Сталинизм в советской провинции 1937-1938 гг. Массовая операция на основе приказа №00447 12/20

Ленинградским управлением НКВД была проделана определенная подготовительная работа.
Во-первых, были заблаговременно внесены изменения в порядок учета уголовных элементов, вернувшихся или бежавших из ИТЛ. В частности, в директиве УНКВД ЛО № 128878 от 16 июля 1937 г., подписанной начальником управления Л. М. Заковским, определялся порядок деятельности подчиненных структур на местах по организации данной работы1.
Во-вторых, с середины июля и до начала операции УНКВД ЛО продолжало форсированно выявлять предполагаемые для массовых репрессий контингента, в том числе и уголовников. Так, Л. М. Заков-ский 22 июля 1937 г. своей директивой № 129101 «дополнительно» к директиве от 16 июля разъяснил, «кто в порядке подготовки к операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других враждебных элементов должен дополнительно пройти по первой и второй категории [...]»2. На первоначальном этапе подготовки к операции, сразу после постановления Политбюро ЦК ВКП(б) «Об антисоветских элементах» от 2 июля 1937 г., в котором всем секретарям обкомов ВКП(б) и руководителям УНКВД предлагалось в пятидневный срок представить в ЦК не только персональный состав троек, но и количество бывших кулаков и уголовников, подлежавших расстрелу, равно как и подлежавших высылке, Ленинградское УНКВД 9 июля доложило в НКВД СССР свои предварительные данные3.
Из телеграммы УНКВД ЛО № 16 от 9 июля 1937 г. на имя Н. И. Ежова, подписанной заместителем начальника УНКВД ЛО старшим майором госбезопасности В. H. Гариным (Жебеневым), стало ясно, что намеченные цифры репрессируемых кулаков — 4 168 чел. и уголовников — 2 483 чел. являются ориентировочными. Они, как отмечал В. H. Гарин, не были дополнены данными по 10 отдаленным районам Ленинградской области, а полученные первичные сведения еще нуждались в перепроверке и уточнении. Таким образом, на 9 июля УНКВД ЛО «планировало» в ходе операции расстрелять 639 кулаков и 169 уголовников.
Окончательно утвержденные 30 июля цифры подлежащих репрессии в Ленинградской области в 14 тыс. чел., из которых по первой категории предполагалось репрессировать 4 тыс. чел., свидетельствовали о том, что в промежутке между 9 и 30 июля произошла их су
1 Ленинградский мартиролог. Т. 1. С. 39; СРАФ УФСБ РФ по СПб и области. Ф. 8. Оп. 24. П. 9. Л. 173-175.
2 Там же. Л. 176-178. Если первая категория включала три десятка признаков, то применительно ко второй категории допускалось определение «менее активные, но все же враждебные элементы»: Там же. Л. 177-178.
Трагедия советской деревни. Т. 5. Кн. 1. С. 321.
522

щественная корректировка в сторону увеличения. Активное участие в этом процессе принимали, главным образом, УНКВД ЛО и обком ВКП(б).
Так, очевидно, зная о содержании шифротелеграммы НКВД СССР № 300 от 12 июля, направленной в адрес Л. М. Заковского, в которой ему предписывалось, имея при себе расчетные данные по репрессируемым контингентам, прибыть в Москву для подготовки к предстоящей операции, первый секретарь Ленинградского обкома ВКП(б) А. А. Жданов 13 июля послал на имя И. В. Сталина телеграмму, где просил от имени ОК ВКП(б) «отсрочить представление количества лиц, подлежащих расстрелу и высылке, до 16 июля»1.
Хотя Политбюро ЦК ВКП(б) после 11 июля больше не утверждало цифр, которые отправляли из регионов2, тем не менее в приказе НКВД СССР № 00447 для Ленинградской области определялась расчетная цифра репрессируемых не 6 651 чел., а 14 000 чел. 16 и 22 июля появились упомянутые выше директивы, ставшие важными регуляторами, ускорившими процедуру подготовки операции.
Помимо всего прочего, начальник УНКВД ЛО Л. М. Заковский в ходе служебного совещания в Москве с начальниками управлений НКВД 16-17 июля внес предложение по заметному расширению признаков первой (расстрельной) категории, доведя их до 30, что почти вполовину превышало прежние параметры. Этим самым он планировал создать более широкий оперативный простор для изъятия репрессируемых контингентов, с одной стороны, и избавить руководство УНКВД от необходимости постоянных обоснований по их увеличению — с другой3.
Наконец, подготовительная работа к операции была задокументирована соответствующей ведомственной нормативной базой на уровне самого УНКВД ЛО, представленной в форме: плана операции с вариантом организации 12 оперсекторов и количеством оперативных групп в них4; списка тюрем Ленинградской области и Карельской АССР с лимитом заключенных на середину июля 1937 г.5; перечня мест концентрации арестованных по операции6; определения районов проведения операции на территории Псковского, Мурманского
1 РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 166. Д. 576. Л. 8.
2 Трагедия советской деревни. Т. 5. Кн. 1. С. 326.
Иванов В. А. Механизм массовых репрессий в Советской России в конце 20-х-40-х гг. (на материалах Северо-Запада РСФСР): Дисс. ... докт. ист. наук. СПб., 1998. С. 205.
4 СРАФ УФСБ РФ по СПб и области. Колл. док. Арх. № 9 (1937). Л. 162-162 об.
5 Там же. Ф. 8. Оп. 19. П. 8. Л. 202-203.
6 Там же. Оп. 24. П. 9. Л. 170.
523

и Кингисеппского округов1 и др. Предварительно назначенный руководителем операции заместитель начальника УНКВДЛОВ. Н. Гарин уже к 20-м числам июля представил сведения о составе специальной группы (штаба) по проведению будущей операции и предложения по контингентам, подлежавшим репрессиям на территории Ленинградской области; мерам наказания репрессируемых; порядку проведения операции и ведения следствия; порядку приведения приговоров в исполнение; по организации руководства операцией и отчетности2.
Начальник Ленинградского областного управления РКМ УНКВД ЛО майор милиции Г. А. Кирососянц-Киракозов, входивший в состав штаба по проведению операции, предварительно назначил руководить всеми мероприятиями по изъятию и репрессированию уголовных элементов своего заместителя майора милиции А. Ф. Красно-шеева, а во все оперсекторы Ленинградской области закрепил в качестве заместителей начальников опергрупп опытных сотрудников милиции и уголовного розыска. Помимо специальных вооруженных подразделений, приданных оперативным группам для изъятия уголовников, к операции привлекалось более 150 чел. из чекистского запаса, 480 курсантов погранучилища имени К. Е. Ворошилова и около 180 слушателей школы милиции3.
Предварительные решения были приняты и по процедурным сторонам будущей операции. Так, для проверки и изучения дел, а также для оформления повесток предлагалось организовать, например, контрольную группу в количестве 8 чел., а для оформления протоколов Особой тройки, исполнения решения, учета осужденных и разработки статистических материалов сформировать учетную группу из сотрудников чекзапаса. Приведение в исполнение судебных приговоров, за исключением секторов Новгородского, Боровического и частично Псковского окротдела НКВД, планировалось производить в Ленинграде силами сотрудников комендатуры УНКВД ЛО.
Таким образом, по предварительным докладам руководства УНКВД ЛО и характеру служебной переписки, а также содержанию нормативных документов можно было заключить, что Ленинградское управление НКВД было готово к проведению операции по уголовным элементам к 25 июля 1937 года.
1 СРАФ УФСБ РФ по СПб и области. Ф. 8. Оп. 24. П. 9. Л. 170-170 об.
2 Там же. Колл. док. Арх. № 219 (1937). Л. 152-168 об. Хотя Марк Юнге и Рольф Биннер сетуют на отсутствие каких-либо «следов этой операции» (см: Юнге М., Биннер Р. Как террор стал «Большим». Секретный приказ № 00447 и технология его исполнения. М., 2003. С. 10-11), на самом деле они есть, так как основная подготовительная работа по ее проведению регламентировалась нормативными актами Управления НКВД (она отражена в служебной переписке мест с центром), до сих пор засекреченными.
3 СРАФ УФСБ РФ по СПб и области. Колл. док. Арх. № 219 (1937). Л. 180. 524

Операция по репрессированию бывших кулаков, активных АСЭ и уголовников, отнесенных к первой категории, началась ночью 5 августа 1937 г. На основании утвержденного списка начальники окр-отделов и опергрупп производили аресты, которые оформлялись соответствующими ордерами. При аресте осуществлялись тщательный обыск и досмотр. Арестованные уголовники сосредотачивались в арестных помещениях, определенных заранее в каждом окротделе и опергруппе. По окончании следствия, которое проводилось ускоренно и в упрощенном порядке, следственные дела передавались на рассмотрение Особой тройки УНКВД ЛО, в состав которой вошли второй секретарь обкома ВКП(б) П. И. Смородин (до 4.09.1937 г.), начальник УНКВД ЛО Л. М. Заковский и прокурор Ленобласти Б. П. Позерн.
Первое заседание Особой тройки было оформлено протоколом № 1 от 9 августа 1937 г. На рассмотрение тройки были представлены материалы на 117 арестованных бывших кулаков, антисоветских элементов и уголовников. В основном тройка рассматривала «смешанные» дела, отличающиеся тем, что в августе-октябре 1937 г. в них преобладали арестованные кулаки, а к концу года — уголовники. В некоторые протоколы Особой тройки были сведены только уголовные элементы. Так, в протоколе № 214 от 15 декабря 1937 г. были представлены исключительно уголовники и антисоветские элементы, связанные с уголовной средой. Заседаниями Особой тройки от 4, 10 марта, 17 апреля, 30 июня 1938 г. (протоколы № 308, 316, 342, 352 и др.) из 335 осужденных уголовников 326 чел. (98 %) были приговорены к расстрелу1. Составители «Ленинградского мартиролога» также приводят список репрессированных в 1937 г. в порядке исполнения приказа НКВД СССР № 00447 как «уголовников и социально опасных элементов»2.
С началом операции ее организаторы сразу столкнулись с рядом трудностей, не учтенных ранее. Во-первых, выяснилось, что агентура и секретное осведомление органов госбезопасности и оперативных подразделений милиции вообще не были готовы к ее проведению. Отчасти это было вызвано последствиями организационных перемен, связанных с передачей в конце мая 1937 г. агентурной сети, прикрывающей все торговые и снабженческие организации Ленинградской области, в том числе и систему облпотребсоюза, из окружных
Отдел специальных фондов Информационного центра ГУВД Санкт-Петербурга и Ленинградской области (далее - ОСФ ИЦ ГУВД СПб и области). Ф. 60 СО. «Коллекция уголовных дел на осужденных внесудебными органами 1917-1945,2001». Протоколы Особой тройки УНКВД ЛО за август 1937 - май 1938 гг.
2
Ленинградский мартиролог. Т. 5. С. 215-500.
525

отделов и РО НКВД органам милиции Ленинграда и области1. Позже совершенно секретным циркуляром НКВД СССР № 181 от 9 августа 1938 г. признавались ошибочность и непродуманность этих мероприятий, парализовавших работу агентурной сети по выявлению законспирированного уголовного подполья, расхитителей государственной собственности, спекулянтов, растратчиков и аферистов2.
Речь шла о том, что, по мнению сотрудников госбезопасности, оперативный персонал милиции и уголовного розыска не в полной мере использовал агентурно-осведомительскую сеть, переданную им из подразделений госбезопасности для оперативного обслуживания то-варно-проводящих сетей города и области, где «окопались многочисленные не разоблаченные уголовные и антисоветские элементы»3.
Во-вторых, обозначились районы Ленинградской области (соответствующие секторы. — В. И.), где операция по уголовным элементам могла явно провалиться. Если в Крестецком, Мало-Вишерском, Ло-дейнопольском районах к ноябрю 1937 г. она проводилась в высоком темпе, то в Кингисеппском округе, на Кировской железной дороге, в Хвойнинском, Вознесенском, Подпорожском, Дедовическом и ряде других районов репрессии по ним приобрели вялотекущий характер. По оценке руководителя операции В. H. Гарина, главная причина низких темпов репрессий заключалась в том, что от активистов из числа рабочих и колхозников в адрес органов НКВД перестали поступать в большом количестве письменные и устные заявления, «быстрая реализация которых в значительной мере способствовала дальнейшему изъятию контрреволюционного враждебного элемента и укреплению авторитета местных органов НКВД, как УГБ, так и милиции»4. В октябре в районы, отстававшие по развороту операции, из опергрупп секторов и Ленинграда были командированы оперативные бригады во главе с сотрудниками, показавшими хорошие образцы работы5.
Не оказал заметного влияния на темпы операции и циркуляр НКВД СССР № 61 от 7 августа 1937 г. «Об усилении борьбы с грабителями и уголовниками-рецидивистами», расширивший перечень дел и лиц, передаваемых на рассмотрение Особой тройки НКВД6. Этот совершенно секретный циркуляр НКВД, по существу, отменял юрисдикцию «Инструкции тройкам НКВД по рассмотрению дел
1 ОСФ ИЦ ГУВД СПб и области. Ф.1. On. 1. Д. 39. Л. 8.
2 Там же. Ф. 2. On. 1. Д. 32. Л. 382.
3 Там же. Ф. 1. On. 1. Д. 39. Л. 8.
4 СРАФ УФСБ РФ по СПб и области. Ф. 8. Оп. 24. П. 9. Л. 183.
5 Там же. Л. 183.
6 Иванов В. А. Органы государственной безопасности и массовые репрессии на Северо-Западе в 30-50-е годы (историко-правовой обзор репрессивной документалистики). СПб., 1996. С. 51.
526

