Сталинизм в советской провинции 1937-1938 гг. Массовая операция на основе приказа №00447 11/20

Возможно, такие же указания были отправлены и другим начальникам УНКВД украинских областей. В результате перенесения задачи борьбы с преступностью на другую инстанцию 27 марта 1938 г. последовал приказ «О быстрейшем рассмотрении дел тройками», который требовал интенсифицировать деятельность милицейских троек, называвшихся в документе также административными тройками. В августе 1938 г. Успенский подверг резкой критике невыполнение этого приказа и дополнительной директивы от 22 июля 1938 года1.
Несмотря на то, что в 1938 г. борьба с преступностью уже не играла в Украине такой важной роли, как годом ранее, именно при Успенском произошло самое беззастенчивое и чудовищное нарушение законности в отношении этой группы жертв массовой операции. Специально для информирования народного комиссара внутренних дел отделом уголовного розыска (ОУР) УРКМ УССР составлялась ежедневная сводка, содержавшая сведения о наиболее громких преступлениях, так называемая «Суточная сводка о важнейших уголовных проявлениях и происшествиях по УССР». Эта сводка включала в себя от шести до восьми страниц, составлялась только в трех экземплярах, предназначавшихся наркому внутренних дел, его заместителю и отделу уголовного розыска, и ежедневно отправлялась начальником украинской милиции в Народный комиссариат внутренних дел. Каждая «Суточная сводка» содержала описание от шести до десяти наиболее крупных случаев уголовных преступлений во всех областях Украины и зачастую сообщала об их успешном раскрытии милицией. Среди кратких описаний преступлений превалировали убийства и вооруженные грабежи, как правило, практиковавшиеся «грабительскими группировками», а также другие виды организованной преступности (воровские банды, группы мошенников). Если упоминались биографии преступников, то указывались соцположе-ние, предыдущие аресты и взятие на оперативный учет. Приводились сведения о ходе расследования: «Меры к розыску и аресту преступников приняты, следствие по делу ведется, закончено, дело о них направлено на рассмотрение особой тройки УНКВД». Народный комиссар внутренних дел А. И. Успенский не удовлетворялся только ознакомлением с «Суточной сводкой»; на полях страницы или поверх текста многих сообщений, начиная с апреля и по июнь 1938 г.,
Директива № 714 наркома внутренних дел УССР И. Леплевского и прокурора УССР Яченина начальникам областных управлений НКВД УССР и областным прокурорам УССР о быстрейшем рассмотрении дел уголовно деклассированных и социально вредных элементов и нарушителей паспортного режима милицейскими тройками. 27 марта 1938 г. // «Через трупы врага на благо народа»; Директива № 2235 наркома внутренних дел УССР И. Леплевского начальникам областных управлений НКВД УССР об ускорении работы милицейской тройки. 7 августа 1938 г. // Там же.
489

