данных об арестах и приговорах, вынесенных тройкой участникам Сорокинского восстания (табл. 5 и 6), показывает, что более 70 % от их общего числа арестованы на первом этапе проведения операции — в июле-ноябре 1937 г., а 60 % приговоров приходятся на первый месяц работы алтайской тройки — с 30 октября по 30 ноября 1937 года.
Участники антисоветских восстаний, как правило, включались в число репрессируемых по первой категории, к которой относились наиболее социально враждебные элементы, подлежащие репрессии в первоочередном порядке. О том, что участники восстаний рассматривались в качестве наиболее враждебного элемента, свидетельствуют и данные о мерах наказания, вынесенных тройкой участникам Сорокинского восстания: почти 70 % из них были приговорены к расстрелу, тогда как соответствующий средний показатель, включающий приговоры по всем категориям репрессированных, составил по Алтайскому краю 46
Таблица 5
Динамика арестов участников Сорокинского восстания (по месяцам)
Даты ареста
Число арестованных
%
июль 1937 г.
12
8
август 1937 г.
1
0,3
сентябрь 1937 г.
2
1,5
октябрь 1937 г.
38
28
ноябрь 1937 г.
44
35
декабрь 1937 г.
3
2,2
февраль 1938 г.
29
21
март 1938 г.
5
4
Итого
134
100
Таблица 6
Вынесение приговоров участникам Сорокинского восстания (по месяцам)
Даты вынесения приговоров
Кол-во приговоров
%
октябрь 1937 г.
29
21
ноябрь 1937 г.
50
38
декабрь 1937 г.
22
17
март 1938 г.
33
24
Итого
134
100
См. статью Г. Д. Ждановой в настоящем сборнике.
121
Чтобы составить более определенное представление о том, как проводилась операция по репрессированию антисоветских элементов на территории очага Сорокинского «кулацкого» восстания 1920-1921 гг., мы попытались выявить, существовала ли зависимость между мерой наказания и различными показателями, включенными в базу данных: социальное происхождение, социальное положение, судимость, партийность, служба и чин в белой армии, состав семьи.
Если рассматривать зависимость меры наказания от социального происхождения, то можно констатировать, что процент смертных приговоров, вынесенных осужденным, имевшим социальное происхождение из священников, составил 100 %, из торговцев — 50 %, из кулаков — 70 %, из середняков — 45 % (табл. 7). Некоторая логичность картины нарушается тем обстоятельством, что процент приговоренных к ВМН бедняков был больше, чем кулаков и середняков, а именно 92 %. Видимо, фактор происхождения не играл определяющей роли при вынесении приговора по рассматриваемой целевой группе приказа.
Таблица 7
Зависимость между социальным происхождением и мерой наказания
Кулаки:
Чел.
%
к ВМН
54
70
кИТЛ
23
30
всего
77
100
Зажиточные-твердозаданцы1:
к ВМН
6
50
кИТЛ
6
50
всего
12
100
Середняки:
к ВМН
10
45
кИТЛ
12
55
всего
22
100
Бедняки:
к ВМН
13
92
кИТЛ
1
8
всего
14
100
1 Крепкие хозяйства, обложенные наибольшим налогом, т. н. твердым заданием.
122
Окончание табл. 7
Служащие:
к ВМН
6
100
кИТЛ
0
0
всего
6
100
Торговцы:
к ВМН
1
50
кИТЛ
1
50
всего
2
100
Церковнослужители:
к ВМН
2
100
кИТЛ
0
0
всего
2
100
Анализ социального положения на момент репрессий показал, что 60 % из осужденных составляли колхозники и рабочие совхозов, 31,5 % — крестьяне-единоличники, 7 % — служащие, 1,5 % — рабочие промышленных предприятий. Обращает на себя внимание большое количество единоличников среди осужденных по рассматриваемой нами группе, скорее всего, это было связано с тем, что единоличники являлись одной из основных групп риска в ходе репрессивной операции. Так как в приказе № 00447 они не были названы в качестве целевой группы репрессий, их осуждали, подводя под другие подлежавшие репрессии контингенты: в районах бывших крестьянских восстаний довольно часто они проводились по целевой группе, обозначенной в приказе как «участники повстанческих, фашистских, террористических и бандитских формирований». Причем 84 % из числа единоличников, которые рассматривались как носители чуждого социально-экономического уклада, были приговорены к ВМН, тогда как среди колхозников процент приговоренных к расстрелу составил только 49 % (табл. 8).
Таблица 8
Сопряжение между социальным положением осужденных и мерой наказания
Социальное положение
Из них приговорены
Чел.
°/
/о
к ВМН, %
к заключению в лагерь, %
1
2
3
4
5
колхозники
80
60
49
51
крестьяне-
44
31,5
16
единоличники
(54
123
Окончание табл. 8
1
2
3
4
5
служащие
10
7
100
0
рабочие
2
Сп
50
50
Итого
134
100
70
30
Анализ следственных дел бывших участников Сорокинского восстания подтверждает тезис о том, что одной из основных групп риска в рамках репрессивной кампании, проводившейся по оперативному приказу № 00447, были лица, ранее судимые. Таковые составили 66 % от общего числа репрессированных участников восстания — 88 из 134 чел. (табл. 9).
Таблица 9
Судимость репрессированных
Распределение репрессированных по факту судимости
Кол-во
%
всего ранее судимых
88
66
несудимых
46
34
Итого
134
100
Среди них те, кто арестовывался или осуждался за бандитизм в 1921-1923 гг., т. е. за участие в восстании, составляли 39,2 %; по статье 58, за контрреволюционную деятельность и агитацию в период коллективизации, — 14,0 %; самую большую группу (46,8 %) представляли судимые по другим статьям УК (в основном по статье 61 — за «саботаж при выполнении своих государственных обязанностей: уплата налогов PI Т. Д.» И ПО закону от 7 августа 1932 г.) (табл. 10).
Таблица 10
Распределение ранее судимых по содержанию статей УК
Статьи УК
Чел.
% от общего числа ранее судимых
% от числа репрессированных в 1937-1938 гг.
за бандитизм в 1921-1923 гг.
со
39,2
22,4
по ст. 58 в период коллективизации
11
14,0
8,3
по другим статьям УК
37
46,8
27,6
Итого
79
100,0
Тот факт, что лишь 22,4 % из числа осужденных в 1937-1938 гг. как участники Сорокинского восстания судились в начале 1920-х гг.
124
за бандитизм, дает основания предположить, что далеко не все, кто репрессировался в 1937-1938 гг. как участники восстаний, таковыми в действительности являлись. Хотя известно, что не все участники массовых крестьянских восстаний арестовывались после их подавления. Так, на вопрос следователя, почему их не арестовали сразу же после восстания, многие на допросах в 1937-1938 гг. отвечали, что они разошлись по домам после подавления восстания и поэтому информация об их непосредственном участии осталась неизвестной для чекистов1. Часть арестованных участников восстания после разбирательства были отпущены на свободу как действовавшие «несознательно», обманутые своими руководителями.
О том, что обвинение в участии в Сорокинском восстании в отношении многих из осужденных было сфальсифицировано следователями, свидетельствуют жалобы осужденных на пересмотр дел, подаваемые в 1939-1941 гг., и показания, данные на допросах в период реабилитационных мероприятий, проводившихся во второй половине 1950-х-первой половине 1960-х гг. По этим свидетельствам, из общего числа осужденных в 1920-1921 гг. за участие в Сорокинском восстании 12 чел. служили по мобилизации в РККА, 3 чел. временно отсутствовали — выезжали из района по хозяйственным и другим делам, одному из осужденных на момент восстания было лишь 11 лет2, еще один из осужденных, согласно свидетельским показаниям в 1956 г., участвовал в подавлении Сорокинского «кулацкого восстания» как боец ЧОН3. На основе изучения отложившихся в следственных делах материалов: жалоб осужденных, свидетельских показаний, справок и других реабилитационных документов4 — можно утверждать, что по крайней мере 31 из 134 чел. (22 %), осужденных в 1937-1938 гг. как участники Сорокинского восстания, в действительности не принимали участия в восстании5.
1 См.: ОСД УАД AK. Ф. Р. 2. Оп. 7. Д. 12203. Л. 7-8; Д. 12214. Л. 8-9; Д. 6876. Л. 15-16.
о
Постановление ст. оперуполномоченного 2-го отд. УГБ С. М. Беловинцева от 25 ноября 1939 г. о пересмотре приговора, вынесенного Е. А. Колегину // Там же. Д. 11474. Л. 49.
о
Согласно показаниям свидетеля, данным на допросе в 1956 г., Ванин в 1920-е гг. был советским активистом: состоял в коммуне, был членом ВКП(б), участвовал в подавлении Сорокинского восстания. См.: Там же. Д. 10347. Л. 30,42.
4 См.: Там же. Д. 6407. Л. 31; Д. 6584. Л. 473; Д. 12336. Л. 60-62; Д. 16106. Л. 68-69; Д. 8647. Л. 34; Д. 5846. Л. 22; Д. 25806. Л. 123; Д. 8652. Л. 34-38; Д. 10845. Л. 21; Д. 7254. Л. 27-28; Д. 8955. Л. 18-20; Д. 12171. Л. 50; Д. 12251. Л. 32-37; Д. 9438. Л. 139; Д. 6575. Л. 208-212; Д. 9757. Л. 123-140.
5 Таковых, видимо, было больше, поскольку часть осужденных была реабилитирована уже в конце 1980-х — 1990-е гг., когда реабилитация фактически проводилась лишь на основании установления самого факта осуждения по политической 58-й статье.
125
Участие в восстании, кроме того, приписывалось как отягощающее обвинение лицам, которые привлекались по другим целевым группам, в частности кулакам. Среди осужденных бывших участников Сорокинского восстания те, чье социальное происхождение было определено как кулацкое, составляли 60 %. Как уже отмечалось выше, под данную целевую группу репрессий в рассматриваемых районах подводились и единоличники. Можно предположить также, что некоторую часть осужденных в 1937-1938 гг. по этой категории составили не участники Сорокинского крестьянского восстания, а те, кто в период Гражданской войны принимал участие в восстании под руководством партизанских командиров Г. Ф. Рогова и И. П. Новоселова в мае 1920 года.
Таблица 11
Зависимость меры наказания от прежней судимости
Статьи УК
Чел.
%
За бандитизм 1921-1923 гг.
к ВМН
19
61
кИТЛ
12
39
всего
31
100
По ст. 58 в 1927-1936 гг.
к ВМН
И
100
кИТЛ
0
0
всего
11
100
По другим статьям УК
к ВМН
27
73
кИТЛ
10
27
всего
46
100
Зависимость между мерой наказания и прежней судимостью репрессированных выразилась в том, что самые суровые приговоры получили лица, судившиеся по статье 58 в период коллективизации, а также по другим статьям УК, тогда как те, кто был судим ревтрибуналами за участие в Сорокинском восстании, в 1937-1938 гг. были наказаны менее сурово. Видимо, по сравнению с участниками крестьянских мятежей начала 1930-х гг. они рассматривались властями в качестве менее социально опасных элементов за истечением длительного времени (табл. 11).
Факты из биографий осуждаемых, связанные со службой в белой армии, сказывались на суровости выносимого приговора лишь в отношении лиц, имевших младшие офицерские чины (все они были
126
приговорены к расстрелу), а среди рядовых участников Белого движения процент приговоренных к ВМН был даже меньше, чем в целом по рассматриваемой целевой группе, — 52 % (табл. 12).
Таблица 12
Зависимость меры наказания от службы в белой армии
Служившие в белой армии
Чел.
%
к ВМН
21
64
к заключению в лагерь
13
36
всего
34
100
В том числе младший офицерский состав
7
100
к ВМН
7
100
к заключению в лагерь
0
0
Рядовые
27
100
к ВМН
14
52
к заключению в лагерь
13
48
Не служившие в белой армии
к ВМН
69
68
к заключению в лагерь
31
32
всего
100
100
Таблица 13
Партийная принадлежность репрессированных и мера наказания
Из них приговорены, %
Партийность
Чел.
%
к ВМН
к заключению в лагерь
беспартийные
124
92,5
70
30
бывшие члены РКП(б)-ВКП(б)
8
6
50
50
бывшие члены партии эсеров
2
1,5
100
0
Итого
134
100
70
30
Абсолютное большинство репрессированных участников Сорокинского восстания, как того следовало ожидать, являлись беспартийными (92,5 %), 6 % проходили по следственным делам как исключенные из партии за искажение линии партии, развал комячейки, связь с кулацкими элементами, пьянство и т. п. и 1,5 % — как бывшие члены партии эсеров (табл. 13).
127
Зависимость между мерой наказания и партийностью репрессированных выразилась в том, что к расстрелу в итоге были приговорены все бывшие представители партии эсеров (100 %). Процент приговоренных к высшей мере наказания среди беспартийных был выше, чем среди бывших членов партии (соответственно 70 и 50 %).
Таблица 14
Состав семьи осужденного и мера наказания
Состав семьи осужденных
Число
%
одиночки
к ВМН
2
66
кИТЛ
1
34
всего
3
100
2-3 чел.
к ВМН
37
77
кИТЛ
11
23
всего
48
100
4-6 чел.
к ВМН
38
64
кИТЛ
21
36
всего
59
100
7-9 чел.
к ВМН
17
63
кИТЛ
10
37
всего
27
100
Анализ зависимости меры наказания от численности семьи осужденного показал, что явно выраженной связи здесь нет, можно предположить, что гуманистический аспект практически не принимался в расчет при вынесении приговоров, т. е., даже если у арестованного была многодетная семья, это обстоятельство почти никак не влияло на меру наказания. Хотя некоторое снижение процента смертных приговоров в отношении лиц, имевших многодетные семьи, все же прослеживается (77 % среди осужденных, имевших в семье от 2 до 3 чел., 64 % — в семье от 4 до 6 чел., 63 % — в семье от 7 до 9 чел.) (табл. 14).