об уголовных и деклассированных элементах и о злостных нарушителях положения о паспортах», введенную еще приказом НКВД СССР № 00192 от 27 мая 1935 г. и просуществовавшую до 21 мая 1938 г. (приказ НКВД СССР № 00319. - В. Я.)1.
В-третьих, оказалось, что многие уголовники еще задолго до операции покинули фильтруемые районы, сменили места жительства или фамилию и т. п. О таком возможном развитии событий упоминалось еще в приказе по УРКМ УНКВД ЛО № 5с от 23 мая 1937 г. «О разграничении дел, оформляемых на Тройку УНКВД ЛО, и передаче установочной работы из Паспортного Отдела в Отдел Угрозыска»2. Вышедшая 13 сентября 1937 г. директива ГУРКМ НКВД СССР № 690350 констатировала тот факт, что с началом операции в НКВД СССР скопилось огромное количество заявлений арестованных уголовников, желающих восстановить прежние имена и фамилии3. Так, по Ленинградскому оперсектору проходили арестованные П. Матвеев (уголовное дело № 1588 от 9.10.1937 г.), И. Лебедев (уголовное дело № 151266 от 11.12.1937 г.), В. Никифоров (уголовное дело № 14202 от 9.01.1938 г.) и многие другие, умышленно скрывшие свои настоящие фамилии.
Между тем, как уже отмечалось, уголовные элементы в Ленинградской области понесли в ходе операции ощутимые потери. С ее началом и до 1 января 1938 г. было арестовано и осуждено Особой тройкой УНКВД ЛО 7 114 уголовников, из них по первой категории — 2 905 чел. и по второй — 4 209 чел.4 Анализ переданных в архив ГУВД Санкт-Петербурга и Ленинградской области на постоянное хранение 27 мая 1970 г. из УКГБ СССР по Ленинградской области 82 протоколов заседаний Особой тройки УНКВД СССР по Ленинградской области за август 1937 — июнь 1938 гг. показал, что по ним в основном проходили лица, осужденные за общеуголовные преступления (разбой, грабеж, бандитизм, убийства и т. д.). Всего по протоколам проходило 8 077 уголовников, из них «за общеуголов
1 Иванов В. А. Органы государственной безопасности... С. 51-52.
2 ОСФ ИЦ ГУВД СПб и области. Ф. 1. On. 1. Д. 39. Л. 24.
3 Там же. Ф. 2. On. 1. Д. 28. Л. 89.
4 Там же. Ф. 60 СО. «Коллекция уголовных дел...» Протоколы заседаний Особой тройки УНКВД ЛО с 9 августа по 31 декабря 1937 г.; СРАФ УФСБ РФ по СПб и области. Ф. 8. Оп. 24. П. 9. Л. 184, 185. Авторы-составители «Ленинградского мартиролога, 1937-1938», т. 3, не возражают, что опубликованные ими сведения носят неполный характер. Но все же такая разница в подсчетах числа лиц, приговоренных к ВМН в ноябре 1937 г., резко бросается в глаза (см. с. 588). Если анализировать данные протоколов Особой тройки УНКВД ЛО № 151-193 за 10-25.11.1937 г., то из 1 300 привлеченных — 499 чел. (38,0 %) были расстреляны. Как становится понятным, это все Жс не 202 чел. (5,2 %), как указывают авторы мартиролога.
527

ные преступления» было осуждено 7 956 чел. (по 1-й кат. — 4 029; по 2-й — 3 927). За «контрреволюционные преступления» был привлечен 121 уголовник, из которых осуждены по 1-й категории — 88 чел., а по 2-й — 33. Уголовные элементы, осужденные за контрреволюционные преступления, проходили только по смешанным протоколам (архивные № 419-362, 420-364, 422-379)1. Таким образом, по итогам операции по приказу НКВД СССР № 00447 в Ленинградской области было расстреляно свыше 4 тыс. уголовников и почти 4 тыс. осуждены к различным срокам заключения.
Как стало видно из архивных документов, уголовники изымались в основном по признаку «без определенных занятий» (5 423 чел.), и лишь 540 чел. были арестованы как работники промышленных предприятий и чуть более 380 чел. в колхозах Ленинградской области. Остальные изъятые распределялись примерно так: со строительства — 152 чел., из совхозов — 81, с транспорта — 96, из оборонной промышленности — 29, из советского аппарата — 92 и прочих более 310 человек2.
Эти же материалы показывают, что в делах на рассмотрении Особой тройки УНКВД ЛО в этот период в основном проходили бандиты и вооруженные грабители, убийцы, грабители; грабители, совершившие рывки; раздеватели пьяных, воры-рецидивисты, скотоконокрады, хулиганы-рецидивисты, притоносодержатели, аферисты-мошенники и антисоветчики из деклассированных (полууголовных. — В. И.) элементов. Притом если за пять месяцев операции было изъято лишь 69 грабителей, совершивших «рывки», 72 притоносодержателя, 90 убийц, 125 афериста и 123 раздевателя пьяных, то число задержанных по тяжелым преступлениям было более впечатляющим. Так, в тюрьмах УНКВД ЛО оказались 224 бандита и вооруженных грабителя, 790 грабителей, 1551 хулиган-рецидивист и 4 016 воров-рецидивистов3.
Как выяснилось, основную массу арестованных и осужденных уголовников составили лица, бежавшие из многочисленных лагерей и колоний, расположенных на территории Ленинградской области и Карельской АССР. На основании телеграммы заместителя наркома внутренних дел СССР старшего майора госбезопасности М. И. Рыжова № 38671 от 17 декабря 1937 г., в которой беглецы подлежали
ОСФ ИЦ ГУВД СПб и области. Ф. 60 СО. «Коллекция уголовных дел...» Протоколы заседаний Особой тройки УНКВД ЛО с 9 августа 1937 г. по 30 июня 1938 г Арх.
№ 419-362,420-363,422-379. о
Иванов В. А. Миссия ордена. С. 438. 3 Там же. С. 440.
528

осуждению Особыми тройками с вынесением им смертного приговора, к 1 марта 1938 г. в масштабах страны было расстреляно 3 425 бежавших заключенных1.
И если в Ленинграде сбежавшие из мест заключения уголовники составляли примерно 2,3 %, то в области почти 5,4 %. При этом многие из них пребывали в положении «побегушника» от года до трех и более лет, не привлекаемые действующей судебной тройкой УНКВД ЛО, которую, в свою очередь, нельзя было упрекнуть в «бездеятельности». Только за 1937 г. по ее протоколам было рассмотрено дел на 19 054 чел., из которых 13 118 чел. оказались привлеченными к разного рода ответственности2.
Высокой была и рецидивная составляющая арестованных по операции уголовников. Если к 1 января 1938 г. репрессиям подверглось 550 чел. (7 %) ранее не судимых, но подпадающих под изъятие как уголовные элементы, то 6 739 чел. (93 %) проходили по делам Особой тройки УНКВД ЛО как рецидивные преступники, имевшие от одной до пяти судимостей. 301 чел. из них (4,0 %) числились «в бегах» из ИТЛ и ИТК Ленинградской области3.
Хотя в архивных уголовных делах нет убедительных материалов об организованной преступной деятельности арестованных в ходе операции уголовников, 1 730 чел. проходили в них как участники банд и других преступных групп, численность которых колебалась от 631 до 678. При этом большинство групп уголовного элемента сводилось милицейскими статистами в «общественно опасные»: 207 групп (635 участников) грабительские и 323 группы (954 участника) воровские. Остальные — бандитские и скотоконокрадские.
Беззаконие и произвол властей в период подобных операций были обычным проявлением большевистской практики, которую академик А. Н. Яковлев назвал социальной болезнью XX века4. Большой террор коснулся и деклассированных преступных личностей. В этом смысле они также оказались жертвами государственного насилия в такой чудовищной форме, какой была представлена операция по приказу НКВД СССР № 004475.
Многие из них были осуждены «без ссылки на закон», а в условиях нормального судопроизводства суд общей юрисдикции никогда
1 Трагедия советской деревни. Т. 5. Кн. 2: 1938-1939. М, 2006. С. 56.
2 ОСФ ИЦ ГУВД СПб и области. Фонд прекращенных уголовных дел (далее ФПУД). «Протоколы заседания Судебной тройки УНКВД ЛО с 4 января по 30 декабря 1937 г.» (Протоколы № 1-127).
3 Иванов В. А. Миссия ордена. С. 440.
4 Яковлев А. Н. Большевизм — социальная болезнь XX века // Черная книга коммунизма. Преступления. Террор. Репрессии. М., 1999. С. 5-32.
Юнге М., Биннер Р. Как террор стал «Большим». С. 161-167.
529

не определил бы им ВМН. Совсем по-другому «работала» большевистская репрессивная машина в обстановке санкционированных внесудебных расправ. Так, в ходе изъятия уголовников-рецидивистов из числа ранее осужденных и находившихся в тюрьмах и колониях Ленинградской области к концу 1937 г. было расстреляно 645 заключенных1. В отчете УНКВД ЛО эти уголовники-«бытовики», имевшие неоднократные судимости, теперь проходили как бывшие полицейские, жандармы, царские и белые офицеры, церковники, торговцы и т. д. В Соловецкой тюрьме ГУГБ НКВД СССР Особой тройкой УНКВД ЛО было приговорено к расстрелу 1 627 заключенных, из которых только 179 чел. обвинялись по общеуголовным статьям, а все остальные — по «политическим»2.
Весьма типичную картину произвольной переквалификации состава преступления с общеуголовного на политический можно было проследить при ознакомлении с «Протоколом Особой Тройки УНКВД ЛО№151от10 ноября 1937 г.», материалы для заседания которой были подготовлены 3-м отделением ОЛМЗ УНКВД ЛО (то есть по делам заключенных, отбывающих наказание в тюрьмах и ИТК Ленинградской области)3.
В этом протоколе рассматривалось 100 чел. Каждому из заключенных была кратко сформулирована фабула обвинения, в основном не подкрепленная никакими доказательствами. Все рассматриваемые на тройке лица имели от одного до пяти приводов и по 3-5 судимостей. К словам «отказчик от работ» часто от руки добавлялось «злостный»; «нарушитель режима» — «махровый»; если «хулиганство», то «свирепое» и т. п. Все 100 заключенных были приговорены к ВМН. Среди них, например, был выходец из крестьян дер. Логуново, некто М. А. Лыков, 1888 года рождения, малограмотный. Он обвинялся в том, что, находясь в ИТК № 1, «[...] будучи антисоветски настроен, входил в группу "Масонская ложа" и среди заключенных проводил антисоветскую агитацию, клеветал на руководителей ВКП(б) и извращал сталинскую конституцию»4. Несмотря на то, что М. Лыков виновным себя не признал, он, как значится в постановлении Особой тройки, «изобличается показаниями свидетелей Лобановского, Войчкова и других» и приговаривается к расстрелу.
Практически во всех отделениях милиции Ленинграда и области их руководство и сотрудники воспользовались проводимой операцией для
1 СРАФ УФСБ РФ по СПб и области. Ф. 8. Оп. 24. П. 9. Л. 197.
2 Тамже.Л. 197об.-198.
ОСФ ИЦ ГУВД СПб и области. Ф. 60 СО. «Коллекция уголовных дел...» Протокол № 151 заседания Особой тройки УНКВД ЛО от 10 ноября 1937 г. Л. 1-54. 4 Там же. Л. 30.
530

окончательного избавления от злостных нарушителей режима — уголовников с огромным рецидивным опытом, подводя их «под вышку», х. е. под расстрел. В случае с вором-рецидивистом Васильевым И. И., по кличке «Самозванец», это наиболее характерно. Имея с 1924 г. шесть судимостей, 17 приводов в милицию и неоднократные побеги из мест заключения, он стал «головной болью» сотрудников 2-го отделения Уголовного розыска УРКМ УНКВД ЛО, которые, задержав его 15 августа 1937 г., спешно оформили дело на рассмотрение Особой тройки (протокол № 5), она-то и приговорила его к расстрелу1.
Операцию по приказу НКВД СССР № 00447 проводили органы госбезопасности и милиции с подключением судебных подразделений и прокуратур, партийных и хозяйственных структур, общественных и иных объединений Ленинграда и области. Поэтому они все несут ответственность за отступления от закона и принципов справедливости в ходе ее реализации. А отступления носили тотальный характер.
Так, отдел БХСС УРКМ УНКВД, созданный в мае 1937 г. из недр УГБ УНКВД ЛО, с августа 1937 г. по ноябрь 1938 г. открыто переквалифицировал незначительные уголовные дела (спекуляция, мошенничество, растраты и т. п.) в «политические», контрреволюционные. Например, из следственного дела № 64044 (том 4., л. д. 168) видно, как на основании лишь одной сводки, без указания характера преступной деятельности, были арестованы Я. Фишер, А. Каплан и Н. Беликов. По следственному делу № 104855 (1937 г.) были арестованы без всяких компрометирующих материалов 53 глухонемых по группам, но по одной справке (том 2, л. д. 34-35), из них 35 чел. были постановлением Особой тройки УНКВД ЛО приговорены к ВМН (тома 1 и 4), а 18 чел. осуждены к 10 годам ИТЛ.
Посылая 25 июля 1937 г. в «Большой дом» письмо, Э. Тотьмянин, председатель Ленинградского областного общества глухонемых, видимо, не догадывался о реальных последствиях его призыва «покончить со спекулятивной деятельностью некоторых инвалидов»2. Сотрудники ОБХСС УРКМ Я. М. Краузе, К. И. Лебедев, Д. Н. Немцов и Р. К. Шпор при прямом участии переводчицы И. Л. Игнатенко, умышленно искажавшей ответы и показания глухонемых, сфальсифицировали это дело.
По другому сфабрикованному делу 13 октября 1937 г. в пригороде Ленинграда (р-н Удельная) была арестована помощница бывшего придворного врачевателя П. А. Бадмаева — Елизавета Федоровна
ОСФ ИЦ ГУВД СПб и области. Ф. 60 СО. «Коллекция уголовных дел...» Протокол № 5 заседания Особой тройки УНКВД ЛО от 15 августа 1937 г. Л. 27-28. 2 Там же. ФПУД. Уголовное дело СО-8917. Т. 2. Л. 33.
531

Алферова-Юзбашева-Бадмаева. В ее следственном деле № 107810 (1937 г.) так и не удалось обнаружить никакого состава преступления. Однако это не помешало Особой тройке УНКВД ЛО 5 ноября 1937 г. осудить 60-летнюю Е. Ф. Бадмаеву на 8 лет ИТЛ, а ее имущество и деньги конфисковать1.
В этих и других делах при мотивировании ареста подозреваемых нередко использовались обвинительные заявления и жалобы их знакомых и даже ближайших родственников. Так, по делу Е. Ф. Бадмае-вой использовались жалобы ее клиентов, лечившихся по тибетским и восточным методикам. Обвиненный в спекуляции В. Редзько — художник Зоологического музея АН СССР — назвал своего сына Владимира ярым антисоветчиком, хотя даже у следствия из «Большого дома» так и не нашлось соответствующих доказательств этому2.
Размах операции по приказу НКВД СССР № 00447 в регионе при полнейшем отсутствии в первую очередь прокурорского и партийного контроля выдвинул целую преступную плеяду инициативных палачей как среди сотрудников местных органов госбезопасности, так и среди оперативных подразделений ленинградской милиции. Позже, с ноября 1938 по декабрь 1940 г., специальные Особые инспекции проверят деятельность некоторых из них, назвав ее «карьеристской, преступно-халатной» и т. п.
На самом деле речь шла о преступлениях должностных лиц, какими бы служебными целями они ни прикрывались. Практически уже осенью 1937 г. и далее в Ленинградском УНКВД были возбуждены уголовные дела на таких сотрудников УГБ УНКВД ЛО, как Н. А. Альтварг (уг. д. 15409 - 1937 г.), С. А. Махин (уг. д. 15181 -1937 г.), Э. И. Саулит (уг. д. 15409 - 1937 г.), Д. А. Поляков (уг. д. 18181 - 1938 г., т. 1), Ф. А. Алексеев (уг. д. 22260 - 1937/38 г., т. 4), П. А. Леонов (уг. д. 22682 - 1938 г., т. 3), Н. С. Драницын (уг. д. 35890 — 1937/38 г., т. 1), и многих других3. И если в следственных материалах первых уголовных дел 1937 г. против сотрудников упоминались главным образом такие обвинения, как «присвоение изъятых при обыске денег, вещей и драгоценностей», то в уголовных делах 1938 г. все чаще стали встречаться определения типа «нарушение революционной законности», «фальсификация материалов уголовного дела» и т. п. Отстраненными от исполнения служебных обязанностей, арестованными и отчасти осужденными оказались и милицейские чины, участвовавшие в массовых операциях 1937 г. в
ОСФ ИЦ ГУВД СПб и области. Арх. дело № 2446 на Е. Ф. Алферову-Юзбашеву-Бадмаеву.
Там же. ФПУД. Уголовное дело СО-8917. Т. 3. Л. 274-275. СРАФ УФСБ РФ по СПб и области. Фонд уголовных дел. Выборка сделана автором по материалам уголовных дел на сотрудников УНКВД ЛО за 1937-1938 гг.
532