он от руки писал: «Расстрелять по тройке. У.». Начальник его секретариата, М. И. Бриль, информировал соответствующего начальника УНКВД и председателя тройки той области, на территории которой было совершено преступление, о содержании «резолюции наркома внутренних дел», повторял описание дела из «Суточной сводки» и печатал на левой стороне документа: «Расстрелять по тройке. Успенский». Среди самолично вынесенных Успенским смертных приговоров один касался пятнадцатилетнего вора, два приговора — семнадцатилетних воров, четыре — были направлены против содержателей притонов, два — против убийц и подавляющее большинство — против членов «грабительских группировок». Преступление одной группы аферистов заключалось в том, что они во время своих разъездов по городам СССР «выдавали себя за работников НКВД, производили обыски у некоторых лиц и под этим предлогом забирали ценности и деньги». «Резолюционная» юстиция Успенского выглядит еще более чудовищной, если принять во внимание, что в «Суточных сводках» описание почти всех случаев (только за одним исключением) было снабжено, как правило, пометкой: «Расследование по делу продолжается».
Областной и районный уровень
М. П. Шрейдер (1902-1978) сообщает в своих воспоминаниях, что он в 1937 г. в качестве начальника УРКМ УНКВД по Ивановской области принимал участие в заседании милицейской тройки, которая даже самых закоренелых преступников могла осудить максимум к пяти годам ИТЛ. По его мнению, «опасные уголовные преступники получали слишком мягкие наказания»1. Мыслившие точно так же, как и Шрейдер, многие чекисты и сотрудники милиции видели в «боевом приказе наркома внутренних дел»2 действенный инструмент разгрома «контрреволюционного подполья» и «уголовщины». Достаточно вспомнить о реакции начальников подразделений УНКВД по Западно-Сибирскому краю: 25 июля 1937 г. они встретили разъяснения положений приказа № 00447, сделанные начальником управления С. Н Мироновым, «шумным одобрением»3. M. А. Степанов, зам. народного комиссара внутренних дел У С С Р, заявил начальникам УГБ и милиции: «В настоящее время мы имеем все возможности ликвиди
Шрейдер М. П. НКВД изнутри. Записки чекиста. М., 1995. С. 74.
Собрание первичной парторганизации НКВД ст. Волноваха Волновахского района Донецкой области. Протокол № 17.29 июля 1937 г. // «Через трупы врага на благо народа».
Папков С. А. Сталинский террор в Сибири. 1928-1941. Новосибирск, 1997 С.211.
490

ровать грабежи»1. Не встречая в борьбе с преступностью трудностей, связанных с прокурорским надзором, не будучи связанными в своих действиях статьями Конституции (к примеру, статьей 127) и параграфами Уголовного кодекса, опираясь на авторитет высших органов партии и государства, давших им карт-бланш и сделавших их хозяевами над жизнью и смертью, многие руководители органов государственной безопасности и милиции верили, что цель — «окончательно ликвидировать уголовщину» — находится в непосредственной близости2. На закрытом партсобрании парткомитета УРКМ по Донецкой области 3 сентября 1937 г. был указан и путь ее достижения: «Внедрить в сознание каждого работника ОУР PKM необходимость выкорчевывания всех уголовников»3.
Выполнение задачи областными управлениями НКВД
Каким же образом местные управления НКВД и милиции претворяли в жизнь установки центра, среднего звена карательных органов, а также и свои собственные представления о задачах операции? В тексте тех протоколов троек, к которым мы получили доступ (Барнаул, Ярославль, Киев, Донецк, Одесса), для приговоренных преступников указывается количество предыдущих осуждений, а также количество приводов/регистрации. По этим данным уголовников легко идентифицировать. Едва ли был хоть один осужденный преступник, у которого не было бы указано несколько более ранних судимостей и приводов в милицию. Пометки «без определенных занятий, БОЗ» или «общественно-полезным трудом не занимается», которые членами тройки рассматривались как отягчающий фактор, выдававший злой умысел осужденного, имеются в приговорах как в отношении уголовников, так и в отношении бывших кулаков и «других контрреволюционных элементов». С августа по 31 декабря 1937 г. только на Украине были осуждены с пометкой «БОЗ» 23 480 человек4.
В январе 1938 г. по приказу Ежова всеми начальниками областных управлений НКВД был подведен итог осуществленных ими ка
Телеграмма зам. наркома внутренних дел УССР М. Степанова начальникам областных УНКВД УССР об организации борьбы с бандитизмом. 16 октября 1937 г. // «Через трупы врага на благо народа».
2 Докладные записки и сообщения о работе УНКВД по Винницкой области // ОГА СБУ. Ф. 16. Оп. 31 (1951 г.). Д. 39. Л. 66-67.
Выписка из резолюции закрытого партсобрания парткомитета УРКМ в Донецкой области. Протокол № 21.3 сентября 1937 г. // «Через трупы врага на благо народа».
4 Сведения об осужденных областными тройками НКВД УССР за период с начала операции по 3 января 1938 г. [3] января 1938 г. // Там же.
491