128
3. Участие в восстании 1921 г. как причина ареста
Проследить, какую роль играло обвинение в участии в Соро-кинском восстании в ряду других предъявлявшихся осужденным обвинений, можно на примере архивно-следственного дела по обвинению Листкова Елистара (Аристарха) Петровича1, 1892 года рождения, уроженца с. Залесово Томской губернии, русского, гражданина СССР, беспартийного, арестованного 16 февраля 1938 г. До ареста Листков проживал в с. Шмаково Залесовского района и с 1929 г. работал на Залесовском льнозаводе (это подтверждалось свидетелями, хорошо знавшими Листкова, и было зафиксировано в заключении по архивно-следственному делу репрессированного в марте 1965 г.)2. В анкете арестованного, составленной в феврале 1938 г. оперуполномоченным Залесовского РО НКВД, Листков проходил как крестьянин-единоличник без определенных занятий, имел семью из четырех человек. С 1914 по 1917 г. служил в царской армии рядовым, а на момент ареста имел середняцкое хозяйство, к суду не привлекался. Графы «Политическое прошлое» и «Участие в мятежах и восстаниях» заполнены клишированными фразами, использовавшимися и другими следователями: «бандит-каратель», «активный участник кулацкого восстания 1921 г.»3. В характеристике сельсовета в первую очередь назывался факт участия подследственного в восстании, с указанием должности: Листков участвовал в Сорокинском восстании в должности командира взвода. Эта фраза была подчеркнута цветным карандашом, тем же карандашом позже подписывалось обвинительное заключение. На этом факте из жизни арестованного следователи особо заостряли внимание для того, видимо, чтобы учесть его при вынесении приговора4. Протокол допроса обвиняемых, как правило, начинался с вопроса: «Вы принимали участие в Сорокинском кулацком восстании 1921 г. и в чем конкретно выразилось ваше участие? Расскажите подробно». Так было и в случае с Е. П. Листковым: ему задали именно этот вопрос. Вывод напрашивается сам собой: такое признание арестованного было одним из главных и необходимых признаний, которое хотели услышать следователи. Обвиняемый якобы дал следующий ответ: «Мое участие выразилось в том, что, находясь в банде, я командовал
Следственное дело по обвинению Листкова Е. П. // ОСД УАД АК. Ф. Р. 2. Оп. 7.
Д. 12203.
2
Заключение по архивному уголовному делу № 28576 ст. следователя УКГБ по Алтайскому краю Черновалова от 1 марта 1965 г. // Там же. Л. 75-76.
Анкета арестованного Е. П. Листкова от 13 февраля 1938 г. // Там же. Л. 3. 4 Характеристика Шмаковского сельсовета Залесовского района на Е. П. Листкова от 16 февраля 1938 г. // Там же. Л. 5.
129
взводом. Принимал ряд боев с красными партизанами, участвовал в расстрелах коммунистов и красных партизан»1.
К этому протоколу подшиты протоколы допросов других обвиняемых, являвшихся соучастниками Листкова по восстанию. Схема обвинения была проста: обвиняемые, участвовавшие в «кулацком» восстании 1921 г., автоматически становились и участниками «контрреволюционной эсеровско-повстанческой организации», возникшей в 1936-1938 гг. на территории Залесовского района с целью свержения советской власти. Рассказы соучастников об их конкретных действиях в момент мятежа ни на слово не отличались друг от друга, по сути это был один грамотно и четко составленный рассказ: «В начале 1921 г. ряд сел Залесовского района были охвачены Сорокинским кулацким восстанием, в том числе и наше село. В указанном восстании принимала участие кулацко-зажиточная часть крестьянства. В результате восстания в нашем селе организовалась банда из кулаков, которая повела активную вооруженную борьбу с Советской властью. В организации этой банды мы с отцом принимали активное участие, когда банда была сформирована, то я был назначен командиром взвода и до ликвидации ее продолжал быть командиром. Когда же банда была разгромлена, то я скрылся, боясь репрессий со стороны красных партизан и регулярных войск РККА»2.
Первое, что вменялось в вину в обвинительном заключении, — это участие в антикоммунистическом восстании 1921 г., а уже потом — принадлежность к «контрреволюционной эсеровско-повстанческой организации» в 1936-1938 гг.3 Даже в выписке из протокола заседания тройки УНКВД по Алтайскому краю от 24 марта 1938 г. в графе «Слушали» на первое место ставилось обвинение в бандитизме и другие характерные обвинения, а далее — участие в «контрреволюционной эсеровско-повстанческой организации»4.
По окончании следствия Листков Елистар Петрович по постановлению тройки УНКВД по Алтайскому краю от 24 марта 1938 г. был осужден к высшей мере наказания, приговор приведен в исполнение 29 марта 1938 г. в Барнауле.
Заключение
Анализ архивно-следственных дел 1937-1938 гг. показал, что среди обвинений, предъявляемых участникам крестьянских восстаний,
1 Протокол допроса Е. П. Листкова от 2 марта 1938 г. // ОСД УАД АК. Ф. Р. 2. Оп. 7. Д. 12203. Л. 7.
2 Протокол допроса обвиняемого Т. от 2 марта 1938 г. // Там же. Л. 15.
3 Обвинительное заключение по делу Е. П. Листкова от 2 марта 1938 г. // Там же. Л. 31.
4 Там же. Л. 32.
130
обвинение в бандитизме в 1921 г. являлось исходным, к нему затем добавлялись обвинения, связанные с «антисоветской деятельностью» репрессируемых в 1936-1938 гг.: участием в антисоветской агитации и особенно в контрреволюционных группах и организациях, за что по «законам» Большого террора полагалась высшая мера наказания.
В ходе следствия выяснялись роль и характер участия в восстании, поэтому судебно-следственные дела могут служить и в качестве источника по истории самих восстаний. Кроме того, можно составить возрастную характеристику участников восстания, которая дает основания для вывода о вполне осознанном выступлении большинства участников восстания против советской власти, проводившейся ею экономической и налоговой политики.
Изучение архивно-следственных дел участников Сорокинского восстания показывает, что участники восстаний рассматривались инициаторами и проводниками репрессивной акции, реализовавшейся в рамках приказа № 00447, в качестве одного из наиболее социально враждебных контингентов, о чем свидетельствует то обстоятельство, что они были в основном арестованы и репрессированы на первом этапе проведения операции. Об этом же говорит высокий процент смертных приговоров, принятых в отношении осужденных, отнесенных к данному контингенту репрессий: 70 % против 46 % в среднем по всем приговорам, вынесенным алтайской тройкой. Особенно суровым преследованиям подвергались лица, судившиеся ранее по 58-й статье УК РСФСР. Суровость приговора определялась также социальным происхождением осужденных из враждебных классов, принадлежностью в прошлом к партии эсеров, участием в офицерском корпусе Белого движения.
А. Б. Суслов (Пермь)
ТРУДПОСЕЛЕНЦЫ - ЖЕРТВЫ
«КУЛАЦКОЙ ОПЕРАЦИИ» НКВД
В ПЕРМСКОМ РАЙОНЕ СВЕРДЛОВСКОЙ ОБЛАСТИ
1. Постановка проблемы и методы исследования
«Великий перелом» породил такую категорию зависимого населения, как спецпереселенцы. Так стали называть тех, кого в ходе массовой коллективизации раскулачили и выселили в малоосвоенные районы. Впоследствии их называли «трудпоселенцами», потом — «спецпоселенцами — бывшими кулаками».
Приступая к организации спецпереселения, политическое руководство страны пыталось одновременно решить несколько задач, способствовавших формированию цельной социально-политической системы: покончить с экономической самостоятельностью наиболее многочисленного социального слоя — крестьянства и ликвидировать его, огосударствить сельское хозяйство, уничтожить потенциальную оппозицию в лице зажиточных крестьян и всех недовольных советской властью на селе, мобилизовать необходимую рабочую силу на стройки первых пятилеток, освоить хозяйственно значимые территории для разработки лесных массивов, добычи полезных ископаемых и т. д.
Спецпоселенцы становятся одной из наиболее дискриминированных категорий зависимого населения Советского Союза. В их отношении действовали ограничения свободы собраний, передвижения, неприкосновенности частной жизни, принуждение к труду.
Кроме того, спецпоселенцы ощущали негативное отношение к себе со стороны власти и общества. Это отношение часто было не замаскировано, а иногда и нарочито подчеркнуто. Советская идеологическая машина немало постаралась, конструируя «образ врага», который, в частности, представал как «кулак», наделяемый a priori антисоветским и антинародным нутром. Необходимость справедливого возмездия становилась одним из моральных оправданий репрессий в отношении спецпоселенцев.
Гипотеза исследования в том, что идеологические конструкции сталинского режима с необходимостью делали трудпоселенцев объектом карательныхоперацийНКВДво время Большого террора 1937-1938 гг. В особенности это касается «кулацкой операции»1 НКВД, поскольку
1 Репрессивная операция, проведенная НКВД на основании приказа №00447 от 5 августа 1937 г. достаточно давно маркируется в исторической литературе как «кулацкая», поэтому этот достаточно устоявшийся термин здесь будет использоваться без дополнительных разъяснений.
132
приказ № 00447 прямо называл кулаков в качестве контингента, подлежащего репрессиям. Задачей исследования является выяснение на основе имеющихся документов1 степени нацеленности массовых операций НКВД на трудпоселенцев, а также методов проведения в их отношении «кулацкой операции» на территории Пермского края. В частности определение доли трудпоселенцев в числе репрессированных в ходе секретных операций НКВД 1937-1938 гг., а также выявление «личной вины» жертв — с точки зрения карательных органов — будет способствовать выяснению направленности Большого террора. Определение зависимости мотивов обвинения от времени ареста поможет решению вопроса о предопределенности обвинений жертв репрессий в тех или иных «контрреволюционных» преступлениях в соответствии со сценариями операций, заданными высшими должностными лицами. Будут также изучены технологии фальсификации уголовных дел сотрудниками НКВД, использованные ими в отношении трудпоселенцев, что поможет уточнить наши представления о роли НКВД в проведении политики Большого террора, а также исследовать общее и особенное в фальсификаторской деятельности чекистов по отношению к исследуемой социальной группе.
Имевшиеся в нашем распоряжении архивно-следственные дела жертв политических репрессий Пермского края содержат более двадцати типов разнообразных документов: приговоры, обвинительные заключения, протоколы допросов обвиняемых и свидетелей и т. п. Поскольку их источниковедческий анализ не является задачей данного исследования, ограничимся кратким замечанием по поводу лишь одного, важного и специфичного для него источника: протоколов допросов сотрудников НКВД, причастных к проведению секретных операций НКВД 1937-1938 гг. Такие допросы региональными органами НКВД — КГБ в достаточно массовом масштабе проводились дважды: в процессе «показательной порки» наиболее одиозных фальсификаторов НКВД в 1939-1940 гг. и в ходе частичной реабилитации жертв сталинского террора в 1955-1961 гг. Ряд сотрудников НКВД допрашивался в качестве обвиняемых, но большая часть — в качестве свидетелей. В показаниях чекистов бросается в глаза их стремление переложить свою личную вину на начальников регио
1 К сожалению, в нашем распоряжении нет особо значимых для такого типа исследований приказов и переписки местных органов НКВД об исполнении приказа № 00447. Поэтому в основном приходится опираться на материалы архивно-следственных дел НКВД, отложившиеся в Государственном общественно-политическом архиве Пермской области (далее — ГОПАПО). Важным инструментом исследования является использование базы данных жертв политических репрессий Пермской области, созданной Пермским отделением общества «Мемориал» совместно с архивом на основе этих дел.
133
нальных управлений или городских отделов, следственных бригад и т. п., представив себя введенными в заблуждение и подневольными исполнителями, убежденными в верности генерального курса на искоренение «врагов народа». Степень достоверности этих показаний следует признать весьма высокой, с одной стороны, поскольку они подтверждаются свидетельствами жертв репрессий и рядом документов, имеющихся в делах. С другой стороны, чекисты не были заинтересованы в раскрытии своих противоправных действий и делали это вынужденно, «покупая» свою свободу или минимизируя наказание сотрудничеством со следствием.
В исследовании трудпоселенцев в качестве объекта карательных операций НКВД был использован ряд методов количественного анализа. При обработке баз данных эффективным оказалось применение метода группировок1. Применение этого метода позволило составить социальный портрет трудпоселенца, арестованного в ходе массовых операций НКВД в августе 1937 — ноябре 1938 года.
Наличие базы данных позволило не только составить социальный портрет трудпоселенца, но и провести реляционный количественный анализ, который дает возможность взглянуть на проблему политических репрессий под несколько измененным углом зрения, отследить такие взаимозависимости различных факторов, которые в ином случае конструируются только умозрительно. Проделанный количественный анализ базировался на установлении парных корреляций признаков, между которыми гипотетически возможна существенная зависимость. Такой анализ позволяет нам точно определить, имелась ли достаточная зависимость двух качественно различных признаков, что дает возможность делать выводы о некоторых чертах
1 Группировкой называют процесс образования однородных групп на основе расчленения статистической совокупности на части. По определению Т. И. Славко, «метод группировок заключается в расчленении совокупности данных на группы, каждая из которых объединена общими показателями. При помощи группировок, подчиненных решению задачи на типологию, происходит процесс расчленения разнородных совокупностей на качественные, однородные группы, на определенные социально-экономические типы. Имеют место структурные группировки, которые позволяют качественно однородную совокупность представить в виде количественных групп. Т. е. делят на части и подвергают детальному изучению каждую из них» (см.: Славко Т. И. Математические методы в изучении истории советского рабочего класса. М., 1991. С. 56). Группировка позволяет обобщить данные, представить их в удобном для изучения виде, проанализировать взаимосвязи признаков. К примеру, в данном исследовании группировка признаков «социальное положение», «образование», «партийность», «профессия» помогает анализировать социальную структуру изучаемых категорий спецконтингента. А изучение их возрастных характеристик было бы затруднено без группировки по количественному признаку с определенным интервалом.
134
репрессивной политики, опираясь на данные об объективно существовавших зависимостях1.
Следует подчеркнуть, что вычисление коэффициента корреляции дает нам наглядную и измеримую точку отсчета при оценке значимости зависимости. В ином случае, при отсутствии возможности или желания применять статистические методы анализа, наши оценки можно было бы характеризовать как гипотетические. В данной работе исследовались зависимости ареста и национальности, характера обвинения, национальности и приговора.