Ленинграде и области. Среди них — В. Зарецкий, М. Рачков, М. Хомяков, А. Бабич, И. Куликов, А. Васьковцев, Н. Меньшиков, И. Якунин, М. Резник, Я. Ершов, Н. Смирнов, В. Филиппов, В. Силов и другие1.
Последствия операции по репрессированию уголовных элементов в Ленинградской области мало сказались на снижении криминогенной обстановки в регионе. Хотя из обычной среды обитания советских граждан и было «вырвано» за 1937-1938 гг. более 16 тыс. уголовных элементов2, опасность, массовость преступлений в Ленинграде и области в 1939-1940 гг. заметно не снизились.
По данным УНКВД ЛО, в Ленинграде и области в 1939 г. только за хулиганство было осуждено 5 800 чел. Однако число уголовных преступлений, как отмечал в своем приказе начальник УН KB Д Л О С. А. Го-глидзе 21 декабря 1940 г., «в уходящем году резко увеличилось»3. Если за первое полугодие 1940 г. за хулиганство в городе было осуждено 1 447 чел., то во второй половине 1940 г. уже 4 5454.
Скорее, напротив, органы НКВД, суда и прокуратуры столкнулись с действительно хорошо организованными преступными группами и новой стратегией их выживания. Все в том же приказе начальника УНКВД ЛО от 21 декабря 1940 г. указывалось на глубокую законспирированность уголовных элементов, объединенных в преступные группы и «усиленно ведущих вражескую работу». Об этом руководству управления еще в начале февраля 1940 г. докладывали начальники пяти оперативно-следственных групп, созданных 29 января 1940 г. для проведения операции по удалению из Ленинграда 1 100 уголовных и социально вредных элементов, с представлением дел на Особые совещания НКВД СССР5.
Выполняя требования приказа НКВД СССР № 00447, Особая тройка УНКВД ЛО провела в 1937-1938 гг. 468 заседаний. С 9 августа по 31 декабря 1937 г. она провела 294 заседания. В 1938 г. было проведено 174 заседания Особой тройки, из них 52 заседания с 31 января по 30 июня (по делам бывших кулаков, антисоветских элементов и уголовников) и 122 заседания (по национальным признакам) с 29 сентября по 15 ноября 1938 года.
Анализ материалов, представленных на Особую тройку УНКВД ЛО в 1938 г., показал, что последнее ее заседание по делам на бывших
Иванов В. А. Миссия ордена. С. 236. 2 Там же. С. 202.
^ ОСФ ИЦ ГУВД СПб и области. Ф. 1. On. 1. Д. 66. Л. 663.
Ленинградский областной архив в Выборге (ЛОГАВ). Ф. Р-4375. On 1 Д 63 2-33.
J ОСФ ИЦ ГУВД СПб и области. Ф. 1. On. 1. Д. 66. Л. 56.
533

кулаков и уголовников состоялось 30 июня 1938 г. (протокол № 352, л. 1-29). На этом заседании рассматривались дела на 35 чел., из которых 29 были приговорены к ВМН, а 6 чел. к различным срокам заключения.
В других районах страны репрессии против уголовников еще в марте 1938 г. взяли на себя судебные (милицейские) тройки, которые уже не имели права выносить смертных приговоров. В Ленинграде преследования уголовников продолжались и весной 1938 г. В ответ на просьбу 11 апреля 1938 г. Ленинградского обкома ВКП(б) к Сталину и Ежову разрешить дополнительно рассмотреть на Особой тройке по первой категории дела на 1 500 кулаков, эсеров и рецидивистов Политбюро ЦК ВКП(б) за подписью И. Сталина 14 апреля разрешило «дополнительно рассмотреть на Особой тройке» заявленное количество дел, в числе которых «прогнозировались» и рецидивисты-уголовники1.
Трагедия советской деревни. Т. 5. Кн. 2. С. 69.

2. КАРАТЕЛИ

ГОСУДАРСТВЕННЫЕ ОРГАНЫ
А. Г. Тепляков (Новосибирск)
ОРГАНЫ НКВД ЗАПАДНОЙ СИБИРИ
В «КУЛАЦКОЙ ОПЕРАЦИИ» 1937-1938 гг.
Тема «кулацкой операции» по приказу НКВД СССР № 00447 в последние годы стала предметом значительных исследовательских усилий1. Но в Сибири о ней до сих пор писали без особых подробностей. Сведения о данной операции сообщали В. Ф. Гришаев, С. А. Пап-ков, В. М. Самосудов, А. Г. Тепляков, В. Н. Уйманов2, однако логичные выводы о том, что «массовые операции» преследовали цель «резко изменить социальную структуру в стране», ликвидировав остатки враждебных классов3, не сопровождались подробным анализом хода «кулацкой операции» и ее основательной статистикой. Исключением является работа А. И. Савина, в которой дан подробный ход террора 1937-1938 гг. в отношении одной из приоритетных групп «кулацкой операции» — так называемых «церковников-сектантов»4.
1 Юнге М., Биннер Р. Как террор стал «Большим». Секретный приказ № 00447 и технология его исполнения. М, 2003; Ватлин А. Ю. Террор районного масштаба: «массовые операции» НКВД в Кунцевском районе Московской области 1937-1938 гг. М., 2004; Чухин И. И. Карелия-37: Идеология и практика террора. Петрозаводск, 1999; Бирюков А. М. Колымские истории. Новосибирск, 2004; Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание: Документы и материалы: В 5 т. 1927-1939. Т. 5. Кн. 1: 1937. М., 2004; Т. 5. Кн. 2: 1938-1939. М., 2006 и др.
2 Гришаев В. Ф. Реабилитированы посмертно. Барнаул, 1995; Папков С. А. Сталинский террор в Сибири, 1928-1941. Новосибирск, 1997; Самосудов В. М. Большой террор в Омском Прииртышье. 1937-1938. Омск, 1998; Тепляков А. Г. Персонал и повседневность Новосибирского УНКВД в 1936-1946 // Минувшее. Исторический альманах. Вып. 21. СПб., 1997. С. 240-293; Уйманов В. Н. Репрессии. Как это было... (Западная Сибирь в конце 20-х — начале 50-х годов). Томск, 1995.
3 Папков С. А. Сталинский террор в Сибири. С. 230.
4 Советское государство и евангельские церкви Сибири в 1920-1941 гг.: Документы и материалы / сост. А. И. Савин. Новосибирск, 2004. С. 68-80.
536

Между тем актуальность изучения этой самой значительной репрессивной акции сталинского режима — не только в необходимости отдать моральный долг ее бесчисленным жертвам. Слабая информированность общества о преступлениях прошлого приводит к таким тревожным вещам, как постепенная юридическая реабилитация уничтоженных при Сталине чекистов руководящего звена — активных проводников массового террора. Так, в 1994 г. был реабилитирован нарком внутренних дел Мордовии С. М. Вейзагер, в 1997 г. — помощник начальника УНКВД по Иркутской области М. В. Рогожин, в 2002 г. — начальник Кочковского РО УНКВД по Алтайскому краю М. И. Станкевич, в 2003 г. — начальник Юргинского РО УНКВД по Новосибирской области Ф. Д. Бойтман1. В современной краеведческой и чекистской литературе нередко восхваляются активисты террора: например, кемеровских чекистов И. Я. Голубева и Ф. Д. Бойтма-на современные публицисты, близкие к ФСБ, пытаются представить противниками репрессий2.
Представляется необходимым изучение того, каковы были истоки «кулацкой операции», как и какими силами она проводилась, каким образом виделась самим чекистам, как они относились к ее обоснованности и масштабам, существовало ли в НКВД критическое отношение к ней, сколько людей было уничтожено в ходе данной акции и достигла ли она провозглашенных целей.
К сожалению, для исследователей по-прежнему остаются малодоступными документы делопроизводства органов НКВД Сибири, прежде всего переписка с центром, отчеты, различные информационные сводки, обзоры и справки. Исключение составляют немногие материалы НКВД информационно-статистического характера, сохранившиеся в фондах партийных организаций, а также копии ценных оперативных документов, обнаруженные в ряде архивно-следственных дел на реабилитированных лиц.
Очень многое можно почерпнуть из дел репрессированных чекистов и протоколов допросов оперативных сотрудников периода
1 Расстрельные списки. Москва, 1937-1941. М., 2000. С. 78, 347; Книга памяти жертв политических репрессий в Новосибирской области. Новосибирск, 2005. С. 283.
Характерно, что при реабилитации Ф. Д. Бойтмана, еще в 1936 г. привлекавшегося к ответственности за фабрикацию дела о «контрреволюционной организации», оказались проигнорированы результаты прокурорской проверки 1957-1959 гг., по которой было отказано в посмертной реабилитации Бойтмана за участие в терроре 1937 г., из-за чего «наступили тяжелые последствия». См.: Обзорная справка от 18.01.1968 г. по архивно-следственному делу Ф. Д. Бойтмана // Архив УФСБ по НСО. Д. п-777. Л. 148.
Карманов В. Чекистская междоусобка // Кузбасс (Кемерово). 1997. 13 нояб.; Онищенко В., Павлов С. Глас вопиющего... в застенках НКВД // Юрга. 2004. 15 дек. С 5.
537

1930-1960-х гг., в изобилии сохранившихся в реабилитационных производствах. В делах чекистов, обвинявшихся в различных служебных преступлениях (в том числе как в недостаточном усердии в репрессиях, так и в нарушениях законности), содержатся информативные протоколы показаний и самих осужденных, и их коллег-свидетелей. В некоторых реабилитационных делах, особенно групповых или на видных деятелей номенклатуры, можно обнаружить целые подборки протоколов допросов карателей всех уровней — от начальников управлений НКВД до фельдъегерей и милиционеров — в которых с разной степенью подробности раскрывается механика репрессий.
Разумеется, показания участников террора — противоречивый источник. В протоколах допросов крупных работников НКВД, подвергавшихся избиениям, неосновательными являются признания в «заговорщицкой деятельности». Что касается репрессий, то это обвинение было более легким (либо статья 193-17 УК — должностное преступление, либо статья 58-7 — вредительство), и, как нам представляется, показания о терроре давались более свободно, в надежде избежать обвинений в заговоре. Тем более что следователи часто не требовали развернутых подробностей участия в массовых репрессиях, делая упор на незаконные ликвидации «честных» коммунистов и чекистов. Показательно очень распространенное обвинение арестованных крупных чекистов в том, что из-за организованных их руками необоснованных репрессий от меча НКВД скрылись настоящие враги.
Большинство протоколов отмечено очевидным желанием допрашиваемых (особенно свидетелей) преуменьшить свой личный вклад в репрессии. Многие чекисты также утверждали, что обвиняемые охотно подписывали протоколы с признаниями под влиянием внутрикамерной обработки и убеждения в том, что признание необходимо в высших государственных интересах, в связи с чем избиения и пытки якобы применялись редко. Но в целом сведения об атмосфере в органах НКВД, об арестах и допросах, об уверенности или сомнениях чекистов в их правильности, о соревновании в репрессиях, о подробностях уничтожения людей — все это проверяется и дополняется информацией уцелевших жертв репрессий и в основном соответствует действительности. Таким образом, в наиболее существенных аспектах показания чекистов отличаются высокой степенью достоверности, а некоторые работники НКВД обнаруживали весьма основательное понимание логики «массовых операций», давали ценные характеристики как активистам террора, так и пытавшимся уклоняться от участия в репрессиях, сообщали неизвестные факты биографий тех или иных репрессированных лиц. Интересно сопоставление свидетельств о терроре, данных одними
538

и теми же работниками НКВД сначала в 1939-1941 гг., а затем в период 1950-1960-х гг.: в обстановке хрущевской оттепели и благодаря истечению срока давности чекисты нередко более откровенно рассказывали о терроре, нежели в предвоенные годы.
1. Истоки и идеология операции
Крайне важно подчеркнуть преемственность «кулацкой операции» со всей прошлой политикой ВЧК-ОГПУ-НКВД, ибо вагентурно-оперативной работе «органов» с самого начала их деятельности главенствовали методы террора и провокации. «Массовидное», по ленинскому выражению, уничтожение представителей враждебных классов и социальных групп легче всего было осуществлять с помощью придуманных заговоров.
Кампании по истреблению как политических врагов, так и уголовников, проводившиеся сибирскими чекистами в 1920-х и начале 1930-х гг., стали хорошей подготовкой к террору 1937 г. Есть сведения, что только Алтайская губчека в 1920 г. расстреляла 10 тыс. чел. В 1925-1926 гг. во внесудебном порядке чекистами Сибирского края было расстреляно более 1 тыс. чел., обвиненных в бандитизме, причем три четверти из них оказались не бандитами, а «прочим» уголовным элементом. В Сибири за 1930 г. по политическим обвинениям тройкой было расстреляно около 5 тыс. чел. В апреле 1933 г. тройка ПП ОГПУ по Западно-Сибирскому краю приговорила к расстрелу 976 участников так называемого заговора в сельском хозяйстве, причем 327 чел. из них были казнены в течение одной ночи 37 работниками Барнаульского оперсектора ОГПУ1.
Из показаний бывшего начальника Секретно-политического отдела (СПО) УНКВД по Запсибкраю И. А. Жабрева следует, что в среде сибирских чекистов первой половины 1930-х гг. «...было пуще-
Шишкин В. И. Советская карательная политика в Сибири в начале 1920-х голов // Права человека в России: прошлое и настоящее: Сб. докладов и материалов научно-практической конференции. Пермь, 1999. С. 15-20; Тепляков А. Г. «Непроницаемые недра»: ВЧК-ОГПУ в Сибири. 1918-1929 гг. М., 2007. С. 151, 201-202; Пайков С. А. Сталинский террор в Сибири. С. 94; Мозохин О., Гладков Т. Менжинский. Интеллигент с Лубянки. М., 2005. С. 424; Акт о расстреле 327 чел. в Барнауле от 28.04.1933 г. // Отдел специальной документации управления архивным делом администрации Алтайского края (ОСД УАД АК). Ф. р-2. Оп. 7. Д. п-4651. Т. 42. Л. 8-14.
Здесь следует отметить абсолютную недостоверность официальной цифры расстрелянных по СССР в 1933 г. — якобы 2 157 чел., поскольку в нее не вошли тысячи людей, уничтоженных тройками в Сибири, на Дальнем Востоке, Украине. См.: Папков С. А. Сталинский террор в Сибири. С. 92-96; Школьський В. М. Репресивна Д1яльшсть оргашв державно! безпеки СРСР в УкраМ (кшець 1920-х — 1950-Ti pp.): 1сторико-статистичне дослщження. Монограф1я. Донецьк, 2003. С. 389.
539