рательных мер в ходе массовых операций за вторую половину 1937 г.1 Начальник УНКВД по Ярославской области А. М. Ершов своим рапортом создавал впечатление, что он буквально придерживался текста приказа № 004472. В его отчете 1 499 осужденных уголовников были поделены на три различные категории: первое место занимали 725 бандитов, совершивших грабежи (бандиты-грабители), на втором был 561 вор-рецидивист, на третьем — 213 бандитов, бежавших из лагерей. Эти цифры как бы убеждали, что в Ярославле основной удар наносился против организованной преступности или против объединившихся в группы уголовников. И в своем итоговом рапорте, указывая на главные направления реализации приказа № 00447, начальник УНКВД подчеркивал, что ему особенно важно было произвести «изъятие действительно бандитско-грабительского элемента».
Осуждение всех 213 бежавших из лагерей к смертной казни и отнесение их к бандитам свидетельствует о том, что совершившие побег заключенные в интерпретации шефа УНКВД по Ярославской области образовывали такую же важную или даже аналогичную целевую группу приказа, как и организованная преступность3. Конечно же, не случайно обе эти категории были слиты в одну во втором рапорте на имя Ежова.
В отличие от Ярославской, в Киевской области под прицел координаторов «кулацкой операции» попали прежде всего воры
1 4 ноября 1937 г. народный комиссар внутренних дел УССР Леплевский передал всем начальникам областных управлений НКВД Украины соответствующее указание Ежова, адресованное всем начальникам УНКВД краев и областей СССР, датированное началом ноября 1937 г. См.: Леплевский всем начальникам областных УНКВД УССР о телеграмме наркома тов. Ежова передать докладные записки о проведении массопе-рации. 4 ноября 1937 г. // «Через трупы врага на благо народа»; Телеграмма наркома внутренних дел СССР Н. Ежова всем начальникам УНКВД, НКВД краев и областей об усилении репрессий, переданная наркомом внутренних дел УССР И. Леплевским. 4 ноября 1937 г. // Там же.
2 Начальник УНКВД Ярославской области А. М. Ершов Н. И. Ежову о выполнении приказов № 00485, 00447, 00429, 00593, 00486, 941-386 (из первого доклада) 14 января 1938 г. // Юнге М, Бордюгов Г. А., Биннер Р. Вертикаль Большого террора. С. 261; Начальник УНКВД Ярославской области А. М. Ершов Н. И. Ежову о выполнении приказов № 00447,00429,00485,00593,00486,941 и 38672 (из второго доклада) 14 января 1938 г. // Там же. С. 269.
3 Напротив, к смертной казни было осуждено «только» 46,1 % (806 — 213): (725 + 561) уголовников — членов организованной преступности и мелких уголовников-рецидивистов. Этот сравнительный подсчет был произведен на основе мартовской сводки ГУГБ НКВД СССР о реализации приказа № 00447, в которой для Ярославской области указана общая цифра осужденных к ВМН уголовников — 806 чел. Полученные цифры совпадают с цифрами Ершова, за исключением небольших отклонений. См.: Сводка № 33 // Трагедия советской деревни. Т. 5. Кн. 2. С. 56-61.
492