В целом количественный анализ базы данных жертв политических репрессий в Прикамье позволил с весьма высокой точностью скорректировать наши представления о «кулацкой операции» НКВД в Пермском крае.
2. Трудпоселенцы как объект «кулацкой операции» НКВД
В 1937-1938 гг. в Пермском крае проживало около 80 тыс. труд-поселенцев2 — так в это время называли переселенных в отдаленные
1 Для понимания результатов этого исследования необходимо знать следующее. В теории статистики существует целый ряд методов расчета парных корреляций. Многие из них подводят к вычислению различных коэффициентов корреляции. Как правило, величина коэффициента колеблется от 1 до —1. Отрицательное значение коэффициента означает обратную зависимость. Значение коэффициента, близкое к 0, означает отсутствие связи, равное 1 — функциональную связь, меньшее 0,3 — слабую связь, от 0,3 до 0,7 — среднюю или значимую, более 0,7 — сильную (см.: Статистика. М., 1997. С. 132). В основу нашего анализа положен расчет коэффициента ассоциации (Ка) и коэффициента Пирсона (С).
Коэффициент ассоциации вычислялся по формуле:
_ а ((I - £,) - (£у - а)) - (Хх - а)(£у - а)
a ((S - Sx) - (Iy - а)) - (2, - а)(1у - а)
где а — количество записей, удовлетворяющих как признаку х, так и признаку у (х и у — признаки, между которыми рассчитывается корреляция); I — сумма всех записей, входящих в выборку; Хх — сумма всех записей по признаку х; £у — сумма всех записей по признаку у. Коэффициент Пирсона считается по следующей формуле:
с= у-
1 + Ф2
где Ф2 — показатель средней квадратичной сопряженности, определенный путем вычитания единицы из суммы отношений квадратов частот каждой комбинации значений признаков к произведению частот соответствующего признака (см.: Статистика.
С 140-142). 2
Точные сведения установить не представляется возможным. Т. к. Прикамье в то время входило в состав Свердловской области, сведения по пермскому региону отдельно не фиксировались; Пермская область в качестве самостоятельной административной
135
районы кулаков, большая часть которых концентрировалась в так называемых трудпоселках с особым режимом. Как было установлено в рамках специального исследования1, снабжение, условия труда и быта трудпоселенцев в значительной степени зависели от предприятий, где они были обязаны трудиться.
Труд спецпереселенцев в Пермском крае использовался главным образом на предприятиях лесной и угольной промышленности. Доля спецпоселенцев на многих предприятиях Западного Урала, прежде всего в лесной и угольной промышленности, оставалась высокой на всем протяжении 1930-х гг. Вот, например, сведения о доле спецпоселенцев в различных подразделениях Губа-хинского коксохимического завода на сентябрь 1937 г. В ОКСе из 507 рабочих, ИТР и служащих насчитывалось 177 трудпоселенцев (34,9 %), на углефабрике из 298 — 70 (23,5 %), в коксовом цехе из 260 — 54 (20,8 %), в химцехе из 56 — 5 (9 %), в отделе главного механика из 123 — 39 (31,7 %), в отделе главного электрика из 52 — 15 (28,9 %), в железнодорожном цехе из 163 — 23 (14,1 %), на конном дворе из 56 — 18 (32,1 %), в автогараже из 23 — 3 (13 %), на центральном складе из 6 — 2 (33,3 %), в заводоуправлении из 95 — 7 (7,4 %), в ЖКО из 95 - 21 (22,1 %)2.
Вполне естественно, что поиск «кулаков», подлежавших репрессиям по приказу № 00447, весьма интенсивно развернулся в трудпоселках. Об этом впоследствии свидетельствовали бывшие сотрудники НКВД, принимавшие участие в операциях. Так, Г. Ф. Черняков показал, что районным отделам НКВД было отведено несколько недель на подготовку «кулацкой операции», в ходе которой «были арестованы в основном кулаки-поселенцы и местные бывшие кулаки». Подготовка включала в себя в первую очередь составление списка жертв из числа трудпоселенцев, на которых имелись компрометирующие материалы3. О том же говорил Н. П. Тягунов, участвовавший в просмотре формуляров и агентурных дел на лиц, подлежавших опера
единицы появляется в октябре 1938 г. На 1 июля 1939 г. на территории Пермской области насчитывалось 76 331 трудпоселенец. См.: Сводка Пермского УНКВД о дислокации трудпоселенцев. 1 июля 1939 г. // Архив УВД Пермской области. Ф. 39. Оп. 3. Д. 4. Л. 31-36.
1 См.: Суслов А. Б. Спецконтингент в Пермском крае (1929-1953 гг.). УрГУ, ПГПУ. Екатеринбург; Пермь, 2003.
2 Докладная записка директора Губахинского коксохимзавода Бубликова начальнику Главкокса П. А. Юдину 13 ноября 1937 г. // ЦДОО СО. Ф. 4. Оп. 15. Д. 106. Л. 6-7.
3 Протокол допроса свидетеля Г. Ф. Чернякова 27 апреля 1955 г. // ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д. 7645. Л. 86.
136
тивному учету, в число которых входили и трудпоселенцы. При этом, как свидетельствовал И. Н. Муллов, компрометирующие сведения заносились в формуляры весьма небрежно, к ним, например, относились такие проступки, как самовольные отлучки в город, невыход на работу ит. п.1
Часто обходились и без сбора компромата, благо клеймо «раскулаченный» уже было «черной меткой». В качестве подтверждения приведем слова бывшего следователя НКВД Зырянова, допрошенного по поводу арестов в Добрянском районе: «Наиболее упрощенные методы применялись в отношении трудпоселенцев. В большинстве своем аресты производились по списку, без ордера и только лишь после ареста производили соответствующее оформление»2.
Заметим, что ряд сотрудников НКВД свидетельствует о том, что на начальном этапе проведения массовых операций многие чекисты стремились проводить аресты, опираясь на накопленные оперативные данные, указывающие на личную вину репрессируемых3. Очень быстро стало ясно, что аресты на основе этих данных позволяют «выбрать» лишь небольшую часть затребованного количества «врагов народа». Чекисты осознали, что жестко спрашиваемые с них «свыше» плановые показатели можно выполнить только при проведении массовых арестов по каким-либо формальным компрометирующим признакам, без предварительного расследования «преступных действий»
1 См. опубликованную в настоящем сборнике статью О. Л. Лейбовича «"Кулацкая" операция на территории Прикамья в 1937-1938 гг.», в которой имеются отсылки к протоколам допросов Г. Ф. Чернякова, Н. П. Тягунова и И. Н. Муллова. Заметим, что показания следователей-«липачей» о подготовке компрометирующих материалов для проведения операций документально подтверждаются показаниями отдельных свидетелей, например комендантов трудпоселков, наличием приказов Наркомата внутренних дел о подготовке операций, а также отдельными ссылками на оперативно-агентурные данные, случайно сохранившиеся в некоторых делах. Подчеркнем, что материалы по подготовке арестов, как правило, уничтожались, о чем говорят, в частности свидетельства некоторых сотрудников НКВД, в том числе приводимые далее в данной
публикации. 2
Справка по архивно-следственному делу по обвинению бывших сотрудников Пермского ГО НКВД Былкина В. И., Зырянова И. Т. и др. 27 июля 1954 г. // ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д. 11293. Т. 2. Л. 73-74.
См., например, показания бывшего оперуполномоченного Пермского ГО НКВД И. Т. Зырянова: Справка к делу по обвинению бывших сотрудников Пермского ГО НКВД Былкина В. И., Зырянова И. Т., Каменского А. М. и др. 27 июля 1954 г. // Там же. Д. 11293. Т. 2. Л. 73; Протокол допроса свидетеля Лебедева Александра Николаевича. 10 декабря 1939 г. // Там же. Д. 11640. Т. 2. Л. 255.
137
каждого обвиняемого1. В этих обстоятельствах трудпоселенцы становятся очень удобной мишенью репрессий: «кулацкое» прошлое само по себе свидетельствует о враждебности, а компактное проживание и трудоустройство большинства трудпоселенцев позволяло и арестовывать большое количество людей в сжатые сроки, и представлять большие группы знакомых друг с другом людей как «контрреволюционные организации».
Как показывает анализ базы данных арестованных по политическим мотивам на территории Пермского края, трудпоселенцы действительно стали одной из целевых категорий репрессивной политики НКВД. В числе арестованных НКВД в августе 1937 — ноябре 1938 г., впоследствии осужденных тройками НКВД, каждый третий — трудпо-селенец2. Выявлена сильная зависимость ареста в ходе массовых операций НКВД 1937-1938 гг. от трудпоселенческого статуса (Ка = 0,8).
Арестовывались в основном трудпоселенцы трудоспособного возраста: от 18 до 30 лет - 32 %, от 31 до 40-25 %, от 41 до 50-21 %, от 51 до 60—15 %, от 61 и старше — 7 % выборочной совокупности. 96 % из них — мужчины.
1 В этом отношении показательны свидетельства бывшего сержанта госбезопасности С. Н. Окулова: «Арест определялся не количеством компрометирующего материала, а цифрой, преподнесенной свыше, и предлагали брать всех кулаков, белогвардейцев, актив церковников и др. участников без наличия ком. материалов. Операция августовская прошла нормально, т. к. брали с наличием агентурных донесений. Арестовывались по делам-формулярам и агентурным делам. К концу 1937 г., примерно в декабре, материалы агентуры иссякли, с агентурой перестали работать все, новых аг. материалов не поступало, но приказы со стороны б/нач. ГО НКВД Левоцкого о новых арестах продолжали поступать [...]» (Рапорт Bp. нач. 2 отд. IV Отд. УНКВД сержанта госбезопасности С. Н. Окулова Особоуполномоченному УНКВД по Пермской обл. лейтенанту гос. безопасности т. Мешкову. Май 1939 г. // ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д. 9108. Т. 3. Л. 194). О том же говорит бывший оперуполномоченный отдела УГБ ГО Кизеловского НКВД С. Б. Герчиков: «По первой операции, если не ошибаюсь от 6-го августа, были хорошие аг. разработки, д/ф и документация, а потому работа шла хорошо и правильно» (Протокол допроса свидетеля Герчикова Самуила Борисовича. 10 декабря 1939 г. // Там же. Д. 12558. Л. 112). Это подтверждает и выборочный анализ архивно-следственных дел: если дела за август-октябрь 1937 г., как правило, содержали протоколы допросов свидетелей, то дела на арестованных в декабре 1937 г. — январе 1938 г. часто не содержат свидетельских показаний.
2 Для анализа из общей совокупности записей базы данных были сначала выбраны 7 600 записей на арестованных в августе 1937 — ноябре 1938 г. и осужденных тройками НКВД. Из них были выбраны 2 644 записи на трудпоселенецев. К сожалению, при анализе базы данных не представляется возможным отделить арестованных в ходе операций по приказам № 00447 от 30 июля 1937 г. и № 00485 от 11 августа 1937 г., так как время проведения операций во многом совпадало; приговоры же арестованным в ходе «польской» операции сначала выносились «двойкой» на основании «альбомных» списков, а потом — Особой тройкой НКВД. Поэтому отделить жертв этих операций, анализируя только базу данных, невозможно: для уточнения требуется изучать дела.
138
Среди трудпоселенцев свыше 20 национальностей более половины были русскими (56 %). Украинцев насчитывалось 19 %, белорусов — 11%, поляков — 4 %, татар — 3 %, немцев — 2 %, латышей — 1 %. Представители других национальностей составили менее 1 % выборочной совокупности. 79 % арестованных по политическим мотивам трудпоселенцев записаны как рабочие, 12 % отнесено к служащим и только 5 % — к крестьянам (в том числе 14 чел. названы «кулаками»); остальные составили менее 1 % выборки. Такое распределение вполне понятно: подавляющее большинство трудоспособного населения уральских трудпоселков работало на стройках, шахтах и других промышленных предприятиях. Заметим, что все они, за небольшим исключением, ранее были раскулачены1. Подавляющее большинство трудпоселенцев — люди малообразованные: не имели образования — 18 %, получили начальное образование — 74 %, неполное среднее, среднее и среднее специальное — 8 %, высшее и неполное высшее — 0,2 % (5 чел.).
По месяцам аресты распределяются следующим образом. В августе 1937 г. было арестовано более 500 трудпоселенцев, пик арестов пришелся на декабрь 1937 — январь 1938 г., когда было арестовано более половины репрессированных в ходе массовых операций НКВД, с апреля 1938 г. аресты среди трудпоселенцев практически не велись — операции в трудпоселках завершились (см. табл. 1).
Таблица 1
Аресты трудпоселенцев с августа 1937 г. по ноябрь 1938 г.
1937 г.
кол-во, %
1938 г.
кол-во, %
август
503(19%)
январь
621 (23 %)
сентябрь
102 (4 %)
февраль
103 (4 %)
октябрь
358(14%)
март
14 (0,5 %)
ноябрь
58 (2 %)
апрель
3
декабрь
881 (33 %)
май
0
июнь
0
июль
0
август
0
сентябрь
0
октябрь
1
ноябрь
0
Всего
1902
Всего
742
Во всяком случае, сведения о раскулачивании имеются в 89 % учетных записей.
139
Треть арестованных в ходе операций трудпоселенцев (34 %) обвиняли в шпионаже, это было самое распространенное обвинение. Любопытно, что 22 % арестованных в ходе операции обвинялась в антисоветской (или контрреволюционной) агитации и пропаганде, причем для 10 % это было единственное обвинение, т. е. мотив этих арестов не вполне соответствовал целеполаганию приказов № 00447 и № 00485. Обвинительные заключения 10 % трудпоселенцев содержали запись о «контрреволюционной деятельности»; в повстанческой деятельности обвинялись — 19 %, в диверсионной деятельности — 27 %, в шпионаже — 34 %, во вредительстве — 13 %, в терроризме, в том числе в «террористических намерениях», — 5 %; доля других обвинений не превышала 1 %. Заметим, что в приговорах доля обвинений в шпионаже существенно снизилась — до 22 % (доля обвинений во вредительстве уменьшилась до 9 %; по другим обвинениям изменения несущественны — в пределах 2%).