но крылатое выражение "соцзаказ". Под этим "соцзаказом" разумелось проведение заведомо фальсифицированных дел в зависимости от политической обстановки. [...] По агентурной разработке по указанию бывшего ПП ОГПУ [Н. Н.] Алексеева готовился провокационный налет на политотдел... Налета не было только потому, что Алексеев испугался размера провокационных действий в агентурных разработках и следствии...» Далее Жабрев пояснял, что налет готовился Барнаульским оперсектором ОГПУ с целью доказать факт «покушения» на начальника политотдела Калманской МТС К. В. Ры-невича. Эти показания наглядно говорят о том, что к 1937 г. в арсенале чекистов давно уже имелись все те специфические методы, с помощью которых они стремительно фабриковали крупные дела. Предпринимая попытку психологического портрета чекистов районного звена, А. Ю. Ватлин полагает, что оперативные работники перенимали нравы уголовного мира, с которым «им приходилось ежедневно сталкиваться по долгу службы»1. Однако это обстоятельство более характерно для милицейских работников. Что касается чекистов, то они изначально были ориентированы на уничтожение «врагов народа», так что криминальная сторона их деятельности — результат сознательного воспитания.
Ведя следствие, чекисты опирались на признания арестованных, поэтому для их внутрикамерной обработки создавались специальные группы из осведомителей. Так, в июле 1930 г. руководство полпредства ОГПУ по Сибкраю, решив вопрос о начале ликвидации агентурной разработки «Черные» (по ней репрессировано около 300 крестьян), потребовало от начальника Каменского окротдела ОГПУ «тщательно проработать вопрос о рассадке арестованных и обеспечении камер надежным осведомлением», для чего «одновременно с арестом лиц, проходящих по разработке, необходимо арестовать и осведомление [т. е. негласных агентов — А. Т.], связанное с ними». Все наиболее активные фигуранты, а также осведомители должны были быть препровождены в тюрьму окротдела «для рассадки по заранее заготовленным камерам». Чекисты обязывались, не выезжая из сел, сразу затребовать и получить от сельсоветов «исчерпывающие справки о социально-имущественном положении» арестованных2. О фальсификации справок сельсоветов в 1933 г. оперуполномоченным СПО Барнаульского оперсектора ОГПУ В. А. Барышевым, который представлял в качестве «кулаков» арестованных середняков и бедняков,
1 Показания И. А. Жабрева от 09.02.1939 г. // Архив УФСБ по НСО. Д. п-10390. 1°7- Ватлин А. Ю. Террор районного масштаба. С. 111-112.
Материалы реабилитационной проверки дела «Черные» от 1957 г // Апхив УФСБ по НСО. Д. п-17386. Т. 7. Л. 535-546.
540

показал в 1960 г. бывший чекист М. А. Клейменов1. В 1937-1938 гг. эти известные всем чекистам рецепты фальсификации социального происхождения и провокационного шантажно-пыточного следствия использовались в еще больших масштабах. Для чекистов 1930-х гг. было очевидно, что лица, учитываемые в ОГПУ-НКВД как враждебные и социально чуждые элементы, являются непосредственной угрозой безопасности государства и для истребления их годятся любые способы.
После июньского пленума ЦК ВКП(б) 1937 г. чекисты получили прямое указание полностью уничтожить базу для потенциальной «пятой колонны». Как вспоминал оперработник А. М. Ничков, на оперативных совещаниях начальник УНКВД по Запсибкраю (с октября 1937 г. — Новосибирской области) Г. Ф. Горбач, его заместители И. А. Мальцев и Д. Д. Гречухин, а также начальник Контрразведывательного отдела (КРО) Ф. H. Иванов разъясняли, что невидимая война уже началась и из империалистического лагеря в СССР идет массовая засылка террористов, шпионов, диверсантов. В связи с этим необходимо арестовывать не только их, «но изолировать всю базу для этих формирований». Начальство утверждало: «Не может быть, чтобы кулак, бывший торговец, офицер, каратель не являлся антисоветской личностью. Арестовывайте их. Мы обязаны здоровый организм Советского государства очистить от этого наноса»2. Влияние аналогичных установок прослеживается в заявлении рядового алтайского чекиста Н. Л. Баева в партийные инстанции: «Репрессированное кулачество, так называемый спецконтингент, троцкисты, правые, эсеры... вся эта нечисть являлась базой иностранных разведок, в той или иной мере пакостила партии и советской власти»3.
Бывший начальник особого отдела дивизии в Томске П. А. Егоров писал Сталину, что оперсостав принял установки руководства НКВД «как прямую физическую ликвидацию всей контрреволюции, в том числе и пассивной, но являющейся базой для различных контрреволюционных формирований, деятельно следуя этим директивам,
1 Показания М. А. Клейменова от 10.10.1960 г. в У КГБ по Алтайскому краю // ОСД УАД АК. Ф. р-2. Оп. 7. Д. п-19725. Л. 232.
В связи с этим для Сибири, в полной мере испытавшей в 1930 — 1933 гг. политику масштабных социальных чисток, не работает вывод А. Ю. Ватлина о том, что до середины 1937 г. в практике НКВД «индивидуально-политические критерии отбора "антисоветских элементов" преобладали над массово-социальными». См.: Ватлин А. Ю. Террор районного масштаба. С. 26.
2 Показания А. М. Ничкова от 14.01.1956 г. // Архив УФСБ по НСО. Д. п-3593. Т. 2. Л. 480.
3 Письмо Н. Л. Баева в Алтайский крайком ВКП(б) и ЦК ВКП(б) от 1939 г. // °СД УАД АК. Ф. р-2. Оп. 7. Д. п-5700. Т. 7. Л. 255.
541

приступил к их реализации с полным сознанием исторической необходимости очистить нашу страну от этого контингента. [...] Вихрь операции увлек за собой весь оперсостав органов, все писали ложные протоколы с той только разницей — одни делали верно, выбирая исключительно контрреволюционный элемент, а другие без разбора били... по коммунистам и преданным людям страны. [...] Я, как и все, писал тоже протоколы, но я выбивал исключительно контрреволюцию, ни в одном моем протоколе вы не найдете человека, который бы не имел за собою какого-нибудь контрреволюционного или антисоветского багажа»1.
С точки зрения помощника Ф. Н. Иванова в КРО В. Д. Качуров-ского, операции, касавшиеся «враждебных национальностей», ознаменовались необоснованными репрессиями в отношении многих людей — «дров наломали крепко». Однако «операция по РОВС и кулакам... имела меньшее число ошибок и извращений потому, что шел сравнительно чистый [антисоветский] контингент». Качуровский подчеркивал, что «в операции по кулакам и РОВС я ничем не отличался от всех остальных работников... действовал теми же методами, заботясь только, чтобы удары шли в цель, т. е. на белогвардейцев, кулаков и им подобных»2.
Сталин позаботился, чтобы у начальников региональных управлений НКВД, которым отводилась ключевая роль в осуществлении «массовых операций», не было сомнений в том, что от них ждут инициативы в чистках. Отметим, что лично начальник УНКВД по Зап-сибкраю С. Н. Миронов-Король сыграл выдающуюся роль в организации террора. Возможно, никто из его коллег на местах не имел в первой половине 1937 г. такого большого влияния на Н. И. Ежова, который за подготовку целых семи фигурантов процесса «Антисоветского террористического центра» (Н. И. Муралова, Я. Н. Дробни-са и других, осужденных вместе с Г. Л. Пятаковым и Г. Я. Сокольниковым) вознаградил Миронова званием комиссара госбезопасности 3-го ранга. В докладной записке от 17 июня 1937 г., где живописалась опасность только что «вскрытой» в Западной Сибири колоссальной организации Русского общевоинского союза (РОВС), Миронов прямо назвал «раскулаченных» крестьян, бывших белых офицеров,
1 Уйманов В. Н. Репрессии. С. 95; Письмо П. А. Егорова Сталину от декабря 1938 г. // ОСД УАД АК. Ф. р-2. Оп. 7. Д. п-5700. Т. 7. Л. 236.
2 Письмо В. Д. Качуровского в Новосибирский обком ВКП(б) от 14.04.1939 г. // Государственный архив Новосибирской области (ГАНО). Ф. П-4. Оп. 34. Д. 80. Л. 6-7. Следует отметить, что в показаниях от 12.11.1956 г. и 8.12.1956 г. Качуровский заявлял о 100-процентной недостоверности протоколов 1937-1938 гг., а также указывал и на факты массовых нарушений законности в деятельности чекистов первой половины 1930-х гг. См.: Архив УФСБ по НСО. Д. п-777. Л. 173, 177.
542

а также уголовников массовой базой для формирования повстанческих кадров. Дело РОВСа стало ответом Миронова на решения февральско-мартовского пленума ЦК ВКП(б) и установки союзного НКВД. На совещании руководства ГУГБ 19 марта 1937 г. Ежов заявил: «Мы громим врага, и громим крепко. Погромили троцкистов... громим эсеров, громим шпиков и немецких, и польских, и японских, но это пока что, как говорят, с наскока, это еще не все»1. Миронов смог предложить перспективу для по-настоящему массовых репрессий. «Ровсовское» дело стало исключительно ценным материалом для Ежова и Сталина, использовавших его для обоснования грандиозной чистки советского общества.
Таким образом, июльский приказ Ежова № 00447 о «массовой операции» не просто застал С. Н. Миронова во всеоружии, но сам во многом стал следствием «творческих поисков» энергичного чекиста. Материалы, присланные Ежову из Новосибирска и касавшиеся РОВСа, были замечены вождем и послужили поводом для организации внесудебных органов на местах — с последующим изданием 30 июля специального приказа НКВД СССР № 00447. Формально с предложением Сталину о массовой внесудебной расправе над бывшими кулаками в одном отдельно взятом регионе обратился первый секретарь крайкома ВКП(б) Р. И. Эйхе, и в Москве начали создание троек именно с Западно-Сибирского края2. Пока неизвестно, была ли это «чистая» инициатива влиятельного сибирского наместника или же кандидату в члены Политбюро ЦК ВКП(б) Эйхе был дан соответствующий совет сверху. Скорее всего, без указаний не обошлось, ибо сразу за организацией «западносибирской» тройки НКВД последовало решение о распространении этого опыта на всю страну.
2. Подготовка «кулацкой операции»
Политбюро ЦК ВКП(б) 28 июня 1937 г. — в день окончания июньского пленума ЦК, на котором НКВД получил чрезвычайные полномочия, — приняло специальное решение «О вскрытой в Зап. Сибири к-р. повстанческой организации среди высланных кулаков», постановив создать для ускоренного рассмотрения следственных дел на «повстанцев» из РОВСа тройку в составе начальника УНКВД, крайпрокурора и первого секретаря крайкома ВКП(б). Не дожидаясь результатов разгрома «ровсовской» организации в Сибири, Сталин
Jansen М., Petrov N. Stalin's Loyal Executioner: People's Commissar Nikolai Ezhov 1895-1940. Stanford, 2002. P. 83; Реабилитация: как это было. Документы Президиума ЦК КПСС и другие материалы. Том I. Март 1953 - февраль 1956. М., 2000. С. 318.
Жуков Ю. Н. Репрессии и Конституция СССР 1936 г. // Вопросы истории. 2002. № 1. с. 23.
543

велел предпринять аналогичные чистки повсеместно. Уже четыре дня спустя, 2 июля, Сталин написал директиву «Об антисоветских элементах», а Политбюро, подчиняясь ей, постановило распространить деятельность троек на все регионы страны и начать массовую операцию против «кулаков», уголовников и всех антисоветских элементов, обвиненных в том, что они «являются главными зачинщиками всякого рода антисоветских и диверсионных преступлений».
К 8 июля Сталин велел начальникам управлений НКВД прислать сведения о подлежавших репрессиям по 1-й и 2-й категориям. Значительная часть региональных чекистов не справились с поручением, затянув сроки1. Но Миронов успел: 8 июля он отправил шифровку в Москву, где указал, что по ПО городам и районам, а также 20 станциям края было учтено 25 960 чел., обреченных на репрессии, из которых «кулаки» составляли 57,2 %. Расстрелу подлежало 6 642 «кулака» (44,7 % всех «кулаков») и 4 282 уголовника (38,5 %), заключению — 8 201 «кулак» и 6 835 уголовников. Миронов указал, что в число этих «кулаков» частично вошла «низовка», подлежавшая аресту по делу РОВСа, но зато не вошли около 6 500 хозяйств беглых «кулаков» со всей страны, самовольно осевших в Нарыме за 1930-1935 годы.
Начальник УНКВД заверял Ежова, что он уже подготовил 10 новых тюремных помещений, рассчитанных на 9 000 чел., что охранять и конвоировать заключенных будут, помимо милиции, небольшие группы комсомольцев, а в местах концентрации арестованных размещены гарнизоны войск НКВД. Для быстрейшего проведения следствия Миронов попросил разрешения в течение месяца использовать курсантов новосибирской межкраевой школы НКВД, «зачтя это в курс практических занятий»2. Для невиданной по масштабам карательной акции чекистским и партийно-советским руководством Западной Сибири были мобилизованы дополнительные ресурсы: из новосибирской базы «Сибстройпуть» изъято для УНКВД 17 автомобилей, у крайисполкома затребовано 10 тонн бумаги для оформления протоколов допросов3.
Соседняя Омская область отстала от Запсибкрая более чем на порядок: 7 июля 1937 г. начальник УНКВД по Омской области Э. П. Са-лынь и первый секретарь Омского обкома ВКП(б) Д. А. Булатов
1 Степанов А. Ф. Расстрел по лимиту. Из истории политических репрессий в ТАССР в годы «ежовщины». Казань, 1999. С. 6-7; Трагедия советской деревни. Т. 5. Кн. 1.С. 33.
2 Телеграмма С. Н. Миронова Н. И. Ежову от 08.07.1937 г. // ЦА ФСБ. Ф. 3. Оп. 4. Д. 586.
3 Отчетные материалы Отдела связи УНКВД по НСО за 1937-1938 гг. // ГАНО. Ф. 911. On. 1. Д. 285. Л. 74; Письмо С. Н. Миронова пред. Запсибкрайисполкома Ф. П. Грядинскому от 08.08.1937 г. // Там же. Ф. 1020. Оп. 4а. Д. 5. Л. 209, 210.
544