рецидивисты или соответственно мелкие уголовники, вновь совершившие преступления. В двух докладных записках заместителя начальника киевского УНКВД И. Я. Бабича, датированных январем 1938 г., рецидивисты составляют 48,8 % (964 чел.) от общего количества осужденных уголовников 1 975 чел. и опережают бандитов (34,4 %; 681 чел.). Далее следовали скотоконокрады (14,4 %; 284 чел.), потом аферисты (36 чел.) и контрабандисты (10 чел.)1.
В Ленинградской области фиксация на мелких уголовных элементах была еще более выраженной. По подсчетам петербургского историка В. А. Иванова, их доля составляет более чем половину — 55 % — от общего количества репрессированных уголовников (соответственно 4 016 из 7 289 чел.). К этой группе могут быть отнесены и выделенные Ивановым отдельно уличные грабители, отбиравшие у прохожих пальто и куртки («грабители, совершившие рывки» — 69 чел.), грабители, раздевавшие пьяных (123 чел.), а также 125 аферистов и мошенников. Таким образом, доля мелких уголовников-рецидивистов вырастает почти до 60 %.
Второе место здесь занимает еще одна большая группа рецидивистов. Речь идет о хулиганах, неоднократно осужденных за совершенные правонарушения (хулиганы-рецидивисты) — 20,3 %, или 1 551 чел. В соответствии с советскими представлениями они тоже были уголовниками. Именно в 1937-1938 гг. с помощью троек против них усиленно велась борьба2.
На третьем месте оказалась в этот раз более или менее организованная и вооруженная преступность. Ее доля составляет 16,8 %. При этом речь идет о 790 грабителях, 224 бандитах и вооруженных грабителях, 142 скотоконокрадах и 72 содержателях притонов и «малин». И только последнее место занимают убийцы (91 чел.) и «антисоветчики из деклассированных элементов» (86 чел.).
1 Докладная записка Бабича Леплевскому. 5 января 1938 г.// «Через трупы врага на благо народа»; Докладная записка Бабича Леплевскому. 9 января 1938 г.// Там же.
В Ярославской области милиции приказывалось 13 августа 1937 г.: «Предлагаю всем работникам РК Милиции и персонально начальникам городских отделений милиции — принять немедленно самые решительные меры по пресечению и ликвидации всего хулиганствующего элемента, немедленно арестовывая последних, с представлением дел на рассмотрение тройки НКВД». См.: Приказ управления НКВД Ярославской области о предании суду военного трибунала и наложении дисциплинарных взысканий на работников милиции за бездеятельность в борьбе с хулиганством. 13 августа 1937 г. // Служить отечеству честь имею: Документы по истории органов внутренних дел Ярославского края в конце XVIII — начале XXI вв. Ярославль, 2002. С. 351-352.
493

6. Следственные дела
Холодные цифры отчетов начальников УНКВД должны быть подвергнуты проверке с помощью дополнительных данных и в первую очередь на основании других источников, так как отчеты дают ярко выраженную тенденциозную информацию о том, каким образом соответствующее районное или областное управление НКВД легитимировало в глазах московского центра проведение массовой операции в зоне своей компетенции. За этой словесной ширмой скрывается истинный персональный состав жертв. В качестве дополнительного источника могут быть использованы следственные дела осужденных уголовников. Нашей приоритетной целью при этом являлось лишить флера законности приговоры к длительным срокам лагерного заключения и применение смертной казни.
В составленной Ивановым статистике по Ленинградской области приводятся данные о количестве предыдущих судимостей (см. табл. 1). Из 7 289 осужденных уголовников все же 550 чел. вообще ранее не имели судимостей. Большинство репрессированных, а именно 3 623 чел., или 49,7 %, т. е. почти половина, имели от одной до двух судимостей. В отношении 42,7 %, или 3 116 чел., карательные органы смогли доказать наличие более чем трех судимостей, причем большинство из них (2 274 чел.) имели менее пяти судимостей. Статистика Иванова, основывающаяся на материалах карательных органов, удивительным образом не содержит сведений о характере предыдущих судимостей, таких, как длительность срока, статья и выносившая приговор инстанция. Это наводит на предположение, что дифференцированный подход к обвиняемым был излишним, а главную роль для передачи дела на рассмотрение тройки играло то обстоятельство, что человек уже имел судимость.
Таблица 1
Характеристика уголовного и «социально опасного элемента» в Ленинградской области, осужденного Особой тройкой УНКВД Ленинградской области. С 5 августа по 31 декабря 1937 г. Не позднее января 1938 г.
Окраска
Характеристика судимостей (кол-во)
Всего
Из них бежавших из ИТЛ и трудовых поселков
несуди-мых
1-2 судимости
3-4 судимости
5 и больше судимостей
Деклассир. элементов
Бывших кулаков
1
2
3
4
5
6
7
8
Бандиты и вооруж. грабители
48
122
39
15
224
10