Среди репрессированных в ходе операций была велика доля приговоренных к высшей мере наказания — 61 %, причем для 46 % это наказание было сопряжено с конфискацией имущества. При этом имущество конфисковывали только у приговоренных к смертной казни.
Значительная часть приговоров связана с различными сроками лишения свободы. Самым «популярным» сроком была «десятка» — десять лет лишения свободы, чаще всего в исправительно-трудовых лагерях. Такой срок получил каждый пятый (20 %) арестованный. К 5 годам лишения свободы были приговорены 8 % арестованных, к 8 годам — 6 %; другие сроки тройка не давала. Кроме того, двум процентам арестованных в качестве наказания был назначен «гласный надзор», как правило, на три года.
103 трудпоселенца (4 %) были освобождены по разным причинам («отсутствие преступления», «недоказанность», «истечение срока наказания» и т. п.), причем освобожденные «по отбытии срока» вышли на волю только в 1940-х годах.
Использование методов реляционного количественного анализа позволило вывести ряд любопытных зависимостей.
В частности, представляют несомненный интерес зависимости между временем ареста трудпоселенцев и характером обвинения. Выясняется, что в августе-ноябре 1937 г. самым распространенным обвинением была антисоветская агитация; зависимость обвинения и времени ареста очень существенная (Ка = 0,9). Характерна также высокая степень зависимости августовских арестов 1937 г. и обвинений в терроризме и террористических намерениях (Ка = 0,82).
В декабре в антисоветской агитации обвиняют уже редко; зафиксирована слабая обратная зависимость между арестом в декабре и
140
таким обвинением (Ка = -0,39). В декабре органы, в рамках выполнения указанных приказов, арестовывают «вредителей» и «диверсантов», в том числе среди трудпоселенцев; зависимость ареста в декабре и обвинения во вредительстве или в диверсионной деятельности значимая (Ка = 0,62 и 0,59 соответственно)1.
Арестованные в 1937 г. редко обвинялись в шпионаже (Ка = -0,82). А в январе 1938 г., наоборот, шпионаж чаще всего инкриминировался арестованным трудпоселенцам (Ка = 0,86). В другие месяцы 1938 г. существенной зависимости не обнаружено.
С февраля 1938 г. исчезают обвинения во вредительстве, арестованных изредка обвиняют в диверсиях, антисоветской агитации. Большая часть арестованных в этом месяце (65 чел.) обвинялась в повстанческой деятельности (Ка = 0,80).
Обнаруженные зависимости времени ареста и характера обвинений демонстрируют кампанейщину в работе органов НКВД.
Анализ связи национальности арестованных трудпоселенцев и предъявленных им обвинений позволил установить следующие закономерности. Поляки чаще всего обвинялись в шпионаже; степень зависимости очень высокая (Ка = 0,77). Естественно, другие обвинения им предъявлялись редко. Слабая зависимость установлена между принадлежностью к русской национальности и обвинением во вредительстве (Ка = 0,31).
Тяжесть приговора не зависела от возраста (С = 0,1). В основном приговор мало зависел от национальности арестованного (С = 0,1). Однако зависимость применения высшей меры наказания от принадлежности к польской национальности оказалась значимой (Ка = 0,6); значимой зависимости вынесения смертного приговора от принадлежности к остальным национальностям не прослеживается (Ка < 0,3). Скорее всего, высокая доля расстрелянных трудпоселенцев-поляков, по сравнению с трудпоселенцами других национальностей, связана с «польской» операцией НКВД 1937-1938 гг., основной целевой группой которой были «польские шпионы». Тем более что выше уже отмечалась высокая вероятность обвинений арестованных поляков в шпионаже: четверо из пяти взятых в ходе операции поляков предстали перед тройкой как шпионы. Расстрел, скорее всего, представлялся тройке должной карой для «польского шпиона», поляка по этнической принадлежности.
Применение высшей меры наказания могло быть связано с характером обвинения. Наличие обвинения в шпионаже, даже в совокупности с другими преступлениями, как это ни странно, чаще все-
Существенных зависимостей между арестами среди трудпоселенцев в декабре 1937 г. и другими мотивами обвинения не установлено.
141
го означало, что приговор до «вышки» не дотянет (Ка = -0,52)1. То же самое означала запись о контрреволюционной деятельности (Ка = -0,72). Почему тройка по таким обвинениям в большинстве случаев не выносила смертный приговор (исключением, как отмечалось выше, были поляки), можно только догадываться. Может быть, причина тому — сомнения в достоверности признаний малограмотных трудпоселенцев в работе на иностранную разведку? Во всяком случае, установленная закономерность требует дальнейшего осмысления.
Некоторые обвинения, наоборот, означали достаточно высокую вероятность попасть под расстрел. В их числе «вредительство» (Ка = 0,74), «террористическая деятельность» или «террористические намерения» (Ка = 0,48), участие в подготовке восстаний или в повстанческих организациях (Ка = 0,40). Существенной зависимости других обвинений и применения высшей меры наказания не выявлено (Ка < 0,3).
3. Технологии выполнения «кулацкой операции» сотрудниками НКВД
В ходе выполнения «кулацкой операции» был отработан ряд технологий фальсификации уголовных дел. Часть дел касалась отдельных лиц. Но следователи стремились сфабриковать дела о контрреволюционных организациях. В таких случаях, как отмечал бывший помощник оперуполномоченного Кизеловского горотдела НКВД В. Н. Няшин, сначала на лиц, уже попавших в списки подлежащих аресту, оперативными работниками собирались какие-либо компрометирующие сведения: антисоветские высказывания, свидетельства о случившихся авариях и т. п.2 Затем следовали аресты. Далее фабриковались материалы дела в соответствии с заготовленным руководителем следственной группы сценарием. Протоколы допросов тех, кого представляли как «руководящих участников организации», обычно составлялись руководителями следственных групп или опытными оперативными работниками. Рядовым следователям выдавались их признательные показания, акты об авариях, доносы и т. п., на основании чего они должны были добиваться признаний подследственных в совершении диверсий, повлекших реальные происшествия: аварии,
1 Заметим, что такая зависимость наблюдается только в отношении трудпоселенцев, осужденных тройками в ходе массовых операций 1937-1938 гг.; для всей совокупности арестованных по этому приказу существенной связи обвинения в шпионаже и смертного приговора не выявлено (Ка < 0,3).
2 Протокол допроса свидетеля Няшина В. Н. 21 мая 1956 г. // ГОПАПО. Ф. 641/1. Оп. 1.Д. 10499. Т. 3. Л. 109.
142
пожары и др., в реальной или вымышленной антисоветской агитации, в создании фантастических повстанческих организаций и т. д.
Бывший оперуполномоченный Ворошиловского районного отдела НКВД М. А. Дьяконов впоследствии признался, что «существовал своего рода конвейер, то есть такой порядок, при котором по одному следственному делу работало несколько сотрудников РО, выполняя почти механически какое-то одно следственное действие. Так, одни сотрудники производили арест и обыск, другие [...] заполняли анкеты, третьи принимали от арестованных заявления, четвертые писали протоколы допроса арестованных, пятые корректировали эти протоколы в нужном для следствия духе и отдавали их для печатания на машинке и, наконец, последние — давали отпечатанные протоколы на подпись арестованным»1. «Обычно перед допросом арестованных руководителем следственной группы мне лично давался протокол допроса руководящего участника той или другой контрреволюционной организации, в котором как участники этой же организации были вписаны те арестованные, которых я должен был допрашивать, — вспоминает В. Н. Няшин. — При этом давались указания добиваться признательных показаний. Кроме того, в отношении некоторых арестованных имелись показания свидетелей о их антисоветских высказываниях. Материалами первичной документации также являлись акты различного рода аварий»2. Ему вторит бывший помощник оперуполномоченного В. О. Кужман: «Перед допросом того или другого обвиняемого мне давались выписки из показаний уже допрошенных арестованных, в которых было указано, что арестованный, которого должен допрашивать я, является участником контрреволюционной организации. Кроме того, давались акты или справки о якобы совершенных этим арестованным авариях по месту его работы [...]. Обычно такие протоколы составлялись опытными оперативными работниками или руководителями следственных групп»3. Бывший уполномоченный У СО Кизеловского горотдела Г. Г. Ермакова свидетельствует: «Работая в качестве следователя в бригаде Годенко и др., я от Годенко получала установки вести допросы арестованных без материалов, т. е. протокол допроса составлялся вымышленный из головы — по стандартной форме для всех следователей. В этом протоколе предлагалось записывать, что обвиняемый является членом к-р организации, руководимой определенным лицом (фамилию называл сам Годенко), производил разные диверсионные акты (вымышленные из головы)
Протокол допроса свидетеля Дьяконова М. А. 13 сентября 1957 г. // ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д. 12621. Л. 38-39.
Протокол допроса свидетеля Няшина В. Н. 21 мая 1956 г. // Там же. Д. 10499. Т. З.Л.110.
Протокол допроса свидетеля В. О. Кужмана. Май 1956 г. // Там же. Л. 115.
143
и знает ряд членов к-р организации, где записывались его знакомые и другие арестованные из группового дела»1.
В результате контрреволюционные организации, в которые входили трудпоселенцы, были «обнаружены» практически во всех районах размещения «раскулаченных». В качестве примера приведем выписку из обвинительного заключения по делу восемнадцати трудпоселенцев — «членов контрреволюционно-повстанческой организации, существовавшей среди трудссылки Добрянского района Свердловской области». Из нее видно, в каком направлении работала фантазия следователей, приписывавших несуществующей организации следующие задачи:
«1. Оказание организованного сопротивления советской власти в период военного нападения на Советский Союз.
2. Вести разлагательскую работу среди трудпереселенцев.
3. Организация массового побега трудпоселенцев из ссылки.
4. Вести вредительства на строительствах и лесоразработках.
5. Подрыв мощи сельхозартелей с совершением вредительских актов, тем самым дискредитировать политику коллективизации и вызвать недовольства у трудпоселенцев политикой партии и советской властью»2.
Руководители НКВД стремились нарисовать картину широкомасштабного заговора, нити которого идут из центра и дотягиваются до всех трудпоселков. В частности из обвинительного заключения по делу восьми трудпоселенцев поселка Янчер следовало, что в Коми-Пермяцком округе разоблачена контрреволюционная повстанческая организация «под руководством уральского повстанческого штаба, находящегося в г. Свердловске». «Контрреволюционная повстанческая организация на трудпоселке Янчер перестроена по военному принципу, первичной повстанческой единицей является взвод, формируемый по отдельным колхозам и трудпоселкам, четыре взвода объединяются в повстанческий отряд, который непосредственно подчинен в своей практической деятельности начальнику всех по
1 Протокол допроса свидетеля Г. Г. Ермаковой. Май 1956 г. // ГОПАПО. Ф. 641/1. Оп. 1.Д. 10499. Л. 120.
2 Обвинительное заключение по делу И. О. Сварвали и др. (18 чел.). Октябрь 1937 г. // Там же. Д. 11293. Т. 1. Л. 168. Проведенная в 1954 г. УКГБ Молотовской области проверка показала, что обвинение было построено только на основе неконкретных и непроверенных свидетельских показаний; при перепроверке допрошенные свидетели и обвиняемые своих показаний не подтвердили; все осужденные были реабилитированы (см.: Справки УКГБ Молотовской области по уголовно-следственным делам 1937 г., протоколы допросов свидетелей и т. п. Сентябрь-октябрь 1954 г. // Там же. Т. 2).
144
встанческих отрядов в Коми-Пермяцком округе»1, — зафиксировано в обвинительном заключении.
Чтобы замаскировать следы фальсификации, первичная документация, которая легла в основу обвинения, обычно уничтожалась. «По всем делам, направляемым по справкам на тройку, материалы первичной документации изымались, а впоследствии все они были уничтожены. В их уничтожении по указанию начальника горотдела я лично сам принимал участие»2, — показал В. О. Кужман. То же подтверждает Г. Г. Ермакова: «Я лично присутствовала при сжигании в печах в здании ГО НКВД разных материалов и документов после производства обысков и арестов. В этом принимали участие все сотрудники ГО НКВД. Я лично это делала по указанию секретаря Щелева»3.
Чаще всего обвиняемые допрашивались по одному разу. Иногда допрос проводился уже после составления обвинительного заключения4. Следователю обычно удавалось добиться от подследственных признания вины. Имеется немало свидетельств склонения подследственных к самооговорам. При этом следователи иногда пытались апеллировать к чувству советского патриотизма. Например, И. С. Клочко пишет: «При первом допросе следователь НКВД (по фамилии мне неизвестный) предложил подписать ложное заявление лично от себя, о том, что я якобы участник подготовки вооруженного восстания против советской власти [...] если Вы, т. Клочко, хотите быть советским гражданином и понимаете, для чего это нам нужно, то Вам следовало бы подписать. Вы этим принесете Советской власти большую пользу»5. Бывший следователь К. И. Матвеевский во время расследования 1939 г. признался, что следователи убеждали того или иного трудпоселенца, что, «как только он подпишет такой документ, поедет работать в другой район»6.
Если убеждение не помогало, в ход шли угрозы и принуждение. Так, И. С. Клочко в жалобе областному прокурору от 7 января 1940 г.
1 Обвинительное заключение по делу П. И. Конина и др., 23 октября 1937 г. // ГОПАПО. Ф. 641/1. Оп. 1.Д. 12766. Л. 142-143.
2 Протокол допроса свидетеля В. О. Кужмана. Май 1956 г. // Там же. Д. 10499. Т. 3. Л. 116.
Протокол допроса свидетеля Г. Г. Ермаковой. Май 1956 г. // Там же. Л. 120.
4 См.: Протокол допроса И. Л. Храмова от 12 ноября 1937 г. и обвинительное заключение по делу И. Л. Храмова и др. от 12 ноября 1937 г. // Там же. Д. 6326; Протоколы допроса свидетелей по делу А. О. Китаева от 19 августа 1937 г. и обвинительное заключение по делу А. О. Китаева от 17 августа 1937 г. // Там же. Д. 12029.