отправили Ежову телеграмму с информацией о том, что учтено для репрессий 2 429 чел., в том числе 479 по первой категории. Ответом стало немедленное снятие Салыня, а сменивший его Г. Ф. Горбач рапортовал Ежову, что «ударной работой по состоянию на 1 августа с. г. арестовано по первой категории всего 3008 человек».
16 июля 1937 г. в Москве было собрано руководство местных органов НКВД для обсуждения вопроса о лимитах на осуждение «кулаков». Откликаясь на требования Сталина и Ежова, зафиксированные в постановлении Политбюро от 9 июля, Миронов предложил расстрелять 10,8 тыс. «кулаков» и уголовников; этот первоначальный лимит был по каким-то причинам уменьшен в Москве до 5 тыс., но впоследствии несколько раз повышался, превысив в итоге 9 тыс. чел. Некоторую растерянность ряда региональных начальников, не ожидавших, что придется — без всякого суда — быстро расстрелять не привычные сотни, а многие тысячи, диктатор воспринял как политическую непригодность. Сразу был снят и быстро уничтожен целый ряд руководителей региональных управлений НКВД. Остальным было объявлено, за что именно арестованы И. М. Блат, А. Б. Розанов, П. Г. Рудь, Э. П. Салынь и прочие, и они включились в настоящее соцсоревнование по арестам и казням. Вдова С. Н. Миронова запомнила, как сильно в июле 1937 г. впечатлило ее мужа сообщение об аресте орденоносного начальника УНКВД по Челябинской области Блата1.
Вернувшийся из Москвы с оперативного совещания местных начальников НКВД, проведенного Ежовым, Миронов уже 25 июля 1937 г. рассказал оперсоставу о решении ЦК ВКП(б) осуществить сплошные аресты всех лиц, учтенных в качестве антисоветского элемента, заявив, что для арестов достаточно одной агентурной сводки либо просто каких-либо материалов о чуждом социальном облике. А руководящим работникам управления он отдельно сообщил о масштабах предстоявших расстрелов — от тысячи и более человек на большую часть оперсекторов НКВД. Сталинское решение о ликвидации всех «бывших» вызвало у основной части рядовых чекистов большой энтузиазм2.
Трагедия советской деревни. Т. 5. Кн. 1. С. 33-34; Яковенко М. М. Агнесса. М., 1997. С. 89.
2 Заявление В. А. Евтеева-Кутузова в Алтайский крайком ВКП(б) от 1940 г. // Центр хранения архивных фондов Алтайского края (ЦХАФАК). Ф. П-1. Оп. 6. Д. 242. Л. 50; Тепляков А. Г. Персонал и повседневность Новосибирского УНКВД в 1936-1946. С. 254; Боль людская. Книга памяти репрессированных томичей. Т. 5. Томск, 1999. С. 110-111.
Начальник управления подавал и наглядный пример чекистской закалки: с началом работы тройки С. Н. Миронов лично участвовал в расстрелах осужденных. См., например: Акт о расстреле А. А. Табанакова от 07.08.1937 г. // ОСД УАД АК. Ф. р-2. °п-7. Д. 5215. Т. 6. Л. 149.
545

Следует отметить, что среди немалого числа чекистов, особенно в начальный период «массовых операций», было заметно неверие в дела, фабрикуемые их коллегами-передовиками. Не все оперработники оказались психологически готовы к чисткам такого масштаба. Еще до июльских повальных арестов, с которых началось репрессирование всех тех лиц, которые находились в агентурной разработке или проходили по оперативным учетам, некоторые чекисты показали себя либо «примиренцами», либо недостаточно расторопными следователями, не торопящимися применять «новые» методы следствия, хорошо, впрочем, известные многим оперработникам. Те, кто умело скрывал физические меры воздействия и добивался с их помощью требуемых результатов, обычно получали поощрения. Колебания своего аппарата Миронов пресекал с корнем, изгнав и арестовав многих неблагонадежных и колебавшихся.
Еще весной 1937 г. по инициативе партийного руководства Ойротской АО Миронов заменил руководство местного НКВД. За недостаточное рвение в разоблачении «врагов народа» были сняты начальник облуправления Г. А. Линке, начальники отделов Я. А. Пасынков и А. А. Романов. Линке убрали с оперативной работы, а Пасынков с Романовым, сделав нужные выводы, стали вскоре рьяными активистами террора. Отметим, что секретарь Ойротского обкома ВКП(б) Юфит, негодовавший на то, что НКВД мало арестовывает, угрожающе заявил на партийном собрании ячейки Ойротского НКВД: «Начнем аресты с самих начальников». Но Миронов предпочел сохранить проштрафившихся чекистов1.
Сотрудников, согласных на масштабные фальсификации, Миронов и другие начальники сибирских управлений НКВД выдвигали на руководящие должности, добивались выделения им наград и званий. Уже к концу сентября по УНКВД Запсибкрая, насчитывавшему порядка 1 ООО оперативников, 12 чел. были награждены орденами, 24 — знаками «Почетный работник НКВД» и боевым оружием, 33 — досрочно повышены в звании. Работники НКВД делились на обласканных начальством весьма многочисленных активистов, получавших награды, премии, а нередко и квартиры своих жертв, и остальных, находившихся под угрозой взысканий и прямых репрессий2. Разумеется, и «неактивные» чекисты внесли свой немалый вклад в массовые чистки.
Без грифа «секретно» / сост. И. Н. Кузнецов. Новосибирск, 1997. С. 154; Постановление бюро Запсибкрайкома ВКП(б) от 02.04 1937 г // ГАНО Ф П-3 On 1 Д. 804. Л. 1.
2 Резолюция партийного собрания УГБ УНКВД по ЗСК от 22.09.1937 г. // Там же. Ф.П-460. Оп. 1.Д.2.Л. 114; Уйманов В. Н. Репрессии. С. 111.
546

Уполномоченными ЦК и НКВД по проведению террора стали именно начальники местных УНКВД. Эти лица получили возможность быстрого карьерного роста. Мироновские заместители и начальники отделов УНКВД по ЗСК — Г. Ф. Горбач, С. П. Попов, Д. Д. Гречухин — уже летом и осенью 1937 г., получив ордена, возглавили управления НКВД в Омске, Барнауле и Красноярске. В Омске после ареста начальника УНКВД Э. П. Салыня1 областным аппаратом руководили Г. Ф. Горбач (короткое время) и ранее работавший на Северном Кавказе К. Н. Валухин. Все выдвиженцы Миронова, особенно Г. Ф. Горбач, И. А. Мальцев и С. П. Попов, демонстрировали крайнюю жестокость и входили в число наиболее активных начальников региональных управлений НКВД.
3. Исполнители «кулацкой операции»
Кадровое обеспечение «массовых операций», с точки зрения начальства, требовало серьезной чистки от ненадежных. Таковых, впрочем, было меньшинство. Костяк рядового оперсостава образца 1937 г. составляли молодые чекисты примерно 30-летнего возраста, пришедшие в ОГПУ на волне коллективизации. Они умели допрашивать с пристрастием, расстреливать и были в большинстве своем психологически готовы к любым репрессивным акциям. Их начальники, часто имевшие опыт чисток периода Гражданской войны, тем более подходили для роли организаторов и активных проводников террора. Осужденный начальник особого отдела дивизии в Томске, чекист с 15-летним стажем, П. А. Егоров заверял Сталина, что всегда был «беспощаден к врагам народа, и не только агентурным и следственным путем боролся с ними, но много, много сам физически уничтожал их». Рядовой оперативник КРО УНКВД по Алтайскому краю И. И. Виер-Ульянов уверял судей трибунала: «Я сам боролся с врагами народа, не одну сотню я арестовал и расстрелял этих врагов»2.
По оценке новосибирского чекиста В. Д. Качуровского, настроение на партсобраниях в 1937 г. во время докладов начальства об успехах УНКВД в разоблачении «врагов» доходило «до экстаза». А начальник Локтевского РО УНКВД по Алтайскому краю И. У. Абрамович
1 Следует отметить сомнительность рассказа об аресте Э. П. Салыня в очень информативных воспоминаниях чекиста М. П. Шрейдера: согласно мемуаристу, Са-лынь за публичную критику практики «лимитов» был арестован прямо на совещании У Ежова, хотя на самом деле арест произошел позднее, 10 августа 1937 г., в гостинице «Селект». См.: Шрейдер М. П. НКВД изнутри. Записки чекиста. М., 1995. С. 42; Рас-('трельные списки. С. 361.
2 Из письма П. А. Егорова Сталину от декабря 1938 г. // ОСД УАД АК. Ф. р-2. Оп. 7. Д. п-5700. Т. 7. Л. 234,238; Архивно-следственное дело по обвинению И. И. Виер-Ульянова // Там же. Д. п-7014. Л. 128 об.
547

на заседании райкома в 1938 г. заявил, что про него говорят, будто за время работы в Краюшкинском РО НКВД «все руки его стали по локти в крови», и он обещает «показать себя с этой стороны и в Лок-тевском районе». Чекисты в карательном усердии в полном смысле слова не щадили себя, и начальник СПО Кемеровского ГО НКВД И. Т. Ягодкин утверждал: «Работал до такого состояния, когда из рабочего кабинета скорая помощь увозила в больницу, очнувшись, снова включался в работу, отказался в 1938 г. от лечения»1.
Одновременно с «массовыми операциями» прошла серьезная чистка оперативного состава от всех потенциально ненадежных элементов. Работница отдела кадров УНКВД по ЗСК А. И. Созоненок-Григорьева уже к исходу августа 1937 г. выявила 120 работников НКВД с наличием каких-либо компрометирующих данных. До апреля 1938 г. из УНКВД ЗСК — НСО уволили порядка трети работников. В течение 1937 г. по УНКВД ЗСК — НСО было арестовано свыше 70 чел., в 1938-м — не менее 66 чел., из этого количества чекистов репрессировано по неполитическим обвинениям около 30 чел., расстреляно не менее 40 чел. (30 %), освобождено в 1938-1941 гг. с прекращением дела или зачетом отбытого наказания 45 чел., досрочно освобождено и амнистировано 12 чел. Руководящих работников УНКВД ЗСК — НСО, от начальника отделения и выше, арестованных в 1937-1938 гг., было репрессировано 80 чел., из них расстреляно не менее 23 чел., умерло в заключении не менее четырех, один смог бежать из лагеря. Значительная часть арестованных чекистов была освобождена в 1939 г., но те, кто принадлежал к «враждебным национальностям», были обвинены в шпионаже и большей частью расстреляны; 12 чел. были репрессированы за сопротивление репрессиям либо недостаточное усердие в них, 17 — за нарушения законности2.
Вместе с чекистами неподходящей национальности и соцпроис-хождения были изгнаны и репрессированы те, кто выражал какие-либо сомнения в кампании массовых чисток. По инициативе райкома ВКП(б) за «пособничество врагам народа» был снят, а затем арестован и расстрелян начальник Залесовского РО УНКВД по Алтайскому краю Е. М. Долматов, который с начала «массовой операции» и до 20 сентября 1937 г. не завел ни одного дела по «кулакам» и прочим контрреволюционным элементам. С начала 1936 г. в его отделении отсутствовали ликвидированные агентурные разработки и работа с не
г о!/ТпПЛЯКОВ ^Г: Перс0нал и повседневность Новосибирского УНКВД в 1936-1946 С. 254; Показания А. Т. Степанова от 1940 , // ОСД УАД АК. Ф. р-2. Он. 7. Д. н-6284
УНКВ Л / ГАНО Гп°/ г, f °ДКИНа °Т 20°6'1939 Г- В Ке-Р°-кий ГК ВКП (б) и УШхад// [АНО. Ф. П-4. Оп. 34. Д. 75. Л. 239.
2 Подсчеты автора.
548

гласным аппаратом: дел-формуляров оказалось всего 11, причем во всех этих досье агентурные материалы были старые. Начальник Куйбышевского РО УНКВД по НСО А. А. Супрунюк в феврале 1938 г. был арестован за освобождение задержанного в ноябре 1937 г. поляка, сына офицера, подозревавшегося в шпионаже, направление в архив списка контрреволюционеров по району, несвоевременный арест врагов народа. Фельдъегерь отдела связи УНКВД по НСО Н. Н. Фили-чев в ноябре 1937 г. «рассказал присутствующим в процессе выпивки об оперативных мероприятиях, проводимых УНКВД... обрисовав это в мрачных красках», за что был осужден на три года лагерей1. К собственно «кулацкой операции» арестованных чекистов не присоединяли — они шли как одиночки-«заговорщики», якобы поставлявшие сведения о работе НКВД в различные «шпионские» группы.
Прямого дезертирства из «органов», как это было на Алтае в 1930 и 1933 гг. в случаях с Ф. Г. Добытиным и М. А. Клейменовым, насколько известно, не было2. Но самоубийства чекистов в 1937-1938 гг. были достаточно заметным явлением: на Алтае известны трое самоубийц, в Новосибирске — четверо, но только алтайский районный работник М. Ф. Сейфулин застрелился именно из-за нежелания участвовать в репрессиях, остальные испугались за свою судьбу из-за происхождения либо связей. Работники СПО УНКВД по ЗСК Г. Д. Погодаев и К. Г. Селедчиков, сотрудник новосибирской межкраевой школы НКВД С. С. Мадорский-Удалов покончили с собой в начале массовых операций, в период с 31 июля по 21 августа3.
Уклонение чекистов от работы могло маскироваться беспробудным пьянством, к которому начальство, само зачастую злоупотреблявшее алкоголем, относилось довольно спокойно, если чекист
1 Письмо секретаря Залесовского РК ВКП(б) В. Бушманова Р. И. Эйхе от 08.09.1937 г. // ГАНО. Ф. П-4. Оп. 34. Д. 19. Л. 79; Рапорт врид начальника Залесовского РО НКВД И. Г. Писеева в УНКВД по Алтайскому краю // ОСД УАД АК. Ф. р-2. Оп. 7. Д. п-5607. Т. 2. Л. 95; Жертвы политических репрессий в Алтайском крае. Т. 3: 1937. Ч. 1. Барнаул, 2000. С. 12, 233; Часть 2. Барнаул, 2001. С. 424; Архивно-следственное дело по обвинению А. А. Супрунюка // Архив УФСБ по НСО. Д- п-547. Л. 1-144; Приговор ВТ ПВВ НКВД ЗСО в отношении Н. Н. Филичева от
04.03.1938 г.//ГАНО.Ф.911.0п. 1. Д. 362. Л. 18.
9
Следует отметить, что работник СПО Барнаульского оперсектора ОГПУ Клейменов бежал вскоре после упоминавшегося выше расстрела 327 чел. в Барнауле весной 1933 г., в котором он был вынужден принимать активное участие. См.: Тепляков А. Г. Сибирь: Процедура исполнения смертных приговоров в 1920-1930-х годах // Голоса Сибири: литературный альманах. Вып. 4. Кемерово, 2006. С. 235.
Этноконфессия в советском государстве. Меннониты Сибири в 1920-1980-е годы: Аннот. перечень архивных документов и материалов. Избр. документы / с°ст., вступ. ст. и комм. А. И. Савина. Новосибирск; СПб., 2006. С. 480; Тепляков А. Г. Персонал и повседневность Новосибирского УНКВД в 1936-1946. С. 252-253.
549