Убийцы
25
55
9
2
91
5
—
Грабители
164
439
137
50
790
18
7
494

Окончание табл. 1
1
2
3
4
5
6
7
8
Грабители,
соверш.
рывки
14
46
6
3
69
10
-
Раздеватели пьяных
22
75
20
6
123
13
-
Воры-рецидивисты
93
1 862
1 362
599
4 016
134
10
Ското-конокрады
32
86
20
4
142
8
-
Хулиганы-рецидивисты
88
715
611
137
1 551
47
6
Притоносодержатели
10
36
20
6
72
2
-
Аферисты-мошенники
8
63
37
17
125
11
4
Антисоветчики из декласс. элементов
46
24
13
3
86

25
ИТОГО
550
3 623
2 274
842
7 289
258
53
Источник: Иванов В. А. Миссия ордена. С. 440.
В Харьковской области «рецидивисты» в 1937 г. также были самой главной целевой группой среди уголовников. Это обстоятельство выразительно подчеркивается в оперативном отчете УНКВД по Харьковской области от 10 января 1938 г.: «В числе осужденных Тройкой — значительное количество ранее подвергалось репрессиям, отбывших наказание»1. Большинство, а именно 992 чел., или 83,7 % от 1 185 осужденных уголовников, полностью отбыли свои сроки наказания (см. табл. 2). Только 95 чел. бежали из мест лишения свободы. Дела 56 чел. были непосредственно пересланы на тройку различными исправительными учреждениями. В случае с 42 лицами, «скрывшимися от репрессий», речь, очевидно, идет о тех, кто вообще ранее не привлекался к уголовной ответственности.
1 Выписка из отчета об оперативной работе управления НКВД УССР по Харьковской области [по состоянию] на 10 января 1938 г. 10 января 1938 г. // «Через трупы вРага на благо народа».
495

Таблица 2
Выписка из отчета об оперативной работе управления НКВД УССР в Харьковской области на 10 января 1938 г.

Всего:
Из них:
б. кулаков
уголовн.
проч. к-р элемент
Ранее осужденных, отбывших наказание
3 332
1847
992
493
Ранее осужденных, бежавших из лагерей, тюрем, ссылки, трудко-лоний и трудпоселений
1078
975
95
8
Скрывшихся от репрессий
2 358
2 306
42
10
Находившихся к моменту осуждения в тюрьмах, лагерях, трудпоселениях, ссылке и трудколониях
65
1
56
8
Всего:
6 833
5 129
1 185
519
Источник: «Через трупы врага на благо народа».
Возможность проверить, по каким конкретным обвинениям и какие конкретно уголовники были осуждены, предоставилась нам только в отношении двух регионов, где мы имели доступ к следственным делам местных архивных информационных центров городских управлений внутренних дел (АИЦ ГУВД), а именно в Барнауле (Алтайский край) и Кемерово (ранее — часть Новосибирской области). Вследствие применявшейся процедуры, в соответствии с которой в архивах милиции оставались дела только тех лиц, кто не был осужден к ВМН, а дела расстрелянных передавались в архив тайной полиции, в нашем распоряжении лишь в виде исключения оказались дела нескольких лиц, осужденных к ВМН1.
1 Эти дела до сих пор недоступны исследователям. В отделе спецдокументации Управления архивного дела Алтайского края мы благодаря случайности смогли ознакомиться с рядом дел уголовников, осужденных к ВМН. Их дела были переданы ФСБ на государственное хранение, потому что эти лица были осуждены также по обвинению в антисоветской агитации, т. е. по ст. 58-10 УК РСФСР. В целом ознакомление с широким кругом дел было невозможным по причине сложной архивной ситуации.
496