5 Жалоба И. С. Клочко генеральному прокурору А. Я. Вышинскому от 6 апреля 1938 г. // Там же. Д. 6326. Л. 181-182.
Протокол допроса свидетеля К. И. Матвеевского, 14 декабря 1939 г. // Там же. Д- П640. Т. 2. Л. 249-250.
145
указывал, что следователь «под угрозами и всякими действиями насилия заставил подписывать не зная что [...] редакция от моих глаз закрывалась промокательной бумагой как сверху, так и снизу, следователь только показывал мне место моей росписи, где я, под насилием держа в руках перо, подписывал не зная что»1.
Получить признательные показания помогала также «камерная обработка»: подсаживание в камеру к подследственному завербованных органами агентов, чаще всего тоже заключенных, которые с помощью различных аргументов (убеждение в скорейшем освобождении в случае признания, запугивание в случае отказа мучениями, угрозами, избиением и т. п.) подталкивали несчастных к выполнению требований следователя. Впоследствии, при пересмотре дел, многие отказывались от своих показаний. Так, Ф. Ф. Вяткин заявил, что подписал показания «под влиянием камерной агитации и увещеваний следователя»2. Бывший оперуполномоченный В. О. Кужман на допросе признался, что «в то время в Кизеловском горотделе широко применялся провокационный метод обработки арестованных в камерах, где они определенной группой лиц склонялись к даче признательных показаний. И вот после такой обработки арестованный, приходя на допрос, говорил, что он является участником организации, и иногда по подсказке следователя, а некоторые сами называли вербовщика. Некоторые арестованные, после камерной обработки, приходя на допрос, говорили следователю, чтобы он писал все, что ему нужно, и подписывали протокол [...]. Никакой проверки показаний обвиняемых не проводилось»3.
Распространенным способом получения нужных признаний являлось доведение жертвы до изнурения. «Под сильными угрозами следователя я вынуждена была подписать, — писала в своей жалобе Л. Ф. Краснокутская, — так как я стояла на стойке 10 часов, согласилась подписать, но не имела понятия, что подписывала»4.
Наконец, в арсенале следователей-фальсификаторов имелись пытки, к которым они довольно часто прибегали. «Ко мне во время следствия применялись физические меры воздействия — избивали, применяли стойки, оставляли без пищи», — свидетельствовал П. Н. Дядык5. А. Г. Яремко в своей жалобе писал, что после его отказа подписать заранее составленный следователями протокол допроса
1 ЖалобаИ. С. Клоч ко прокурору Пермскойобластиот7января 1940г.//ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д. 6326. Л. 180.
2 Протокол допроса Ф. Ф. Вяткина от 31 декабря 1938 г. // Там же. Д. 9850. Л. 8. Протокол допроса свидетеля В. О. Кужмана, май 1956 г. //Тамже. Д. 10499. Т. 3.
Л. 116.
4 Жалоба Л. Ф. Краснокутской от 23 марта 1940 г. // Там же. Д. 6326. Л. 181-182. Протокол допроса П. Н. Дядыка, июль 1956 г.//Там же. Д. 10276. Л. 115.
146
к нему «стали применять разные недопустимые меры физического воздействия — избиения, плевали в глаза, жгли бумагу на голове и т.п.»1. Материалы проведенных в 1939 г. расследований подтверждают показания подследственных. Например, в заключении по делу бывшего следователя А. А. Годенко зафиксировано, что он «совместно с быв. начальником горотдела Вайнштейном (арестован) систематически принимал участие в избиении арестованных»2.
Необходимость закончить дела в кратчайшие сроки почти не оставляла следователям времени на сбор показаний свидетелей. Чаще всего в делах фигурируют 1-2 свидетеля, нередко из числа обвиняемых по этому или другому делу. Достаточно часто свидетельских показаний в деле не содержалось, обвинение строилось только на признании подследственного3. Иногда в свидетельские показания перекочевывали донесения от осведомителей. Так, показания свидетеля Ф. Е. Мальцева от 8 августа 1937 г., на основании которых был осужден и расстрелян трудпоселенец И. К. Чиркин, дословно совпадают с ноябрьской (1936 г.) оперсводкой от осведомителя, выступавшего под псевдонимом «Малышев»4.
Стремление обеспечить необходимые по приказу показатели подталкивало следователей к максимальному упрощению процедуры с помощью простого подлога: никаких следственных действий не предпринималось; свидетели и обвиняемые не допрашивались, для написания «вымышленных» протоколов их присутствия не требовалось. В объяснении и. о. нач. Суксунского РО НКВД Горшкова от 17 апреля 1939 г. указывалось, что трудпоселенец Т. П. Варавкин был арестован «по кулацкой операции Чусовским РО НКВД без наличия на него компрометирующих данных»5. В постановлении о прекращении следственного дела отмечается, что показаний свидетелей и других подтверждающих документов не имеется, «показания составлялись без участия обвиняемого, вымышленно, о чем в своем объяснении подтвердил следователь, составлявший этот протокол»6.
1 Жалоба А. Г. Яремко от 8 апреля 1940 г. // ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д. 11256. Т. 1. Л. 253 об.
Обвинительное заключение по делу А. А. Годенко, 20 октября 1939 г. //Там же. Д. 11640. Т. 2. Л. 263.
См., например, следующие дела: Архивно-следственное дело М. Е. Завершин-ского // Там же. Ф. 643/2. On. 1. Д. 6500; Архивно-следственное дело И. О. Сварва-ли и др. //Там же. Ф. 641/1. On. 1. Д. 11293.
4 См.: Оперсводка от источника «Мачышев», ноябрь 1936 г. // Там же. Ф. 643/2. On. 1. Д. 29343. Л. 3; Протокол допроса свидетеля Ф. Е. Мальцева, 8 августа 1937 г. // Там же. Л. 6.
0 Объяснение и. о. нач. Суксунского РО НКВД Горшкова от 17 апреля 1939 г. по Делу Т. П. Варавкина // Там же. Ф. 641/1. On. 1. Д. 7115. Л. 36.
Постановление о прекращении следственного дела Т. П. Варавкина. Апрель 1939 г. //Там же. Т. 1.Л.37.
147
Часто следователь «помогал» обвиняемым вспомнить соучастников контрреволюционных преступлений, подбрасывая нужные фамилии. Об этом свидетельствует ряд очевидцев. Следы таких «прозрений» иногда можно увидеть и в архивных делах. Так, согласно протоколу допроса трудпоселенца С. М. Кабака он попросил следователя предъявить ему списки всех кулаков шахты имени Крупской, чтобы «восстановить в памяти всех лиц, которые мною были вовлечены в состав диверсионной группы», и «по просьбе обвиняемого ему эти списки предъявляются» (!!! — А. С). Далее подследственный назвал 35 членов созданной им группы1.
Следователи часто требовали от подследственных и свидетелей подписать документы не читая. Поэтому в показаниях во время перепроверок дел, проводившихся в 1950-х гг., довольно часто можно встретить свидетельства о том, что следователь «составил протокол допроса и дал мне, не читая, подписать, что в этом протоколе было написано, я не знаю, т. к. сам его не читал»2 и т. п.
Иногда следователи получали нужные им подписи обманом: подсовывали на подпись не те документы, которые собирались подписать свидетели или подследственные. В результате, например, десять передопрошенных в 1956 г. свидетелей по делу П. Н. Дядыка, И. М. Ви-лачева и других (всего 8 чел.) подтвердили подлинность их подписи под показаниями 1937 г., но никто не мог понять, как в протоколах оказались показания, которых они не давали3.
Следователи часто прибегали к подтасовкам, которые создавали видимость объективности. Бывший помощник оперуполномоченного В. О. Кужман описывал эту процедуру так: «У арестованного спрашивали, где и кем он работал, а потом через него же выяснялось, имели ли место на этом участке в его смену какие-либо аварии. И если арестованный говорил, что аварии были, то ему эти аварии вписывались как диверсионные акты. Впоследствии согласно таких показаний арестованного на предприятии брали справку, где указывалось, что такие аварии действительно имели место. Какой-либо другой документации, в частности технических экспертиз по авариям, не проводилось»4. О том же свидетельствует проверка, проведенная
1 Протокол допроса С. М. Кабака, 19 декабря 1937 г. // ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д. 11640. Т. 1. Л. 1-6. В 1957 г. после проверки, выявившей многочисленные фальсификации, приговор по этому делу был отменен. См.: Там же. Т. 2.
2 Показания свидетеля А. Ф. Черноусоваподелу Кабака и др., 22 декабря 1956 г. // Там же. Л. 221.
Протоколы допросов свидетелей по делу П. Н. Дядыка, И. М. Вилачева и др. Июль 1956 г. // Там же. Д. 10276. Л. 118-160.
4 Протокол допроса свидетеля В. О. Кужмана, май 1956 г. // Там же. Д. 10499. Т. 3. Л. 117.
148
в 1957 г. по делу 36 трудпоселенцев, якобы занимавшихся диверсионной работой на шахте имени Крупской: «Проверкой установлено, что некоторые факты, например выход из строя лебедки, воздушных труб и другого шахтного оборудования и инструментов действительно имели место, но это происходило не в результате умышленных и преступных действий кого-либо, а по техническим причинам. Случаев поджога лесопилки вообще не было»1.
Сопоставление методов фальсификации уголовных дел в отношении трудпоселенцев и других социальных групп жертв Большого террора не позволило выявить существенных отличий: способы фабрикации дел были весьма схожими, различия в большей степени зависели от фантазии сотрудников НКВД, усвоенных ими приемов и т. п.2
4. Свидетели
Всего изучены данные на 64 свидетелей в 18 делах — на 62 мужчин и 2 женщин.
Возраст: от 18 до 30 лет - 28 %, от 31 до 40 - 25 %, от 41 до 50 -23 %, от 51 до 60 - 16 %, от 61 и старше - 8 %.
Национальность: русские — 53 %, украинцы — 23 %, белорусы — 13 %, поляки — 2%, татары — 3 %, коми-пермяки — 2%, немцы — 1 %, латыши — 1 %, евреи — 1 %; представители других национальностей составили менее 1 %.
Место рождения: большая часть — с Украины и из Белоруссии.
Образование: не имели образования — 17 %, получили начальное образование — 76 %, неполное среднее, среднее и среднее специальное - 7 %.
Таким образом, отличия от среднестатистической картины не наблюдается.
Социальное происхождение: как «кулаки» фигурируют 22 чел., «сын кулака» — 8 чел., «бедняки» — 3 чел., «крестьяне» (скорее всего, из середняков) — 23 чел.; несколько человек — не обозначено. Таким образом, более половины свидетелей — из кулаков. Это тем более очевидно, что 39 чел. фигурируют как трудпоселенцы (подавляющее большинство их было выслано в ходе раскулачивания), и еще 3 чел. значатся как тылоополченцы (ими становились, как правило, дети трудпоселенцев). Если учесть, что среди свидетелей имелось еще трое административно-высланных из крестьян и семеро, имевших
Заключение по архивно-следственному делу Кабака и др., 30 декабря 1956 г. //
ГОПАПО. Ф. 641/1. On. 1. Д. 11640. Т. 2. Л. 326.
2
О фальсификаторских методиках, использованных в ходе массовых операций НКВД в 1937-1938 гг. по отношению к разным социальным группам, см. в других статьях этого сборника.
149
ранее судимости (причем только один из них — трудпоселенец, осужденный за побег), можно утверждать, что подавляющее большинство свидетелей имело какие-либо темные пятна в биографии, что, вероятно, позволяло следователям ими манипулировать. Более серьезные компрометирующие данные о прошлом имеются лишь у одного свидетеля (участие в восстании).
Лишение избирательных прав зафиксировано в трех случаях, поэтому не является каким-либо значимым показателем: известно, что большая часть раскулаченных была лишена избирательных прав.
В основном у всех рабочие, в том числе сельскохозяйственные, профессии — слесарь, плотник, лесоруб, рабочий тракторной бригады, рабочий сельхозартели. Иногда встречаются профессии: мастер, счетовод, продавец, избач. Один из свидетелей — староста поселка, одна — жена коменданта поселка.
Заключение
Таким образом, можно утверждать, что трудпоселенцы, по крайней мере в Пермском крае, стали одной из значимых социальных групп, против которых были направлены репрессивные действия НКВД в 1937-1938 гг., в частности операция по приказу № 00447. При этом целенаправленные поиски и аресты «врагов» в среде трудпоселенцев проводились не только в рамках «кулацкой», но и в рамках других операций НКВД августа 1937 — ноября 1938 г.1 Можно заметить, что первыми жертвами становятся обнаружившие хотя бы малейшие признаки нелояльности — обругавшие вождей в частной беседе, уехавшие на денек в город без разрешения коменданта, имеющие «темное пятно» в анкете и т. п., а затем уже случайные представители «целевой группы», арестованные для достижения требуемых количественных показателей.
Органы НКВД применяли по отношению к трудпоселенцам такие же репрессивные методы, как и по отношению к другим социальным группам. Главной чертой этих методов была подмена объективного расследования фальсификациями, основанными на подлоге, насилии и т. д.
В целом исследование репрессий в отношении к трудпоселенцам продвигает нас к более глубокому пониманию политики Большого террора, расширяя наши представления о выборе конкретных жертв секретных операций НКВД и методах фальсификации уголовных дел при их проведении.
1 Заметим, что смысл, направленность и результаты этих операций рельефнее высвечиваются при комплексном рассмотрении.
И. Г. Серегина (Тверь)
КРЕСТЬЯНСТВО КАЛИНИНСКОЙ ОБЛАСТИ В БОЛЬШОМ ТЕРРОРЕ:
СЛЕДСТВЕННЫЕ ДЕЛА БЫВШИХ КУЛАКОВ КАК ИСТОРИЧЕСКИЙ ИСТОЧНИК
1. Актуальность проблемы
История российского крестьянства является одним из примеров трагичности исторического процесса. На протяжении всей истории российской государственности крестьянство являлось, в широком смысле этого слова, российским кормильцем и вместе с тем наиболее бесправным и угнетенным слоем населения. И даже тогда, когда проводились реформы аграрной направленности, крестьянство в силу различных обстоятельств не могло в полной мере воспользоваться их результатами. В этом плане очень показательна история крестьянства советского периода, когда государство осуществляло радикальную перестройку аграрных отношений и когда сельское хозяйство и крестьянство, по сути дела, потеряли свою самоценность и превратились в средство достижения государственных целей. В этот период различные слои крестьянства неоднократно подвергались преследованию, насилию, репрессиям.