был способен исполнять свои обязанности. Будучи руководителем группы курсантов новосибирской школы НКВД, оперативник КРО К. Г. Казанцев два дня пьянствовал и этим 23 августа 1937 г. сорвал некое оперзадание, за что был арестован на пять суток и отделался выговором по партийной линии. Активный оперработник Ойротского облуправления НКВД К. А. Хуснутдинов свое пьянство объяснял позднее именно желанием покинуть «органы»1.
Аресты чекистов нередко производились публично, прямо на партсобраниях и оперативных совещаниях, что производило глубокое впечатление на всех остальных. Новосибирский оперработник Л. А. Маслов показывал, что «Мальцев на совещании оперсостава арестовал одного начальника РО, который не выполнил его указаний об аресте кулаков...». На смену выбывшим было набрано пополнение из числа комсомольцев с производства и учебы. Для молодых рабочих и недоучившихся студентов, мобилизованных в НКВД и сразу увидевших беззаконие и полный произвол, это была трагедия: они попали в беспощадную систему подавления личности, которая требовала отказаться от всего человеческого. Начальство открыто запугивало рядовых сотрудников, утверждая, как начальник УНКВД по НСО И. А. Мальцев, что из «органов» выход возможен либо на пенсию, либо в тюрьму. В. С. Трубецкой из КРО показывал, что из-за арестов коллег чекисты даже между собой боялись обсуждать «правильность нашей работы». Его коллега А. Г. Постнов позднее говорил, что он «делал попытки уйти с этой работы, но по этому вопросу со мной не стали даже разговаривать»2. В целом новые чекисты довольно легко приняли условия игры, многие из них стали активистами террора и сделали быструю карьеру.
Чистка управления от неблагонадежного элемента в самый разгар следствия по многим тысячам «врагов» вызвала большие кадровые затруднения. Для оказания экстренной помощи новосибирским чекистам в областной центр на несколько месяцев прибыло свыше 50 курсантов Московской пограничной школы НКВД, которые вели следствие такими же ударными темпами, как и остальные чекисты. В Барнауле штатным сотрудникам оказывали помощь курсанты, переброшенные из Алма-Атинской межкраевой школы НКВД. В аппараты УНКВД на целые месяцы прикомандировывались многочисленные оперработники районных отделений НКВД; в свою очередь,
1 Протокол заседания парткома УГБ УНКВД по ЗСК от 21.10.1937 г. // ГАНО. Ф. П-460. On. 1. Д. 1. Л. 85; Показания К. А. Хуснутдинова от 26.11.1955 г. // Архив УФСБ по НСО. Д. п-4436. Т. 2. Л. 227.
2 Показания Л. А. Маслова от 15.06.1941 г. // Архив УФСБ по НСО. Д. п-8213. Л. 408; Показания В. С. Трубецкого от 20.11.1956 г. // Там же. Д. п-4436. Т. 2. Л. 331; Показания А. Г. Постнова от 13.09.1955 г. // Там же. Д. п-5271. Л. 292.
550

более опытные чекисты из Новосибирска и других городов периодически прикреплялись к некоторым районным аппаратам.
При арестах у молодых оперативников проявлялись подчас нормальные человеческие реакции: одни могли добиться у разгневанного таким либерализмом начальника разрешения отпустить готовую родить женщину, другие, увидев перед собой инвалида без обеих.ног, «испугались и ушли»1. Иные получали удовольствие от осознания своей власти и безнаказанности, возможности присваивать ценности во время обыска, издеваться над приговоренными к расстрелу. В чекистской среде в обиходе были циничные клички: например, «борзописец», «колун», «смертельный колун». Барнаульского чекиста Т. К. Салтымакова коллеги называли «дядя-мухомор», поясняя, что от него «добровольно умирали люди»2.
В ходе террора были продуманы многочисленные поощрения для чекистов: сначала произошло резкое повышение зарплаты, затем пролился дождь наград в связи с 20-летием ВЧК-НКВД. В итоге денежные премии и поощрения получила основная часть работников. Досрочно присваивались звания, от имени «железного наркома» вручались золотые часы и наградное оружие. Особо выделялась работа исполнителей приговоров: в декабре 1937 г. начальник УНКВД по Новосибирской области, начальник КРО и сразу четверо исполнителей получили ордена3.
В период массовых операций к оперативной работе было привлечено большинство фельдъегерей; во многих районах они поголовно оказались мобилизованы на проведение арестов и допросов. Точно так же для оперработы использовали милицию, пожарных инспекторов, пограничников, начальников бюро исправительных работ. В городах Кузбасса к следствию привлекали шоферов, а в Мариинском райотделе арестованных допрашивала уборщица. В обысках порой участвовали и резиденты райотделов НКВД4.
1 Тепляков А. Г. Персонал и повседневность Новосибирского УНКВД в 1936-1946. С, 256; Показания Л. А. Маслова от 15.06.1941 г. // Архив УФСБ по НСО. Д. п-8213. Л. 414; Докладная записка Г. С. Майзуса в ОК УНКВД НСО от 28.03.1939 г. // Там же. Д. п-4421. Т. 5. Л. 283-285.
2 Письмо В. Д. Качуровского от 14.04.1939 г. в Новосибирский обком ВКП(б) // ГАНО. Ф. П-4. Оп. 34. Д. 80. Л. 5,9; Протокол партийного собрания ячейки УГБ УНКВД по Алтайскому краю от 30.12.1939 г. // ЦХАФАК. Ф. п-1. Оп. 6. Д. 673. Л. 7.
3 Советская Сибирь. 1937. 27 дек. С. 2; Тепляков А. Г. Сибирь. С. 269-271; Акт о Расстреле 2 чел. в Новосибирске от 19.02.1938 г. // ГАНО. Ф. 1027. Оп. 10. Д. 13. Л. 19.
4 Докладные записки Отдела связи в УНКВД НСО от 1938 г. // ГАНО. Ф. 911. °". 1. Д. 307. Л. 41; Д. 310. Л. 25; Д. 311. Л. 29; Тепляков А. Г. Персонал и повседневность Новосибирского УНКВД в 1936-1946. С. 256; Папков С. А. Сталинский террор в Сибири. С. 224; Показания П. С. Скворцова // ОСД УАД АК. Ф. р-2. Оп. 7. Д. п-2155. Л. 87.
551

4. Проведение операции
С июля 1937 г. в отделах УНКВД по Запсибкраю начали пересматривать учеты и отправлять оперативников на предприятия выявлять «кулаков», офицеров и прочих неблагонадежных. Новосибирск был разбит на участки, по которым сновали опергруппы. Первые массовые аресты обрушились на лиц, обвинявшихся по делу РОВСа, а уже в августе в эту террористическую кампанию попали жертвы «кулацкой операции». В конце июля 1937 г. опербригада работника СПО П. И. Молостова, в значительной степени составленная из курсантов межкраевой школы НКВД, ходила по предприятиям и стройкам, выясняя у администрации наличие «антисоветского элемента» — без всяких протоколов, ограничиваясь записями вроде «антисоветски настроен», «кулак» и т. д. Затем шли аресты. Люди Молостова ночью оцепили огромную площадку строительства будущего оперного театра и в течение трех дней арестовали до двухсот рабочих (арестов было бы еще больше, но многим потенциальным жертвам удалось бежать через заборы). Среди новосибирских чекистов шли разговоры, что это была не оперативная работа, а просто какая-то охота, когда работники НКВД бегали по баракам, где жили строители, и хватали тех, кто значился в наскоро изготовленных списках1.
В начале операции на места во главе бригад следователей посылались ответственные работники УНКВД, чтобы придать операции должное ускорение и показать пример в следствии местным оперативникам. Так, Кузбасс курировали М. И. Голубчик и Е. Ф. Дымнов, Нарымский округ — С. П. Попов и К. К. Пастаногов. В июле 1937 г. в Прокопьевск из УНКВД по ЗСК приехал начальник отделения СПО Е. Ф. Дымнов, который кратко проинструктировал местных чекистов, и те в полном составе были брошены на аресты. Один из них позднее показал: «Ночью к зданию городского отдела были подогнаны около 15 грузовых автомашин с вооруженной охраной. По указанию Дымнова мы выехали на поселок Южный, где в основном жили спецпоселенцы, и... подвергли аресту всех мужчин. Ордеров на арест у нас не было...2 брали всех подряд, кто окажется дома. [...] В этот раз было арестовано свыше 200 человек. [...] Руководством городского
1 Докладная записка Г. С. Майзуса в ОК УНКВД НСО // Архив УФСБ по НСО. Д. п-4421. Т. 5. Л. 280-281; Д. п-7557. Л. 288.
Ордера на арест, вероятно, оформлялись задним числом; в известных нам следственных делах часты факты подчисток и исправления фамилий в ордерах, которые вносились позднее, отсутствие дат в ордерах, исправление дат протоколов допросов, а также наличие чистых бланков протоколов обысков. См.: Материалы проверки архивно-следственного дела на Я. К. Ренца и др. //Архив УФСБ по НСО. Д. п-4514. Т. 4. Л. 187-188.
552

отдела, видимо, с участием Дымнова, был составлен список всех арестованных, которых вписали в заранее заготовленную схему повстанческой организации... Как правило, первые два-три дня арестованные отказывались подписывать протоколы. Тогда некоторые оперативные работники подвергали арестованных избиению или вели длительные допросы без обедов и сна. Была организована внутрикамерная обработка арестованных, чтобы склонить их к подписанию протоколов»1.
В конце июля 1937 г. несколько опергрупп под руководством сотрудников управления УНКВД по ЗСК (среди них был и капитан-пограничник С. Т. Марченко) прибыли в Нарымский округ, где принялись арестовывать жителей и затем отправлять их на баржах в окружной центр — г. Колпашево. Тогда же 20 курсантов новосибирской школы НКВД были переброшены в Бийск, где начальник оперсектора Г. Л. Биримбаум инструктировал их «не стесняться в средствах и методах», т. к. новая обстановка позволяет игнорировать процессуальные нормы. Как вспоминал оперативник Г. А. Скалыбердин, в Бийском оперсекторе НКВД начинающие чекисты сначала сочиняли по два-три листа протоколов в день, затем «нормы» возрастали2.
В районы из УНКВД и оперсекторов поступали конкретные задания на аресты. Первоначальная «норма» арестованных на каждый район составляла не менее 100-200 чел. Начальник Муромцевского РО УНКВД по Омской области И. Н. Воронович показывал, что в момент начала «кулацкой операции» начальник Тарского оперсектора НКВД О. С. Стильве сказал ему: «"Ты чекист, тебе понятно, кого изымать, ну и поезжай". Утвердил мне к изъятию человек около 200, и я с этим поехал. Дал установку также своему аппарату, что... если ты убежден, что он враг и не сознается, нужно всеми средствами заставить, добиться признания вплоть до того, что дать подписать ему готовый протокол».
Массовые аресты поначалу вызвали в местных органах НКВД большую неразбериху. 13 августа 1937 г. вновь прибывший начальник Тобольского окружного отдела УНКВД по Омской области С. К. Тарасов сообщал в УНКВД, что большое количество заключенных арестовано без всяких материалов и даже без каких-либо учетных данных, причем никто из его подчиненных не знает точного числа арестованных. Аппараты Тобольского района и окротдела «к следствию еще не приступали, а продолжали еще подбирать [арестовывать. — А. Т.] остатки по 1-й категории... Весь наиболее квалифицированный
Щит и меч Кузбасса. Кемерово, 2003. С. 479-480.
2
Архивно-следственное дело по обвинению С. Т. Марченко // Архив УФСБ по НСО. Д. п-8426. Т. 1. Л. 12, 29; Показания Г. А. Скалыбердина от 1939 г. //Там же. Дп-6681.Т. 3. Л. 214-218.
553

аппарат определил на дела, которые представляют определенную ценность с точки зрения выводов на организованную деятельность и вскрытие контрреволюционных организаций, а весь остальной аппарат посадил на дела, которые нужно оформить для "тройки", чтобы скорее от них освободиться»1.
Как сообщал начальник Кожевниковского РО УНКВД по НСО Д. К. Салтымаков, после начала «массовой операции» он составил список на 150-160 чел., куда вошли бывшие кулаки, «антисоветский актив церковников и сектантов», бывшие участники Колыванского восстания 1920 г., бывшие белогвардейцы и часть адмссыльных. При этом на арестованных были получены справки сельсоветов о социальном происхождении и положении. Все они были арестованы в июле-августе 1937 г. В декабре 1937 г. начальник УНКВД по Алтайскому краю С. П. Попов дал начальнику Марушинского РО И. Г. Бисярину несколько дней на то, чтобы арестовать 200 «кулаков», отправив на помощь опербригаду из чекистов и милиционеров2.
Исполнявший обязанности начальника Куйбышевского оперсек-тора УНКВД по НСО А. Г. Луньков показал, что ему осенью 1937 г. поступали из Новосибирска лимиты на аресты кулаков и прочих контингентов, которые работниками оперсектора развёрстывались по районным отделениям НКВД. Оперсектор должен был контролировать работу РО, но из-за огромного потока дел ограничивался формальным утверждением списков, поступавших с мест. Эти списки на аресты отсылались оперсектором в УНКВД, где они и санкционировались начальством. Луньков утверждал постановления об арестах и обвинительные заключения, «в большинстве своем не читая их». Следует отметить большую неравномерность численности работников в оперативных секторах: если Куйбышевский оперсектор состоял всего из нескольких оперативников (не считая фельдъегерей и милиционеров, фактически работавших вместе с чекистами), то в Славгородском оперсекторе УНКВД по Алтайскому краю в разгар «массовых операций» трудилось около 70 следователей, основная часть которых состояла из прикомандированных работников райотделов НКВД, фельдъегерей и милиционеров3.
О давлении руководства на местные органы НКВД красноречиво рассказывал В. Д. Качуровский: «В процессе работы [начальник Ста
Гришаев В. Ф. Реабилитированы посмертно. С. 39; Самосудов В. М. Большой террор в Омском Прииртышье. С. 53; Показания Г. С. Каменских от 17.11.1939 г // Архив УФСБ по НСО. Д. п-7520. Т. 2. Л. 201.
Уйманов В. Н. Репрессии. С. 315-316. См. статью В. Н. Разгона в настоящем издании.
3 Показания А. Г. Лунькова от 26.07.1956 г. // Архив УФСБ по НСО Д н-8139. Л. 300-304.
554