Хулиганы
Андрей Иванович Хомяков1 был осужден тройкой УНКВД по Новосибирской области 21 ноября 1937 г. к 10 годам исправительно-трудовых лагерей. В обвинительном заключении он на основании статьи 35 УК РСФСР (нарушение паспортного режима или незаконное оставление границ РСФСР или отдельных местностей внутри РСФСР) обвинялся как «социально вредный элемент» (СВЭ). Хомякову вменялось в вину следующее: в 1935 г. он, будучи единоличником, уклонился от уплаты налогов в размере 1 300 руб., бежав из дер. Васильевка Ленинск-Кузнецкого района и достав себе фиктивную справку сельсовета, на основании которой получил паспорт. До 27 октября 1937 г. он не занимался «общественно-полезным трудом» и поддерживал контакты с «преступными элементами». Кроме того, он занимался «пьянством и ограблением пьяных». Для «заметания своих преступных следов» он поступил на работу и продолжил заниматься своей преступной деятельностью. При определении социального положения в обвинительном заключении записали: происходит из крестьян-кулаков.
На основании приведенных материалов и руководствуясь приказом НКВД СССР № 001922, было рекомендовано передать дело Хомякова через отдел уголовного розыска УРКМ при УНКВД на рассмотрение милицейской тройки. Обвинительное заключение подписано начальником УГРО Шепелевым и городским прокурором г. Ленинск-Кузнецкий Максимовым. Начальник Ленинск-Кузнецкого ГО милиции Ж. Н. Шамсутдинов его завизировал3. Но в конце концов дело попало на рассмотрение не милицейской тройки4, а на «кулацкую» тройку, что часто случалось в Кемеровском районе.
В деле обнаруживается несколько слабых мест. Обвиняемый привлек внимание милиции в первую очередь как хулиган, встречавшийся с подозрительными лицами в ресторанах с целью распития спиртных напитков, и, возможно, был замешан в обкрадывании пьяных. Поводом для ареста 16 октября 1937 г. послужила, очевидно, массовая драка перед одним из ресторанов5. Так как Хомяков ранее не арестовывался и не привлекался к ответственности по обвинению в хулиганстве и в его отношении не могли быть доказаны серьезные контакты с уголовниками, равно как и ограбление пьяных, то сотрудники милиции попытались «повесить» на него другие про
дело Андрея Ивановича Хомякова // АИЦ ГУВД КемО. Ф. 10. Оп. 3. Д. 402.
Приказ о создании милицейских троек. Подробнее см. ниже.
Дело Андрея Ивановича Хомякова. Л. 8.
О милицейской тройке см. ниже.
Дело Андрея Ивановича Хомякова. Л. 3.
497

ступки. С этой целью инспектор гормилиции отправился в Майский сельсовет, к которому относилась деревня Васильевка, чтобы перепроверить изъятые у Хомякова при обыске справки сельсовета о его социальном происхождении в качестве единоличника и середняка, о снятии его с учета и связанную с этим возможность получить паспорт в другом месте1. И действительно, инспектор получил 1 ноября 1937 г. от председателя сельсовета, который к этому времени уже сменился, справку, в которой указывалось, что Хомякову не выдавались в 1935 г. соответствующие документы2. В связи с этим 3 ноября 1937 г. горотдел милиции принял решение привлечь Хомякова к уголовной ответственности по статье 100 (уклонение от налогов).
После того как милицейский инспектор получил справку сельсовета, которая в глазах милиции бесспорно доказывала факты подделки документов и уклонения от уплаты налогов, а также самовольную отлучку с места жительства и получение паспорта обманным путем, остальное было уже делом чекистской техники. Обвиняемый признал во время допроса 3 ноября 1937 г., проведенного сотрудником гормилиции Мезиным, все инкриминируемые ему преступления. Такие несущественные упущения, как то, что обвиняемый указывал, будто он уплатил долги по налогам, продав свое имущество, и справку сельсовета получил в 1935 г. от председателя Оберемкова (последний не был допрошен), а после того, как выехал из деревни, работал на различных предприятиях, т. е. ни в коем случае не был безработным, не вызвали вопросов ни у Мезина, ни у городского прокурора Одинцова, завизировавшего протокол допроса. Помимо этого, Мезин полностью отказался от привлечения свидетелей по этому делу. Свою лепту в осуждение «хулигана» внесло не только городское отделение милиции, но и отдел уголовного розыска, где и было составлено обвинительное заключение. УГРО использовал «поддельную» справку сельсовета как повод для превращения обвиняемого из середняка в кулака.
Стремление представить все дело как фальсификацию исказило бы факты. Все материалы, равно как и использованная в конце концов в обвинительном заключении статья 35 УК, которая предусматривала наказание в виде пяти лет лагерей только за особо тяжкие преступления, были «правильным образом» интерпретированы, поскольку тем самым была достигнута высшая цель — отправить хулигана на долгие годы в лагерь. То, что именно в этом и заключалось главное намерение карательных органов, а все остальное сразу после
Справка была выдана 5 сентября 1935 г. Майским сельским советом. См.: Дело Андрея Ивановича Хомякова. Л. 10 (конверт). 2 Там же.
498