В советской историографии государственная репрессивная политика по отношению к крестьянству практически мало изучалась. Советская аграрная политика рассматривалась как одна из закономерностей социалистического строительства, которая была вызвана специфической классовой сущностью крестьянства, организованного по старинке, являющегося носителем традиционного менталитета и дедовских представлений о жизни и нуждающегося в силу этого в воспитании, контроле, шефской помощи со стороны передового рабочего класса, а аграрные отношения — в соответствующей перестройке.
Правда, в отдельные моменты истории, такие, как хрущевская оттепель и перестройка, для исследователей в большей или меньшей мере оказывалась возможной попытка рассмотреть аграрную политику и аграрные отношения несколько под иным, более объективным углом зрения и выдвинуть для изучения новые аспекты темы, например тему истории кулачества1. Вместе с тем Н. А. Ивницкий
Ивницкий Н. А. Классовая борьба в деревне и ликвидация кулачества как класса (1929-1932 гг.). М., 1972; Гущин Н. Я. Классовая борьба и ликвидация кулачества как класса в сибирской деревне (1926-1933 гг.). Новосибирск, 1972.
151
в полной мере испытал недовольство власти за то, что взялся за изучение столь щекотливой темы и ввел в научный оборот огромное количество архивных источников, недоступных ученым и общественности прежде.
Период перестройки и постперестроечное время оказались гораздо более благоприятными для исторической науки в плане изучения закрытых прежде тем советской истории, хотя и здесь были определенные трудности: неполная архивная обработка отдельных фондов, разбросанность материалов по архивам различной принадлежности, а следовательно, и различный уровень доступности архивных материалов исследователям. Хотя нельзя не отметить, например, и того, что начинается массовая реабилитация репрессированных в годы советской власти и часть материалов из архивов КГБ передается в более доступные в новых условиях партийные архивы. Это привело к актуализации проблемы репрессий в целом и темы Большого террора 1937-1938 гг. в частности изучение которого начинается на материалах различных регионов1. После развала Советского Союза эта работа активизировалась. Начинается издание Книг памяти жертв политических репрессий, посредством которых не только становятся известны имена репрессированных, но и складывается представление о масштабах репрессий2. Более открытой становится и история органов госбезопасности3.
Значительный вклад в изучение истории политических репрессий в СССР внесли зарубежные исследователи, которые приступили к ее изучению значительно раньше и в меньшей мере ощущали на себе давление различных политических обстоятельств4. Взгляд зарубежных историков на любую конкретную проблему, тем более такую, как политические репрессии, является интересным и полезным в силу своей уникальности и наработанности принципов и подходов к изучению подобных тем.
1 Белковец Л. П. «Большой террор» и судьбы немецкой деревни в Сибири (конец 1920-х — 1930-е годы). М., 1995; Вылцан М.А. Репрессии против крестьян. 30-е годы // Власть и общество в СССР: Политика репрессий (20-40-е гг.): Сб. ст. / ред. кол.: В. П. Дмитренко, Г. Б. Куликова, Л. В. Якушина. М., 1999; Маннинг Р. Массовая операция против «кулаков и преступных элементов»: Апогей Великой Чистки на Смоленщине // Сталинизм в российской провинции: Смоленские архивные документы в прочтении зарубежных и российских историков: Сб. ст. / под общ. ред. Е. В. Кодина. Смоленск, 1999.
2 См.: Юнге М., Биннер Р. Как террор стал «Большим». М., 2003. С. 329-331.
3 От ЧК до ФСБ. 1918-1998: Документы и материалы по истории органов госбезопасности Тверской области / сост. В. А. Смирнов, А. В. Борисов, М. В. Цветкова. Тверь, 1998.
4 См.: Юнге М., Биннер Р. Как террор стал «Большим». С. 343-347.
152
Неординарной и, думается, плодотворной является настоящая попытка объединить в рамках одного проекта усилия российских и зарубежных ученых, принадлежащих к различным научным школам, в изучении одной проблемы, что может позволить ей открыться новыми гранями.
В целом различные аспекты истории крестьянства в Большом терроре получили освещение в российской и зарубежной историографии1. Это и неудивительно: крестьянство (в лице «бывшего кулачества», раскулаченного, лишенного своих корней из-за высылки, подвергшегося так называемому трудовому перевоспитанию, лишенного политических прав) продолжало составлять, несмотря на осуществлявшуюся модернизацию, основную массу населения СССР и являлось одной из целевых групп оперативного приказа народного комиссара внутренних дел СССР № 00447 от 30 июля 1937 г. (первой в приказе по определению контингентов, подлежащих репрессиям)2. Бывшее «кулачество» составляло наибольшую долю из общего количества репрессированных по приказу.
В Калининской области за период с 1 января 1937 г. по 1 июля 1938 г., по данным УНКВД, было осуждено 12 169 чел., в том числе приговорено к высшей мере наказания (1-я категория по приказу № 00447) 5 063 чел. (42 %), к 10 и более годам ИТЛ (исправительно-трудовых лагерей) и тюремного заключения (2-я категория) — 6 446 чел. (53 %), 158 чел. были освобождены (1,2 %), 3,8 % были приговорены к менее значительным мерам наказания: ИТЛ и тюремному заключению на меньший срок, ссылке, высылке и т. д. Для сравнения приведем данные по годам. С 1 января 1937 г. по 1 января 1938 г. в Калининской области было осуждено 9 423 чел., в том числе приговорено к высшей мере наказания 3 386 чел. (35 %), к 10 и более годам ИТЛ и тюремного заключения — 5 514 чел. (59 %), 134 чел. (1,4 %) были освобождены, 4,6 % приговорены к другим, менее значительным, мерам наказания. В первом полугодии 1938 г. картина складывалась следующим образом: всего было осуждено 2 746 чел., к высшей мере наказания приговорено 1 677 чел. (61 %), к 10 и более годам ИТЛ и тюремного заключения — 932 чел. (34 %), освобождено — 24 чел. (0,9 %), приговорено к другим, более легким, мерам наказания — 4,1 % осужденных.
Рассмотрим, как складывалась аналогичная статистика в отношении «бывшего кулачества». В 1937-1938 гг. в Калининской области по приказу № 00447 было осуждено 6 949 «бывших кулаков», что составляло 57 % от общего количества осужденных, из них к высшей мере наказания было приговорено 2 922 чел. (42 %), к 10 годам
См.: Юнге М., Биннер Р. Как террор стал «Большим». С. 329-331, 343-347. 2 См.: Там же. С. 84-93.
153
ИТЛ — 3 925 чел. (58 %). Другие меры наказания к «бывшим кулакам» не применялись. Из общего количества приговоренных к высшей мере наказания по Калининской области «бывшие кулаки» составляли 58 %, а из общего количества приговоренных к 10 и более годам ИТЛ и тюремного заключения — 61 %. Проведем сравнение по годам. С августа по декабрь 1937 г. было осуждено 5 293 «бывших кулака» (56 % от общего количества осужденных за 1937 г.), из них к высшей мере наказания было приговорено 1 874 чел. (35 %), к 10 годам ИТЛ — 3 417 чел. (65 %). Из общего количества приговоренных к высшей мере наказания по Калининской области в 1937 г. «бывшие кулаки» составляли 55 %, а из общего количества приговоренных к 10 и более годам ИТЛ и тюремного заключения — 62 %. В первой половине 1938 г. ситуация складывалась следующим образом: репрессировано 1 656 «бывших кулаков», что составляло 60 % от общего количества осужденных, в том числе к 1-й категории было отнесено 1 148 чел. (69 %), ко 2-й категории — 508 чел. (31 %). В это время «бывшие кулаки» составляли 68 % от общего количества приговоренных к высшей мере наказания и 55 % приговоренных к 10 и более годам ИТЛ и тюремного заключения1.
Таким образом, в первой половине 1938 г. в Калининской области произошло некоторое сокращение масштаба репрессий в целом и в отношении «кулачества» в частности по сравнению с 1937 г., но при этом нарастал их накал: в 1937 г. к 1-й категории было отнесено 35 %, а ко 2-й категории — 59 % репрессированного населения; в первой половине 1938 г. соответственно — 61 % и 34 %.
2. Следственные дела «бывших кулаков». Структура и информативные возможности
Массовым и наиболее доступным для исследователей источником по истории политических репрессий, наравне с данными Книг памяти жертв политических репрессий, являются следственные дела арестованных, которые уже начали вовлекаться в научный оборот2. Как по
1 Юнге М., Биннер Р. Как террор стал «Большим». С. 128; От ЧК до ФСБ. Листы-вкладыши.
2 Белоконь С. И. Следственные дела ЧК — ОГПУ — НКВД — КГБ как исторический источник//Тоталитаризм в России (СССР). 1917-1991: оппозиция и репрессии. Материалы научно-практической конференции. Пермь, 1998. С. 38-42; Кипров И. А. Следственное дело Смоленской террористической группы Объединенного бюро П.С.Р., 1937-1938 гг. (уголовно-процессуальный аспект) // Сталинизм в российской провинции. С. 264-276; Виноградова Е. Ю. Судьбы крестьянства в документах следственных дел // Книга памяти жертв политических репрессий Калининской области. Мартиролог 1937-1938. Тверь, 2000. С. 563-574.
154
казывает изучение, они несут уникальную информацию о Большом терроре: о судьбах людей, подвергшихся репрессиям и лишенных жизни, о механизмах ведения следствия и их соответствии условиям приказа № 00447; о становлении и развитии общественных и личных отношений между людьми.
Вместе с тем при введении следственных дел в научный оборот возникает вопрос: насколько мы можем доверять им при изучении столь важной и сложной темы, как репрессивная политика советского государства в отношении различных групп населения в ходе Большого террора? Многие источники советского периода обоснованно критикуются как подвергавшиеся произвольной коррекции (статистика, плановые и отчетные материалы различных органов и организаций, воспоминания и др.). Учитывая методы ведения следствия, а также количественные показатели подлежащих репрессии, определяемые в приказе № 00447, вполне можно предположить, что материалы следственных дел являются не просто субъективизированными, как и любой другой письменный источник, но вполне могли подвергаться преднамеренной фальсификации, в силу чего они не заслуживают доверия и внимания исследователей. Для определения репрезентативности следственных дел их необходимо подвергнуть тщательному изучению. Как и любой источник, следственные дела нужно рассматривать с позиций внутренней и внешней критики. Такой подход будет способствовать извлечению максимальной информации о самом источнике и о жестоком времени 1937-1938 гг., которую он несет.
Практически все изученные следственные дела сохранили внешний вид конца 1930-х гг. Единого подхода в обозначении дел на обложках не прослеживается, видимо, это не требовалось правилами делопроизводства того времени. Встречаются следующие заголовки: Дело № [...] по обвинению [...] по статье [...]; Дело № [,..] По обвинению [...] в контрреволюционной деятельности (с указанием районного отдела); Дело № [...] по обвинению [...] (с указанием места рождения и проживания); Дело № [...] на бывшего кулака [...] (слово «бывшего» дописано карандашом); Дело № [...] по обвинению гражданина Видимо, каждый следователь опирался на свой собственный опыт оформления следственных дел, никаких установок в приказе на этот счет не существовало. На обложках большинства дел фиксируется время начала и окончания ведения следствия. В приказе № 00447
Дело № 7791 по обвинению Аболихина Василия Кузьмича. 22.12.37-24.12.37 // Тверской центр документации новейшей истории (ТЦДНИ). Ф. 7849. Д. 21729-с; Дело № 13527 по обвинению Козлова Ивана Дементьевича. 28.10.37-27.12.37 // Там же. Д. 24070-с; Дело по обвинению гр. Козлова Петра Дементьевича. 16.02.38 // Там же. Д. 6035-с; Дело на бывш. кулака Агафонова Ивана Агафоновича. 5.08.37 // Там же. Д-21539-сидр.
155
в разделе «Порядок ведения следствия» отмечается, что следствие необходимо проводить в ускоренном порядке1. Изученные нами материалы свидетельствуют, что в Калининской области длительность следствия по делам бывших кулаков существенно различалась: от трех дней до двух месяцев, в среднем оно занимало от полутора до двух недель. Сроки, указанные на обложках, зачастую не совпадают с датировкой документов, вошедших в состав дел. То, что не совпадают конечные даты, объясняется тем, что выписки из протоколов тройки УНКВД о вынесении приговоров и выписки из актов о приведении приговоров в исполнение подшивались к делу позднее и потому не включались в опись и датировку на обложке. Несовпадение в ряде случаев начальных дат на обложках дел с датами первых документов, вошедших в их состав, можно объяснить либо невнимательностью следователей, либо спешкой в ходе следствия и оформления дел, результатом которой также являлась хаотичность расположения (не в хронологической последовательности) документов в некоторых делах2. Не на всех титулах есть даты начала и окончания следствия. В таких случаях хронология определяется по датам документов, вошедших в дело.
На передачу дела обвиняемого на рассмотрение тройки УНКВД, вынесение приговора и приведение его в исполнение уходило от четырех дней до двух недель, в большинстве случаев около двух недель3. На приведение приговора в исполнение — от двух до пяти дней. При этом практически невозможно выявить какую-либо закономерность продолжительности следствия и быстроты вынесения приговора и приведения его в исполнение в зависимости от этапа осуществления операции в целом. Вместе с тем можно отметить, что с конца декабря 1937 г. ход следствия несколько убыстряется.
Объем материалов изученных следственных дел различен, но в основном колеблется в пределах от полутора до двух десятков листов, редко — 40-60 и более листов. Очевидно, глубокого следствия не было, все совершалось быстро, как и было запланировано. Следствие производилось ускоренно и в упрощенном порядке. В соответствии с приказом № 00447 к делу должны были приобщаться ордер на арест, протокол обыска, материалы, изъятые при обыске, личные документы, анкета арестованного, агентурно-учетный материал, про
1 См.: Юнге М., Биннер Р. Как террор стал «Большим». С. 91.