шнского оперсектора НКВД] т. Ровинский вызывал к себе на короткое совещание начальников РО и ГО, входящих в его сектор. На этих совещаниях, продолжавшихся не более 1-2 часов... выдвигались требования: в эту пятидневку вы даете столько-то по кулакам и столько-то по РОВС. Когда заявляешь, что цифра большая, аппарат не сумеет подготовиться и отработать материалы, то обычно услышишь: "Вы с ума сошли, с меня требуют столько-то, а вы даете единицы. Дайте официальное заявление, что у вас в районе кулаков и офицеров больше нет, а потом мы проверим и поговорим". Конечно, после такого вразумительного разговора едешь на место и соответственно накачиваешь аппарат. Во вр[емя] этих совещаний узнаешь, что лимит по такой-то категории убавился, а по такой-то прибавился»1.
Основная работа по поиску «кулаков» выпала аппаратам районных отделений НКВД, где на «антисоветский элемент» велись нередко многочисленные агентурные разработки. Например, на 1 мая 1937 г. Асиновский РО УНКВД по ЗСК имел 8 разработок по «контрреволюционным организациям». Начальник Змеиногорского РО УНКВД по ЗСК М. А. Дятлов 13 июля 1937 г. сообщал в крайком ВКП(б) об аресте 30 «врагов» по нескольким делам в первой половине 1937 г. Поэтому новая кампания для провинциальных чекистов была трудной лишь с чисто технической стороны. По словам Л. А. Маслова, «кулаки... арестовывались по агентурным материалам, заявлениям граждан и, безусловно, без предварительной проверки, что неизбежно вело к аресту середняков...»2.
Есть основания полагать, что значительная часть арестов «врагов» была произведена по доносам. Начальник Томского горотдела НКВД И. В. Овчинников отмечал, что «размах операции и огромная волна заявлений в ГО давали несравненно более, чем самая идеальная агентурная работа». Начальник Куйбышевского райотдела УНКВД по НСО И. Д. Малышев показал, что примерно в конце 1937 — начале 1938 г. «у нас за один месяц поступило около 200 заявлений, которые не проверялись... и на основании этих заявлений мы производили арест граждан» (в Куйбышеве в начале 1939 г. проживало около 13 тыс. чел.)3. Такие факты говорят о
1 Письмо В. Д. Качуровского от 14.04.1939 г. // ГАНО. Ф. П-4. Оп. 34. Д. 80. Л. 10.
2 Служебная записка в УНКВД врид нач. Асиновского РО НКВД А. С. Салона // ГАНО. Ф. 911. On. 1. Д. 300. Л. 17; Спецсообщение Змеиногорского РО НКВД // Там же. Ф. П-3. On. 1. Д. 743. Л. 138; Протокол допроса Л. А. Маслова от 15.06.1941 г.// Архив УФСБ по НСО. Д. п-8213. Л. 401.
3 Уйманов В. Н. Репрессии. С. 89; Протокол судебного заседания ВТ войск НКВД Западносибирского округа от 27-29.08.1940 г. // Архив УФСБ по НСО. Д. п-8139. Л. 245; Западная Сибирь в Великой Отечественной войне (1941-1945 гг.). Новосибирск, 2004. С. 145.
555

большой доносительной активности населения, хотя значительная часть заявлений была наверняка спровоцирована чекистами и исходила от агентуры.
Репрессии, в огромной степени затронувшие сексотов, которые вербовались из числа «подучетного элемента», дезорганизовывали привычную агентурную работу; учетные компрометирующие материалы были использованы в течение лета-осени, дальше людей брали по так называемым «выходам», опираясь на выбитые показания и игнорируя работу с осведомителями. Зам. начальника СПО УНКВД по НСО К. К. Пастаногов отмечал: «[Массовая] операция проводилась без агентурных данных, и поэтому допускались казусы, мы арестовывали близких нам лиц. К операции подготовка велась только два дня, а отсюда и качество...»1 Одним из основных методов чекистской работы являлось использование внутрикамерных агентов — как из числа штатных сексотов, так и завербованных арестантов — для обработки заключенных.
Очень распространенным явлением была подделка документов — подписей арестованных под протоколами, справок о кулацком или офицерском прошлом, о якобы имевшейся судимости. Руководитель Ояшинской раймилиции НСО П. Л. Пилюга показывал, что в начале «кулацкой операции» райком партии мобилизовал на помощь РО НКВД несколько коммунистов, чтобы те собирали компрометирующие материалы и допрашивали свидетелей. Пилюга отмечал, что председатели сельсоветов охотно подписывали справки о «кулацком» происхождении всех арестованных, а свидетелями были в основном сексоты, которые хорошо знали и то, какие показания следует давать, и то, что в суд их не вызовут.
Начальник Мошковского РО УНКВД по НСО С. И. Мельников имел группу «штатных» свидетелей, от которых путем обмана и запугивания вымогал нужные показания; при этом документы, характеризовавшие арестованных с положительной стороны, в РО уничтожались. А начальник Кемеровского горотдела НКВД И. Я. Голубев создал группу из 11 внештатных следователей и 17 подставных свидетелей, оговаривавших тех арестованных, на которых не было никаких материалов. Председатели сельсоветов легко выдавали справки о кулацком происхождении и вредительской деятельности арестованных. В Венгеровском районе Новосибирской области чекисты и милиционеры нередко «из-за нежелания лишней езды по населенным пунктам выполняли эту контрольную цифру за счет одного населенного пункта», почти полностью лишая его взрослого мужского
Уйманов В. Н. Репрессии. С. 98; Протокол партийного собрания УНКВД НСО от 25.10.1937 г. // ГАНО. Ф. П-460. On. 1. Д. 2. Л. 135.
556

населения, причем на всех арестованных оформляли дела как на кулаков, лишенных избирательных прав1.
Руководство НКВД требовало от чекистов на местах прежде всего отчеты о раскрытых «контрреволюционных организациях». 3. Ф. Дубоносов, будучи начальником одного из РО НКВД Алтайского края, сфабриковал дела на 92 «кулаков»-одиночек, но все эти дела начальство вернуло с тройки и заставило оформить в «организацию»2. Часть арестованных «кулаков» чекисты все же не смогли объединить в группы, и их осудили как «антисоветчиков-одиночек». Вернувшиеся на родину «раскулаченные» были одной из приоритетных мишеней. Высказывавшиеся ими настроения становились материалом для обвинений в антисоветской агитации. Типичные судьбы тех, кого провели в 1937 г. как одиночек, видны из дел на «раскулаченных» жителей Запсибкрая — 49-летнего С. И. Гусельникова и 53-летнюю А. Е. Афанасьеву. Этих вернувшихся на родину ссыльных обвинили в антиколхозной агитации и расстреляли.
Аксинья Афанасьева бежала из нарымской ссылки и вернулась в родную деревню Шелковниково Болотнинского района Запсиб-края. Арестована была 28 июля 1937 г. и, согласно показаниям местного председателя колхоза В. И. Печкина, по доносу которого семью Афанасьевых в 1931 г. выслали, обвинялась в распространении контрреволюционных листовок, полученных от церковников. Допросы были проведены болотнинскими милиционерами, обвинительное заключение утверждено Новосибирским оперсектором УНКВД. 15 августа 1937 г. тройка осудила Афанасьеву к высшей мере наказания.
У жителя Легостаевского района Степана Гусельникова в 1929 г. отобрали мельницу, а в 1933 г. его осудили на 10 лет лагерей по указу от 7 августа 1932 г. После досрочного освобождения Гусельников вернулся в родное село, где год спустя, в октябре 1937 г., был арестован начальником Легостаевской раймилиции за распространение
1 Показания П. Л. Пилюги от 20.06.1958 г. // Архив УФСБ по НСО. Д. п-8125. Т. 4. Л. 213-214 об.; Обвинительное заключение по делу С. И. Мельникова, Ю. Д. Бер-мана и др. от 06.06.1940 г. // Там же. Д. п-7977. Л. 331,332; Апелляция И. Я. Голубева на исключение из партии в КПК при ЦК ВКП(б) // Российский государственный архив новейшей истории (РГАНИ). Ф. 6. Оп. 2. Д. 568. Л. 112; Показания нач. Венгеровского РОМ НКВД И. Н. Солодухина от 22.03.1940 г. // Архив УФСБ по НСО. Д. п-10015. Л. 307.
Председатель Мошковского сельсовета НСО П. И. Томилов, активно поставлявший клеветнические «свидетельские показания» для РО НКВД, был арестован 29.08.1938 г. вместе с группой работников НКВД за участие в репрессиях и до 1940 г. находился под следствием. См.: Апелляция П. И. Томилова в КПК при ЦК ВКП(б) // РГАНИ. Ф. 6. Оп. 2. Д. 590. Л. 97.
2 Показания Г. С. Каменских от 17.11.1939 г. // Архив УФСБ по НСО. Д. п-7520. Т. 2. Л. 201.
557

пораженческих слухов и агитацию против колхозов и госзайма. Обвинительное заключение было составлено начальником РО НКВД, утверждено руководством Черепановского оперсектора УНКВД по НСО, и уже 28 октября Гусельников, не признавший вины, был осужден тройкой к расстрелу1.
Сами факты принадлежности арестованных к «раскулаченным», наличия былой судимости, а также критики начальства, плохой работы в колхозе, пьянства, бродяжничества были достаточным поводом для осуждения. Но от чекистов требовалось оформление арестованных в заговорщицкие группы, которые по заданиям различных «центров», помимо антисоветской агитации, занимались еще и организованным вредительством, диверсиями, террором и шпионажем. Фантазия следователей-фальсификаторов подогревалась прямыми установками руководства, лично вносившего в протоколы допросов обширные изменения и дополнения. Лексика чекистов отразила это обстоятельство. Новосибирский работник СПО С. С. Корпулев в письме в правительственные инстанции писал: «Не случайно в лексиконе начальников отделов появилось такое выражение: "В этот протокол надо добавить пару бомбежек, кусочек террорка, добавить повстанчество, привести несколько фактов диверсий — тогда он будет полноценным"». Методы допроса массы арестованных были соответствующими: младший брат начальника ГУЛАГа Ю. Д. Берман, работавший в КРО УНКВД ЗСК-НСО, показывал, что в особом корпусе новосибирской тюрьмы «приходилось видеть, как в кабинете у следователей стояло по несколько человек на ногах лицом к стенке, а на стенке было написано: "Если враг не сдается, то его уничтожают" и "Кто первый подписывает?"»2.
Требование признания вины было обязательным и в Новосибирской области, и в Омской области, и в Алтайском крае. Бывший работник Ленинск-Кузнецкого горотдела НКВД А. И. Савкин показал, что арестованных держали сутками сидя и стоя «без еды и сна» и что он не помнит ни одного из них, кто бы подписал признание без физического и морального воздействия. А следователи от бессонницы «доходили до такого состояния, что не могли здраво рассуждать, и лично я был в таком состоянии, что своей жене не верил, что она советский человек». Помощник начальника КРО УНКВД по НСО И. И. Коннов разрешал своим подчиненным составлять протоколы о непризнании вины не более чем на 10 % арестованных. Непризна
Архивно-следственное дело А. Е. Афанасьевой // Архив УФСБ по НСО. Д. п-15620. Л. 1-18; Архивно-следственное дело С. И. Гусельникова//Там же. Д. п-15533. Л. 1-5,18.
Обзорная справка по архивно-следственному делу И. А. Мальцева // Там же. Д. п-8213. Л. 389; Показания Ю. Д. Бермана от 24.09.1955 г. // Там же Д п-4436 Т 2. Л. 277.
558

вавпшхся жестоко избивали, нередко до смерти: показания самих чекистов говорят, что в тюрьмах Новосибирска и Барнаула из всех кабинетов слышались крики истязаемых1.
Новосибирский оперативник С. П. Чуйков в 1940 г. показывал, что документы на арест оформлялись по большим спискам, подписанным начальством отдела, где были только установочные данные и какой-либо компромат (офицер, кулак, участник контрреволюционной организации) без указания на его источник. Прокурор на списке писал, что «арест с № 1 по №... санкционирую». Это соответствовало указанию Прокурора СССР А. Я. Вышинского от 7 августа 1937 г. о том, что «соблюдение процессуальных норм и предварительные санкции на арест не требуются». Составленные в страшной спешке данные часто были ошибочны: чекисты приходили с ордером туда, где давно уже не жил подозреваемый, или он уже был арестован, или этот адрес вообще не существовал. Тройка же осуждала за один вечер к расстрелу до 500-1 ООО, а то и почти 2 ООО человек2.
Истребление классово чуждых, как и в прежние годы, шло с полной поддержкой партийной власти. Многие секретари райкомов проявляли инициативу в разоблачении «врагов», нередко резко критиковали местные органы НКВД за медлительность. Однако в самом начале так называемых массовых операций произошел беспрецедентный эпизод, связанный с попыткой оспорить партийную стратегию на развязывание массового террора. Это случай с первым секретарем Назаровского райкома ВКП(б) Красноярского края А. Г. Башаровым, который, получив от секретаря крайкома П. Д. Акулинушкина директиву «об оказании помощи органам НКВД в изъятии контрреволюционных, уголовных и кулацких элементов, взял эту директиву под сомнение и выехал за разъяснением в Западно-Сибирский крайком ВКП(б)».
Башаров верил, что только Р. И. Эйхе, кандидат в члены Политбюро, бывший руководитель общесибирской партийной организации и самый высокопоставленный коммунист Сибири, сможет объяснить растерянному аппаратчику, что же сейчас происходит в стране. Но даже секретарю райкома без предварительной договоренности оказалось невозможно попасть в главный штаб ВКП(б) Западной Сибири. Башаров, чтобы облегчить себе получение пропуска в зда
Показания А. И. Савкина от сентября 1956 г. // Архив УФСБ по НСО. Д. п-4421. Т. 5. Л. 422-423; Показания П. Н. Стрижова от 1939 г. // Там же. Д. п-4457. Т. 3. Л. 110-110 об.; Приговор ВТ СибВО от 19.04.1958 г. в отношении Ф. Н. Иванова //
Там же. Д. п-8440. Л. 197; Гришаев В. Ф. Реабилитированы посмертно. С. 44.
2
Брюханов Б. Б., Шошков Е. Н. Оправданию не подлежит. Ежов и ежовщина 1936-1938 гг. СПб., 1998. С. 76-77; Письмо С. П. Чуйкова в НКВД СССР от 1940 г. // Архив УФСБ по НСО. Д. п-4505. Л. 355; Д. п-4436. Т. 2. Л. 291.
559