завершения массовых репрессий стало несущественным, показывает процедура реабилитации, начатая по делу в 1941 г. Хотя в ходе ее после многочисленных опросов свидетелей и выяснилось, что справка сельсовета 1935 г. не была фиктивной, что кулацкое происхождение вымышлено милиционерами, как и факт незаконного ухода из деревни, Хомяков не был ни реабилитирован, ни освобожден из лагеря1. Его реабилитация последовала только в конце 2001 года.
Дело Николая Трофимовича Кочурина протекало несколько иначе. Осужденному к 10 годам лагерей на заседании тройки 13 ноября 1937 г., ему в обвинительном заключении вменялись преступления непосредственно по статье 74 пункт 2 и статье 73 пункт 1 (совершенное повторно хулиганство при отягчающих обстоятельствах и угроза убийством должностным лицам)2. В отношении Кочурина были доказаны четыре прежних судимости по статье 74 — уклонение от «меры социальной защиты»3, аресты по обвинению в дебошах и сопротивлении власти, а также подтвержденная свидетелями угроза убийством председателю колхоза. Упоминалось также его исключение из колхоза решением собрания колхозников как «социально вредного хулигана». Основываясь на этом и руководствуясь циркуляром 1534/с НКВД СССР, дело Кочурина передали отделу УГРО УРКМ УНКВД по Новосибирской области с тем, чтобы его рассмотрели на «кулацкой» тройке. В обвинительном заключении, однако, не упоминается, что в случае с четырьмя предыдущими судимостями речь идет о незначительных наказаниях, одно из которых, полученное в 1935 г., составляло восемь месяцев, остальные — по три месяца4. Кроме того, на основании материалов дела можно доказать, что председатель колхоза Евсюков работал плечом к плечу вместе с милицией, прокуратурой, председателем сельсовета и уполномоченным районного исполнительного комитета, чтобы избавиться от Кочурина. Евсюков позаботился уже в 1935 г. о том, чтобы Кочурин был приговорен к восьми месяцам исправительно-трудовых работ (ИТР). После этого Кочурин был публично заклеймен в стенной газете «За большевистский колхоз», в заметке под заголовком «Сыт, пьян и нос в табаке»5. 24 сентября и 17 октября Евсюков запрото
1 Дело Андрея Ивановича Хомякова. См. в конце архивно-следственного дела; его листы здесь не пронумерованы.
2 Дело Николая Трофимовича Кочурина. 27.10.1937-31.10.1937 // АИЦ ГУВД КемО. ф. Ю. Оп. 3. Д. 396. Л. 22.
Кочурин показал, что он был отпущен из заключения ранее срока по причине болезни. См.: Там же. Л. 2. 4 Там же. Без нумерации.
3 Там же. Л. 19.
499