2 Дело № 4061 на Абрамова Ивана Абрамовича. 28.07.37-10.08.37 // ТЦДНИ. Ф. 7849. Д. 21541-с; Дело по обвинению Аболихина Василия Кузьмича. 22.12.37— 24.12.37// Там же. Д. 21729-с; Дело по обвинению Иванова Василия Ивановича. 8.10.37-1.11.37 //Там же. Д. 25657-с; Дело по обвинению Удальцова Семена Гавриловича. 23.12.37-27.12.37 // Там же. Д. 23019-с.
3 Вычислено на основании изучения 50 следственных дел бывших кулаков.
156
токол допроса и краткое обвинительное заключение. Документы об исполнении приговора должны были приобщаться в отдельном конверте к следственному делу каждого осужденного1.
Описи документов следственных дел
Следственные дела начинаются с описей документов, входящих в них. Описи составлялись следователями, ведущими дела, либо одним из следователей по делу. Документальный состав следственных дел достаточно однообразен, за небольшим исключением. Как правило, следственные дела состоят из следующих документов: ордера на арест обвиняемого, протокола обыска, произведенного у обвиняемого, анкеты арестованного, характеристики на подследственного (обвиняемого), протокола допроса подследственного (обвиняемого), протоколов допросов свидетелей (зачастую трех), обвинительного заключения, выписки из протокола тройки УНКВД Калининской области, выписки из акта о приведении наказания в исполнение — всего около 11 документов, то есть столько, сколько и требовалось в приказе. Вместе с тем в следственных делах встречаются и другие документы: справки районных исполнительных комитетов (РИКов) или сельсоветов о социальном положении обвиняемых, выписки из протоколов заседаний РИКов об исключении хозяйств из списков зажиточной части деревни, справки районных отделов или выписки об имеющихся судимостях, справки о состоянии здоровья обвиняемых, их семейном положении, об отбытии срока наказания, о выполняемых работах, заявления обвиняемых, справки об имущественном положении обвиняемых, выписки из протоколов заседаний тройки ОГПУ по предшествующим обвинениям, постановления о принятии дел к рассмотрению, постановления об избрании меры пресечения и предъявлении обвинения, протоколы об отказе от дачи показаний обвиняемыми, протоколы об объявлении окончания расследования. Некоторые из перечисленных документов, которые в основном встречаются в делах, начатых в начале — середине июля 1937 г., позволяют увидеть разницу протекания следствия до приказа № 00447 и после его получения. В описях встречаются исправления. Так, в опись одного из следственных дел после ее составления было внесено дополнение в позицию под № 8 — агентурное донесение на обвиняемого на одном листе, которое в деле отсутствует. В другом следственном деле за описью документов следует полутитульный лист «Материалы учетных данных (агентурные донесения, заявления, справки сельсоветов, протоколы допросов свидетелей и прочее)». В данном деле в наличии все виды перечисленных документов, за исключением аген
См.: Юнге М., Биннер Р. Как террор стал «Большим». С. 91-92.
157
турных донесений. Видимо, агентурные донесения могли изыматься из дел при их рассекречивании в момент передачи в ТЦДНИ1.
Вместе с тем есть следственные дела, которые по составу документов очень сильно отличаются от основной их массы. В качестве примера можно привести следственное дело по обвинению Козлова Ивана Дементьевича, которое велось в течение одного месяца, с 28 ноября по 27 декабря 1937 г.2 В его составе 31 документ, в том числе 9 протоколов допросов свидетелей (некоторых из них допрашивали по два раза), а также целый комплекс различных справок (от Оленинской МТС, Озерецкого мясокомбината), квитанций, сообщений и других документов, подтверждающих различные обстоятельства жизни обвиняемого.
В качестве еще одного примера можно привести следственное дело брата Козлова И. Д., Козлова Петра Дементьевича, состоящее из 40 документов, из которых 12 имеют непосредственное отношение к следствию 1937 г., а 28 документов — к периоду с июля 1954 г. по июнь 1998 г.: заявление Поляковой А. П. (дочери обвиняемого), протоколы допросов свидетелей (повторенные через много лет), различные справки, копия свидетельства о смерти и др. Вторая часть документов данного следственного дела сложилась в связи с заявлением Поляковой А. П. и Козлова М. П. (детей Козлова П. Д.) на имя Председателя Президиума Верховного Совета СССР К. Е. Ворошилова от 9 мая 1954 г., в котором они выражали просьбу пересмотреть дело их отца и дать ему возможность приехать к ним на жительство. Они не знали, что он был приговорен в 1937 г. к высшей мере наказания3.
Отличается от других и следственное дело Табакова Александра Антоновича, которое начинается с документов 1934 — 1935 гг., связанных с убийством колхозного активиста Ширяева Ф. Н., по которому Табаков привлекался в качестве одного из обвиняемых. Его вина не была доказана, из-под стражи он был освобожден, дело было прекращено и сдано в архив в 1935 г.4 Однако некоторые материалы предыдущего обвинения вновь появляются в следственном деле Табакова А. А. в период Большого террора. Документы 1934-1935 гг. и 1937 г.
1 Дело по обвинению гражданина села Семеновское Левушинского сельсовета Кашинского района Калининской области Железнова Алексея Александровича // ТЦДНИ. Ф. 7849. Д. 20381-с. Опись; Дело по обвинению гражданина Харчевникова Николая Григорьевича. 8.08.37- 11.08.37//Тамже. Д. 21502-с. Л. 1а.
2 Дело по обвинению Козлова Ивана Дементьевича. 28.11.37 — 27.12.37 // Там же. Д. 24070-с.
3 Дело по обвинению гр. Козлова Петра Дементьевича. 16.02.37 // Там же. Д. 6035-с.
4 Дело по обвинению Табакова Александра Антоновича и Табакова Георгия Дмитриевича по ст. 58 п. 8 УК // Там же. Д. 5248-с.
158
располагаются с нарушением хронологической последовательности. Из материалов 1935 г. представлены протоколы допросов свидетелей, а также два донесения под псевдонимами «Масленка» и «Соловьев», в которых имеются показания о причастности Табакова А. А. к убийству Ширяева Ф. Н. и о его контрреволюционных настроениях1.
Ордера на обыск и арест, протоколы обысков
Далее рассмотрим ход следствия на примере конкретных документов и их информативных возможностей. Как правило, первым документом следственных дел является ордер на обыск и арест, который выдается на бланке, но не имеет строгих правил заполнения. Ордер имеет номер, число, информацию о том, какому сотруднику УНКВД по Калининской области или УРКМ УНКВД по Калининской области он выдан, имя гражданина, подлежащего обыску и аресту, его адрес. Ордер имеет примечание, в котором говорится о том, что все должностные лица и граждане обязаны оказывать обладателю ордера полное содействие. Ордер предъявляется обвиняемому, который после ознакомления с ним должен расписаться на нем. Иногда на ордере указывается срок его действия (одни сутки) и обозначается, в каких целях он выдан (например, на предмет обнаружения огнестрельного оружия), указывается дата производства обыска, что позволяет определить, допускались ли нарушения процессуальных норм при осуществлении обыска и ареста2. Анализ ордеров показывает, что нарушения допускались.
Например, ордер на обыск и арест Абакшина Василия Васильевича был выдан 18 декабря 1937 г. сроком на одни сутки, а произведен обыск был 24 декабря 1937 г., т. е. с опозданием на несколько суток. В ордере указаны понятые, а также что при обыске ничего не было обнаружено. При предъявлении ордера и ознакомлении с ним за неграмотного Абакшина В. В. расписался его сын. Остается неизвестным, вызвал ли просроченный ордер возражения со стороны обвиняемого и его родственников или они не обратили на это никакого внимания, полностью подчиняясь государственной бумаге3. В ордере на обыск и арест Желез-нова А. А. было внесено неизвестно кем исправление в дату осуществления обыска и ареста: 5 октября переправлено на 6 октября 1937 г.4
Дело по обвинению Табакова Александра Антоновича // ТЦДНИ. Ф. 7849. Д.20519-С.
Дело по обвинению Абакшина Василия Васильевича. 18.12.37 — 26.12.37 // Там же. Д. 24186-с.
3 Там же. Л. 1,2.
4 Дело по обвинению гражданина села Семеновское Левушинского сельсовета Кашинского района Калининской области Железнова Алексея Александровича // Там же. Д. 20381-е. Л. 1.
159
Еще один пример, гораздо более разительный. В следственном деле Александрова Василия Глебовича в ордере, выданном 5 августа 1937 г. сотруднику УНКВД СССР по Калининской области Сучкову, допущена ошибка: «[...] на производство обыска в жилых и холодных стройках и независимо от результата подлежит аресту гр-н Глебов Василий Александрович» (курсив мой. — И. С). В ордере указывается адрес, по которому следует произвести обыск и арест. На обороте листа значится: «Ордер мне предъявлен 5.VIII-37» и стоит подпись Александрова В.1 В соответствии с анкетой арестованного у Александрова В. Г. низшее образование. В силу его малограмотности вполне возможно, что ордер был ему не предъявлен, а объявлен, как это и значится в документе, поэтому он вполне мог и не увидеть, что ордер выписан на обыск и арест Глебова В. А., а не Александрова В. Г. Тем не менее такая неточность, и то, что в ордер не были внесены соответствующие исправления, свидетельствует, с одной стороны, о спешке, в которой работали органы, а с другой стороны — что они практически ничего не опасались, так как были уверены, что проверки не будет. Ошибки в данном деле на этом не закончились. Комиссар опер-отдела, заполняя протокол обыска, осуществленного 5 августа 1937 г., продолжает допускать ошибки: в частности, он пишет, что обыск произведен у гражданина Глепова Василия Александровича (не Глебова и не Александрова), адрес в протоколе указывается Александрова В. Г. — колхоз «Новая жизнь». В качестве понятого при обыске присутствовал житель того же колхоза Тушкин В. И. В протоколе отмечается, что в ходе обыска задержан гражданин Глепов В. А. и при обыске у него было изъято шесть писем и восемь фотографий (в деле ничего из изъятого обнаружено не было) и что при обыске жалоб не было высказано2. И только в анкете арестованного появляется исправление ошибки в фамилии: Глебов на Александров. В этой же анкете в графе «социальное происхождение» «середняк» исправлено на «кулак». В конце анкеты имеется заверение исправлений, но не фиксируется, каких и сколько3. Не на всех ордерах имеются подписи арестованных о том, что ордера были им предъявлены.
В одних случаях результаты обыска фиксировались в ордере и протокол обыска и ареста не велся, в других — велся протокол. Из протоколов обыска и ареста видно, что при обыске и аресте достаточно часто присутствовали представители власти (председатель сельсовета, секретарь сельсовета, председатель колхоза, член сельсовета), они же
Дело по обвинению Александрова Василия Глебовича. 5.08.37 // ТЦДНИ. Ф. 7849. Д. 22803-с. Л. 1.
2 Там же. Л. 2.
3 Там же. Л. 3.
160
нередко выступали свидетелями по делу. Как правило, в протоколах обыска отмечалось, что при обыске ничего не обнаружено и жалоб нет. Вместе с тем встречаются протоколы обыска, в которых перечисляются изъятые при обыске предметы: письма, книги, некоторые документы. В делах даже имеются конверты, в которых, видимо, эти вещи хранились, но в настоящее время они в большинстве случаев отсутствуют1. В некоторых конвертах имеются отдельные документы. Так, в конверте в деле Забелина В. А. хранятся следующие материалы: различные справки; переписка Забелина В. А. с М. С. Зеленцо-вым 1934 и 1937 гг. по вопросу о возможности его устройства на работу в Ленинграде; документы 1940 г., связанные с ходатайством жены Забелина В. А. о принесении протеста на решение тройки УНКВД Калининской области по делу ее мужа; переписка 1-го Спецотдела УНКВД Калининской области с 1-м Спецотделом НКВД СССР по делу Забелина В. А. Жене Забелина В. А. в ее ходатайстве в 1940 г. было отказано2.
Таким образом, требования о производстве обыска выполнялись. Вместе с тем в приказе отмечалась обязательность изъятия оружия, боеприпасов, военного снаряжения, взрывчатых, отравляющих и ядовитых веществ, контрреволюционной литературы, драгоценных металлов в монетах, слитках и изделиях, иностранной валюты, множительных приборов и переписки3. Ничего из перечисленного, за исключением переписки и некоторых документов, не указанных в приказе, при обысках не обнаруживалось, и это фиксируется в ордерах и протоколах обысков изученных следственных дел.
Анкеты арестованных
В большинстве случаев следующим документом в следственных делах является анкета арестованного. Она представляет собой чрезвычайно информативный источник. С одной стороны, анкета свидетельствует о том, какие именно вопросы о жизни арестованных более всего интересовали власть. С другой стороны, содержание ответов на эти вопросы показывает, кого власть считала своим врагом. Кроме того, имеется возможность сравнить ответы арестованных с определениями контингентов, подлежащих репрессии, данными
1 Дело по обвинению Габлина Никиты Ивановича по ст. 58 п. 10 УК РСФСР. 17.07.37-28.07.37 // ТЦДНИ. Ф. 7849. Д. 21588-с; Дело по обвинению Фадеева Андрея Константиновича. 15.09.37-1.11.37 // Там же. Д. 20453-с; Дело по обвинению Минина Осипа Васильевича. 14.11.37-26.11.37 // Там же. Д. 22512-с; Дело по обвинению Суворова Михаила Ивановича. 12.12.37-29.12.37 // Там же. Д. 21157-с.
2
Дело по обвинению Забелина Василия Антоновича. 19.08.37-31.08.37 //Там же. Д-21302-с. Л. 18.
См.: Юнге М., Биннер Р. Как террор стал «Большим». С. 90.
161
в приказе № 00447. В частности в соответствии с приказом репрессии подлежали бывшие кулаки, вернувшиеся после отбытия наказания и продолжавшие вести активную антисоветскую подрывную деятельность, а также бежавшие из лагерей или трудпоселков, скрывавшиеся от раскулачивания, ведущие антисоветскую деятельность, состоявшие в повстанческих, фашистских, террористических и бандитских формированиях1. Вопросы анкеты были направлены на получение об арестованном следующей информации: профессия, служебное положение, имущественное положение на момент заполнения анкеты и до 1929 г. (т. е. до начала массовой коллективизации), социальное положение в момент ареста, служба в царской, белой и красной армиях, социальное происхождение, национальность, гражданство, партийность, образование, наличие судимости и характер наказания, состояние здоровья и состав семьи.