ние, «отрекомендовал себя представителем ЦК ВКП(б) и, так как не сумел подтвердить это документами, был арестован и направлен в сопровождении работника НКВД в Красноярск по месту работы. В пути следования Башаров выскочил в окно поезда, получил сильные ушибы и был опять задержан. По приезде в Красноярск Башаров дважды пытался покончить жизнь самоубийством. С 10.VII.-1937 г. по 25.VI.-1939 г. Башаров находился в психиатрической больнице (в г.г. Красноярске, Москве, Харькове) и с 25.VII.-1939 г. находится на пенсии». Таким образом, лишь психическое расстройство спасло Башарову жизнь.
Секретарь Запсибкрайкома ВКП(б) Р. И. Эйхе очень активно вел себя на заседаниях тройки, а также присутствовал на допросах. Как показывал бывший оперативник С. Я. Труш, он, зайдя в кабинет начальника УНКВД Г. Ф. Горбача, видел, как тот «в присутствии сидевшего у него Эйхе и меня рукой ударил арестованного». Самым активным образом в работе тройки и рассмотрении следственных дел участвовал первый секретарь Алтайского крайкома ВКП(б) Л. Н. Гусев, проявлявший инициативу в арестах и легко находивший общий язык с начальником УНКВД С. П. Поповым. Известно, например, что Гусев упрекнул барнаульских чекистов, сказав: «Почему у вас до сих пор китайцы по улицам бродят?..» Тамошний начальник СПО П. Р. Перминов хвастался коллегам, что откорректированный им протокол допроса был «одобрен в крайкоме партии»1.
В октябре 1937 г. секретарь Омского обкома ВКП(б) Д. А. Булатов, тогда же снятый за покровительство «врагам», признался на пленуме обкома, что из-за занятости хозяйственными вопросами нередко уходил с заседаний тройки, которая поначалу медленно рассматривала дела: «...когда набили руку — до 100 чел. пропускали». Работник СПО Тюменского горотдела УНКВД по Омской области Д. С. Ляпцев в 1957 г. показывал: «Первое время тройка требовала зачитывать показания отдельных обвиняемых и свидетелей, а потом, когда дел стало больше, то докладывалось только то, что указывалось потом в решении тройки. Таким образом, решение тройки повторяло то, что было указано в наших повестках. Разбора состава преступления на заседаниях тройки не было. В отдельные дни в течение часа я докладывал тройке дела на 50-60 человек»2.
Показания С. Я. Труша от 1956 г. // Архив УФСБ по НСО. Д. п-3580. Т. 3. Л. 180; Гришаев В. Ф. Реабилитированы посмертно. С. 46, 60,87, 175,178; Показания Т. К. Салтымакова от 29-31.01.1940 г. // ОСД УАД АК. Ф. р-2. Оп. 7. Д. п-10787. Л. 159.
Характерно, что Л. Н. Гусев в 1943 г. был взят на службу в центральный аппарат НКГБ СССР.
2 Самосудов В. М. Большой террор в Омском Прииртышье. С. 86-87; Гольдберг Р. Книга расстрелянных. Тюмень, 1999. Т. 1. С. 239.
560

Начальник Куйбышевского РО УНКВД по НСО И. Д. Малышев с ноября 1937 г. составлял справки для доклада на тройке: «На тройке я успевал только называть фамилии привлеченных... [И. А.] Мальцев говорит: "Дальше, следующее дело". И так проходили [через] тройку все дела». Докладчиками на заседаниях тройки были и работники оперсекторов, и начальники РО НКВД, и сотрудники областных аппаратов. Например, алтайский чекист Н. Л. Баев в начале 1938 г. писал повестки на тройку более чем по 90 делам, присланным из Ча-рышского РО НКВД. Начальник КРО УНКВД по НСО Ф. Н. Иванов показал, что на тройке «никогда вопрос по существу дела не разбирался, дела сваливали в приемной, а тройка решала вопрос по одной повестке...»1.
В показаниях алтайского чекиста Т. К. Салтымакова говорилось: «Были случаи, когда без обвинительного заключения дела рассматривались на тройке, а потом дооформлялись... Обвинения строились на показаниях обвиняемого, не проверялись и не документировались... арестованные искусственно вязались между собой, так как оформлялись преимущественно групповые дела и пускались на тройку по 30-40 чел. и больше... Повестки [для заседаний тройки]... писались и корректировались... главным образом [начальником отделения СПО К. Д.] Костроминым или зам. нач. отдела [И. Я.] Юркиным, пом. нач. отдела [И. Я.] Шутилиным. Ими давалась шапка, как тогда выражались, или окраска организации, группы, и сюда подбирались дела. Повестка дня тройки являлась основным документом...» Известно, что в Новосибирске часть лиц была расстреляна тройкой вообще без обвинительных материалов, а «следствие» затем оформили задним числом2.
Прокурорские работники оказывали непосредственную помощь в проведении операции. С августа по 17 декабря 1937 г. прокуратура Новосибирской области выявила сотни «кулаков-контрреволюционеров», из них по 43 районам арестовали 383 чел., дела на которых были переданы в УНКВД «для рассмотрения в особом порядке и фактически рассмотрены». При этом прокурорские работники отчетливо видели размах фальсификаций. В январе 1938 г. прокурор Алтайского края Н. Я. Поздняков сказал подчиненному: «По краю арестовано свыше 30 ООО человек, но действительных преступников из них не бо
Протокол судебного заседания ВТ по делу И. Д. Малышева и др. от 27-29.08.1940 г. // Архив УФСБ по НСО. Д. п-8139. Л. 245; Письмо Н. Л. Баева в Алтайский крайком и ЦК ВКП(б) от 1939 г. // ОСД УАД АК. Ф. р-2. Оп. 7. Д. п-5700. Т. 7. Л. 256; Показания Ф. Н. Иванова от июля 1939 г. // Архив УФСБ по НСО. Д. п-4784. Л. 208. 2
Этноконфессия в советском государстве. С. 438-439; Уйманов В. Н. Репрессии. С 111.
561

лее одного процента». Как отмечал начальник ОК УНКВД А. Т. Степанов, на заседаниях тройки «со стороны Позднякова были попытки повлиять на вынесение приговоров. Но Попов вместе с Гусевым, не считаясь с ним, определяли подсудимым высшую меру наказания. Об этом мне в циничном тоне передавал начальник 1-го спецотдела [М. И.] Данилов, секретарь тройки...»1.
Нередко партийный секретарь и прокурор не присутствовали на заседаниях тройки, а подписывали протокол позднее. Судьбы людей зачастую решали замещавшие начальников УНКВД сотрудники. Так, в отсутствие начальника УНКВД по НСО Г. Ф. Горбача в конце 1937 г. на заседаниях тройки единолично присутствовал его заместитель И. А. Мальцев, который, согласно сведениям работника КРО Г. И. Беймана и других чекистов, за одно заседание осуждал сотни арестованных, приговаривая к расстрелу до 90 % (Мальцев на следствии признал, что «иногда» единолично решал дела, отправленные на тройку)2.
Известно, что П. Р. Перминов и М. И. Данилов по указаниям С. П. Попова изготовляли фиктивные отчеты о якобы вскрытых на Алтае «организациях» для отправки в Москву. Аналогичные действия вменялись в вину начальнику СПО УНКВД по НСО К. К. Пастаногову, который в очковтирательских целях сообщал в НКВД СССР «спецсводки вымышленного характера». Для многих регионов были характерны искажения социального и национального облика репрессированных в докладах начальству. Так, начальник ДТО ГУГБ НКВД Восточно-Сибирской железной дороги П. Е. По-мялов арестовал по Иркутской области более 3 ООО чел., а в докладе в НКВД СССР ложно указал, что среди всех арестованных рабочих было только 366 чел. (вместо 1 106), а деклассированных — 252 (вместо 12)3. По всей видимости, работники НКВД на местах повсеместно фальсифицировали сведения о социальном и национальном составе репрессированных, в связи с чем официальная статистика «массовых операций» не может считаться полностью достоверной4.
1 Гришаев В. Ф. Реабилитированы посмертно. С. 176, 183.
2 Письмо Б. И. Сойфера Сталину от 27.05.1939 г. // ГАНО. Ф. П-4. Оп. 34. Д. 74. Л. 178; Обзорная справка по архивно-следственному делу № 977721 на И. А. Мальцева // Архив УФСБ по НСО. Д. п-8440. Л. 183.
3 Обвинительное заключение по делу К. К. Пастаногова от 15.10.1940 г. // Там же. Д. п-872. Т. 1. Л. 87; Показания А. Т. Степанова от 1940 г. // ОСД УАД АК. Ф. р-2. Оп. 7. Д. п-7328. Т. 2. Л. 165-168; Показания Т. К. Салтымакова от 19.01.1940 г. // Там же. Д. п-4136. Т. 1. Л. 714; Апелляция П. Е. Помялова в КПК при ЦК ВКП(б) от 1939 г. // РГАНИ. Ф. 6. Оп. 2. Д. 391. Л. 150-150 об.
4 О недостоверности статистики НКВД см.: Трагедия советской деревни. Т. 5. Кн. 2. С. 568.
562

Основной удар по «кулакам» наносил аппарат СПО УНКВД ЗСК, но активность проявлял также и Дорожно-транспортный отдел ГУГБ НКВД Томской железной дороги. Аппарат КРО на Алтае и в Новосибирской области занимался преимущественно делом РОВСа и «национальными операциями». Но показания сержанта госбезопасности П. А. Черепанова говорят о том, что часть «кулацких» организаций создавалась и в отделе контрразведки. Осенью 1937 г. Черепанов входил в следственную группу КРО по делу РОВС и занимался следствием по «кулакам» в барнаульской тюрьме. Начальник КРО Ф. Н. Иванов, заявив, что по кулакам «дело обстоит очень плохо» (многие сидят уже несколько месяцев и могут быть освобождены прокуратурой, часть дел на них из-за неудовлетворительного оформления дела даже снята с рассмотрения тройкой), убрал нескольких оперативников с дела РОВС и перебросил на следствие по «кулакам» с заданием организовать из одиночных арестованных заговорщицкую группу1.
Масштабы чистки «социально вредных» были близки к чисткам «врагов народа». За январь-ноябрь 1937 г. в Новосибирске было изъято около 7 тыс. чел. «социально вредного и уголовно преступного элемента» (до 5 % взрослого мужского населения города), из которых около 5 тыс. к концу года были уже осуждены тройкой. Арестовывали облавами ранее судимых, бездомных, неработающих, как и при чистке больших городов в 1933 г. С рецидивистами расправлялись в рамках «кулацкой операции», менее опасные преступники судились милицейской тройкой. Представителям преступного мира наряду с общеуголовными предъявлялись и политические статьи УК: так, 9 августа 1937 г. за бандитизм и антисоветскую агитацию тройкой был осужден к высшей мере наказания житель Кыштовского района ЗСК А. С. Духович2.
Репрессии достигли апогея к концу 1937 г. и поддерживались на высоком уровне также в первые месяцы 1938 г. Как рассказывал С П. Попов, на московском совещании руководящего состава НКВД в январе 1938 г. никто из начальников местных управлений не заявлял, что массовые операции можно считать законченными: «Когда выступил с докладом Г. Ф. Горбач и заявил, что им в Новосибирской области арестовано и осуждено 55 ООО чел., Фриновский, перебив Горбача, обратился к присутствующим: "Вы слышали? 55 тысяч арестованных! Ай да Горбач! Вот молодец!" Горбач доказывал, что операцию необходимо продолжать»3.
1 Показания П. А. Черепанова от 09.06.1941 г. // Архив УФСБ по НСО. Д. п-3593. Т. 2. Л. 446-447.
2 Тепляков А. Г. Персонал и повседневность Новосибирского УНКВД в 1936-1946. С. 255; Юнге М., Биннер Р. Как террор стал «Большим». С. 30; Архив УФСБ "о НСО. Д. П-3803.Л. 17.
Гришаев В. Ф. Реабилитированы посмертно. С. 39.
563

Есть основания полагать, что, по крайней мере, новосибирские чекисты во главе с пользовавшимся большим доверием Ежова Г. Ф. Горбачом смогли осудить и расстрелять «кулаков» больше, чем предусматривали лимиты. Так, на 1 марта 1938 г. расстрель-ный лимит для Новосибирской области составлял 9 350 чел., а общий — 22 3501. Однако две недели спустя Горбач сообщал Ежову, что 15 марта 1938 г. тройка закончила рассмотрение дел по «кулацкой операции», осудив к этому дню 23 759 чел., в том числе по первой категории — 10 365, или 43,6 %. Из расстрелянных было: «кулаков» — 6 841 чел., уголовников — 1 749, прочих — 1 775. Таким образом, хотя в первоначальном лимите для Западно-Сибирского края (25 960 чел.) на 14 843 «кулаков» приходилось 11 117 уголовников (43 %), на деле же криминального элемента в итоге репрессировали в 2,5 раза меньше — 4 152 чел. (17,5 % от общего количества осужденных на 15 марта 1938 г.). Из числа осужденных уголовников основную часть (2 403 чел., или 57,9 %) отправили в лагеря. Резкое уменьшение лимитов в отношении криминального элемента говорит о существенном изменении карательных приоритетов в ходе развертывания и проведения операции.
Параллельная массовая «безлимитная» операция по РОВСу, охватывавшая сходный контингент (в нем большой процент занимали городские жители, отнесенные к «бывшим», но ссыльные крестьяне составляли более 50 %2), была закончена тогда же, в ходе ее репрессировано в Новосибирской области примерно столько же — 24 383 чел., но процент расстрелянных оказался вдвое выше — 86,7 % (21 129 чел.). По Сиблагу и Томасинлагу НКВД к 15 марта было расстреляно 2 399 заключенных. Всего, таким образом, по РОВСу, «кулакам», лагерникам, уголовникам и «прочим» оказалось осуждено 50 541 чел., из них к расстрелу — 33 893. Показательно, что Горбач включил итоги РОВСа и лагерные расстрелы в «кулацкую операцию», подтвердив тем самым родственность данных карательных акций. А по национальным операциям (не считая дел по правым, троцкистам, а также дел, рассмотренных судами) к 15 марта оказалось осуждено тройкой порядка 12,5 тыс. чел.3 Наиболее жестокие приговоры выносились привлеченным по РОВСу, национальным операциям и заключенным лагерей; что касается «кулаков» и уголовников, то большая их часть была отправлена в лагеря.
Трагедия советской деревни. Т. 5. Кн. 2. С. 59. 2 Там же. Т. 1.С.605.
Политбюро и крестьянство: высылка, спецпоселение. 1930-1940: В 2 кн. Кн. 1. М, 2005. С. 846; Телеграмма Г. Ф. Горбача в НКВД СССР от 15.03.1938 г. // ЦА ФСБ. Ф. 3. Оп. 5. Д. 1678.
564