Анкеты арестованных свидетельствуют о том, что жизнь каждого человека была неповторима. Вместе с тем на основе анализа анкет можно выделить некоторые общие черты, характерные для многих арестованных. На вопрос о месте работы наиболее частые ответы — в колхозе, временная работа в колхозе, реже называются другие места, например железнодорожная станция. Самая распространенная из называемых профессий — крестьянин-хлебопашец; единично упоминаются: булочник-бараночник, плотник, фельдшер, кузнец, хлебороб.
Данные изученных анкет показывают, что до 1929 г. арестованные по преимуществу имели крепкое хозяйство с хорошим домом, надворными постройками, рабочим и продуктивным скотом, были хорошо обеспечены землей, сельскохозяйственным инвентарем, а нередко и сельскохозяйственными машинами. Иные владели небольшими предприятиями для переработки сельскохозяйственной продукции (заводами) с наемной рабочей силой. После раскулачивания у них оставалась очень незначительная часть прежнего хозяйства: дом, двор, корова или лошадь, сад; у некоторых хозяйство полностью было ликвидировано, значит, с экономической точки зрения они не представляли угрозы для государства, так как ничем не отличались от других селян.
На вопрос анкеты о социальном положении на 1937 г. даются различные ответы: «колхозник», «раскулаченный кулак», «кулак», «кулак-торговец-спекулянт», «хозяйство ликвидировано», «ничего нет», «из крестьян-кулаков», «рабочий» и т. д. Ответы арестованных свидетельствуют о том, что в народе не было четкого представления об определении социального положения, об этом также говорят и ответы свидетелей на анкетные вопросы протоколов.
1 Юнге М., Биннер Р. Как террор стал «Большим». С. 85.
162
Аналогичная ситуация складывалась с определением социального происхождения. Арестованные характеризовали его следующим образом: «из крестьян», «крестьянин-кустарь», «раскулаченный кулак», «все имущество было изъято в 1930 г.», «с семьей выслан на Урал, оттуда бежал, семья возвращена обратно». Таким образом, для арестованных графа «социальное положение в момент ареста» сильно перекликалась с графой «социальное происхождение», и они давали на эти вопросы идентичные ответы.
Большинство арестованных служили в царской армии, их служба приходилась на период Первой мировой войны, некоторые служили в Красной армии в период Гражданской войны рядовыми или специалистами (фельдшер), что, однако, не спасло их от преследования властью. Арестованные в основном были малограмотными (с образованием от одного до пяти классов сельской школы), некоторые — неграмотными.
Как показывают изученные анкеты, как правило, арестованные подвергались арестам первый раз в период с 1929 по 1934 г., судимы были тройкой ОПТУ по статье 58 п. 10-11 и по статье 107 УК РСФСР за контрреволюционную деятельность и агитацию против советской власти, срок наказания от 3 до 5 лет ИТЛ, высылка в Архангельск, Северный край, Казахстан, отдаленные края СССР1. Некоторые обвиняемые подвергались арестам с конца 1920-х гг. до 1937 г. неоднократно. В качестве примера можно привести Кабанова Н. П., который арестовывался пять раз — в 1919, 1923, 1929,1934 и 1935 гг. При этом наказания 1929 и 1934 гг. позже были отменены2. В некоторых анкетах отмечается, что срок отбывался не полностью из-за плохого здоровья либо сокращался за хорошую работу.
В 1937-1938 гг. арестовывались люди различных возрастов. Как свидетельствуют изученные анкетные данные, арестованные в возрасте от 30 до 50 лет составляли 33 %, от 50 до 60 лет — 29 %, от 60 лет и старше — 38 %. Таким образом, доля людей старше 60 лет, находившихся в неработоспособном возрасте, была значительной. Большинство арестованных крестьян считали себя здоровыми людьми, они имели семьи и от двух до шести детей разного возраста (от одного месяца до 40 лет).
1 Дело по обвинению Мининых Терентия и Осипа Васильевичей. 10.01.32-26.01.33// ТЦДНИ. Ф. 7849. Д. 13116-с; Дело по обвинению Суворова Ивана Фро-ловича. Суворова Михаила Ивановича, Волкова Архипа Федотовича, Волкова Михаила Архиповича, Кудрявцева Михаила Сергеевича, Колосова Федора Михайловича. 12.12.32-2.02.33 //Там же. Д. 20958-с; Дело по обвинению Яковлева Дмитрия Яковлевича. 1932 // Там же. Д. 4191-с.
Дело на Кабанова Николая Петровича, деревня Чурилово того же сельсовета Овинищенского района. 14.11.37-20.11.37 // Там же. Д. 21739-с. Л. 4.
163
В некоторых следственных делах встречаются справки о состоянии здоровья арестованных. В отдельных случаях экспертиза, видимо, была достаточно объективной в плане освидетельствования состояния здоровья. Так, арестованный Аболихин В. К. (61 год), по собственным показаниям, считал себя вполне здоровым, в то время как проведенный медицинский осмотр выявил у него ряд заболеваний: ограничение движения в правом локтевом суставе, хроническое воспаление сердечной мышцы, в силу чего он был способен только к легкому физическому труду. Зато в другом случае, несмотря на боли в области сердца, которые квалифицировались как миокар-диопатия, делалось медицинское заключение о годности арестованного к физическому труду без ограничений1.
Характеристики сельских советов на арестованных
и другие документы, содержащие элементы характеристик
Практически во всех следственных делах имеются характеристики сельсоветов на граждан, подвергшихся аресту, с описанием экономического состояния хозяйств на момент раскулачивания. В них также сообщается о наказаниях, которым арестованные и их семьи подвергались в первой половине 1930-х гг., далее следуют характеристики действий арестованных после возвращения из мест лишения свободы. При этом всячески подчеркивалось, что люди не исправились и продолжают занимать прежнюю позицию по отношению к советской власти2.
Вместо отсутствующих характеристик арестованных в следственных делах имеются справки сельсоветов и районных исполнительных комитетов об их имущественном положении и предшествующих арестах, которые по сути выполняют функции характеристик и по
1 Дело по обвинению Аболихина Василия Кузьмича. 22.12.37-24.12.37 //ТЦДНИ. Ф. 7849. Д. 21729-с. Л. 4; Дело по обвинению Аксакова Дмитрия Харитоновича. 7.10.37 // Там же. Д. 25656-с. Л. 4.
2 Дело по обвинению Абрамова Василия Абрамовича. 9.02.38-12.02.38 // Там же. Д. 22324-с. Л. 6; Дело по обвинению Абрамова Ивана Абрамовича. 28.07.37-10.08.37 // Там же. Д. 21541-с. Л. 4; Дело по обвинению Александрова Василия Глебовича. 5.08.37 // Там же. Д. 22803-с. Л. 4; Дело по обвинению Агафонова Ивана Агафоновича. 5.08.37 // Там же. Д. 21539-с. Л. 4; Дело по обвинению Аболихина Василия Кузьмича. 22.12.37-24.12.37 // Там же. Д. 21729-с. Л. 5; Дело по обвинению Чадова Михаила Сергеевича. 7.10.37-1.11.37 // Там же. Д. 20441-с. Л. 5; Дело по обвинению Шебанова Николая Александровича. 22.12.37-27.12.37 // Там же. Номер дела отсутствует. Л. 4; Дело по обвинению Эльвельта Юлиуса Михайловича. 22.12.37 — 28.12.37 // Там же. Д. 25629-с. Л. 4; Дело по обвинению Югансона Ивана Тимофеевича. 17.11.37-24.12.37 // Там же. Д. 17714. Л. 5 и др.
164
содержанию напоминают их. Таким образом, органы власти предоставляли следственным органам информацию, которая в тех условиях вполне могла послужить основанием для повторного ареста. Некоторые документы следственных дел косвенно это подтверждают. В следственном деле Габлина Н. И. имеется постановление о начале следственного дела, основанием для которого, как отмечается, послужил имеющийся на Габлина Н. И. материал о ведущейся им антисоветской деятельности. Такой материал можно было почерпнуть из характеристик и справок сельсоветов и РИКов, доносов, допросов свидетелей, предшествующих допросам обвиняемых.
Иногда в следственных делах встречаются заявления обвиняемых с просьбой опросить конкретных людей, которые могли бы положительно охарактеризовать их. В частности Александров В. Г. просил допросить председателя колхоза «Новая жизь» Туманова С. С. и бригадира Лебедева Р., которые тем не менее не были привлечены к следствию1. Габлин Н. И. также просил допросить по его делу председателя и бригадира колхоза «Крестьянин». Допросы этих свидетелей были произведены, но они подтвердили, что Габлин Н. И. проводил антисоветскую агитацию2. Очевидно, что обвиняемые пытались привлечь в свою защиту наиболее авторитетных для власти людей.
Протоколы допросов обвиняемых
Важной составной частью следственных дел являются протоколы допросов обвиняемых. Опираясь на изученные протоколы, можно предположить, что допросы велись спокойно, в корректной форме, следователи (служащие органов госбезопасности) обращались к обвиняемым на «вы». Но при этом вопросы, которые задавались обвиняемым, могли оказывать на них очень сильное психологическое давление, так как фактически это были вопросы-утверждения: «вы обвиняетесь в антисоветской агитации, в распространении провокационных слухов, направленных на срыв мероприятий партии и правительства [...]»; «следствию известно, что вы вели разлагатель-ную работу»; «из свидетельских показаний известно, что вы [...]»; «зачитываю выдержку из свидетельских показаний о вашей контрреволюционной агитации» и т. д. Допросы обвиняемых, видимо, продолжались 30-40 минут. В некоторых протоколах указывается время начала и окончания допросов: 20 час. 35 мин. — 21 час. 05 мин.,
Дело по обвинению Александрова Василия Глебовича. 5.08.37 // ТЦДНИ.
ф- 7849. Д. 22803-с. Л. 7. 2
Дело по обвинению Габлина Никиты Ивановича по ст. 58 п. 10 УК РСФСР. 17.07.37-28.07.37//Там же. Д. 21588-с. Л. 20, 22.
165
И час. 30 мин. — 12 час. 00 мин.1 Никаких угроз обвиняемым со стороны следователей в изученных протоколах не прослеживается. Можно привести наиболее жесткие высказывания следователей в адрес обвиняемых по протоколам допросов. При допросе Александрова В. Г. следователем было заявлено, что обвиняемый дает ложные показания, в то время как следствие требует правдивых2. Допрашивая Цапурина С. П., следователь заявил: «Следствие располагает достаточными данными о вашей антисоветской деятельности, требую правдивых показаний о вашей антисоветской агитации»3. В целом язык протоколов допросов обвиняемых свидетельствует о том, что в них зафиксирована устная речь конкретных людей с присущими ей нюансами, специфическими оборотами, речевыми ошибками. Практически во всех протоколах допросов обвиняемых фиксируется непризнание ими вины4. Как правило, обвиняемые подписывали протоколы допросов на каждой странице. Но встречаются случаи, когда они от этого отказывались, видимо, опасаясь, что протоколы могут не соответствовать действительности. Так, например, Габлин Н. И. отказался подписать предъявленное ему постановление об избрании меры пресечения, протокол допроса, протокол, фиксирующий отказ обвиняемого подписать протокол допроса, но подписал ордер на производство обыска и ареста, протокол обыска, анкету арестованного5.
1 Дело по обвинению Агафонова Ивана Агафоновича. 5.08.37 // ТЦДНИ. Ф. 7849. Д. 21539-с. Л. 6, 8; Дело по обвинению Александрова Василия Глебовича. 5.08.37 // Там же. Д. 22803-с. Л. 9; Дело по обвинению Яковлева Дмитрия Яковлевича. 22.12.37-27.12.37 // Там же. Д. 22632-с. Л. 8; Дело по обвинению Александрова Ивана Семеновича. 18.11.37-24.11.37 //Тамже. Д. 24183-с. Л. 7; Дело по обвинению Афонина Ивана Афанасьевича. 8.10.37 — 30.10.37 // Там же. Д. 20446-с. Л. 6; Дело по обвинению Бал-дина Якова Савельевича. 5.08.37-11.09.37 // Там же. Д. 21505-с. Л. 9; Дело по обвинению Балтина Андрея Карповича. 27.07.37-12.08.37 // Там же. Д. 24204-с. Л. 8.
2 Дело по обвинению Александрова Василия Глебовича. 5.08.37 // Там же. Д. 22803-с. Л. 9.
3 Дело по обвинению Цапурина Семена Панфиловича Нерльского района Калининской области // Там же. Д. 21563-с. Л. 5.
4 Дело по обвинению Евдокимова Семена Евдокимовича. 13.08.37-31.08.37 // Там же. Д. 21329-с. Л. 7; Дело по обвинению Васильева Андрея Григорьевича. 22.12.37-25.12.37 // Там же. Д. 23013-с. Л. 8; Дело по обвинению Васильева Василия Яковлевича. 22.12.37-24.12.37 // Там же. Д. 21995-с. Л. 10; Дело по обвинению Гаврилова Дмитрия Гавриловича. 20.09.37-29.09.37 // Там же. Д. 24733-с. Л. 9; Дело по обвинению Гаранина Федора Федоровича. 20.09.37-29.09.37 // Там же. Д. 25668-с. Л. 7; Дело по обвинению Дементьева Андрея Федоровича. 27.09.37-30.09.37 // Там же. Д. 20430-с. Л. 10; Дело по обвинению Дмитриева Ивана Дмитриевича. 6.08.37-18.09.37 // Там же. Д. 25633-с. Л. 8.
5 Дело по обвинению Габлина Никиты Ивановича по ст. 58 п. 10 УК РСФСР. 17.07.37-28.07.37 // Там же. Д. 21588-с. Л. 2-5,9,11.
166
Комментариев нет:
Отправить комментарий
Примечание. Отправлять комментарии могут только участники этого блога.