колировал, что Кочурин в результате неумеренного употребления алкоголя, будучи возчиком на телеге, нагруженной несколькими бочками с бензином, застрял при переезде реки, тем самым нанес ущерб озимому севу: из-за отсутствия бензина трактор простоял несколько часов (потом из этих нескольких часов в протоколе получилось уже несколько дней). Угроза убийством со стороны Кочурина также была описана Евсюковым как весьма конкретная1. 19 октября прокурор и уполномоченный райисполкома составили протокол, согласно которому Кочурин скрылся от ареста и теперь угрожал при повторной попытке задержания застрелить их и пустить «на фарш»2. Наконец, 27 октября последовал арест. Характеристика от 30 октября 1937 г., составленная председателем сельсовета Лудзишем, содержит всю эту информацию, часть которой потом дословно перекочевала в обвинительное заключение. Характеристика заканчивалась предложением: «[Кочурин] является опасным человеком для общества, терроризирующим население»3.
В приведенной далее в обвинительном заключении выдержке из резолюции собрания колхозников4 и в свидетельских показаниях — сначала председателя колхоза, а потом «простых колхозников» — упор также делается на угрозах в адрес населения. Тем не менее дополнительная информация из свидетельских показаний уточняет: главная вина Кочурина — в противодействии мерам дисциплинарного взыскания со стороны руководства колхоза. Угрозы в адрес населения сводились к тому, что он пригрозил другому деревенскому хулигану (одному из свидетелей), избившему его сына, посчитаться с ним.
Мелкие уголовники-рецидивисты
Петр Михайлович Зимин был приговорен 10 сентября 1937 г. тройкой при УНКВД по Западно-Сибирскому краю к восьми годам ИТЛ. В выписке из протокола заседания тройки в качестве единственного обоснования приговора значится: «судим» и «связан с преступным элементом»5. Из обвинительного заключения становится ясно, что в случае с предварительной судимостью речь идет о сроке менее года. Помимо этого, Зимин привлек внимание органов двумя арестами по поводу случаев воровства. Ему вменялось, что с начала 1937 г. «общеполезным трудом не занимается», но «занимается пре
1 Дело Николая Трофимовича Кочурина. Л. 18.
2 Там же. Л. 19-20.
3 Там же. Л. 6.
4 Там же. Л. 7.
5 Дело Петра Михайловича Зимина. 5.9.1937-9.9.1937 // АИЦ ГУВД КемО. Ф. 10. Оп. 3. Д. 490.
500

ступной деятельностью», «имеет связь с преступным элементом», «сбывал краденые вещи» и «сам совершал кражи»: «14 июля 1937 г. на ж. Д- станции Темир-Тау совместно с отпущенным из Сиблага уголовником совершил кражу бочки напитка — медку, арестован и 28 августа освобожден, с обязательством не покидать Темир-Тау до момента суда. Скрылся на шахте Осипово1. 4 сентября на рынке в Осипово украл кошелек у рабочего Анисимова П. И.».
Заканчивается обвинительное заключение решением передать дело Зимина на рассмотрение тройки УНКВД по Западно-Сибирскому краю по обвинению в преступлении по статьям 162 пункт «г» (кража из государственных и общественных складов [...] и иных хранилищ) и 165 пункт 1 (открытое похищение чужого имущества, соединенное с насилием). В качестве улики фигурирует приложенное к делу показание обокраденного рабочего, который, правда, не смог дать описания вора, так как был пьян и только подозревал Зимина в совершении кражи. Кроме того, один свидетель видел, как Зимин снял сапоги с «какого-то» пьяного. На основании этих данных рассмотрение дела безработного и бездомного Зимина было завершено в течение четырех дней. Ни в 1940 г. областной прокурор А. В. Захаров и его помощник Данилин, ни в 2003 г. государственный прокурор г. Кемерово Филенко не увидели связи между телеграммой в адрес ЦК ВКП(б), генерального секретаря И. В. Сталина и народного комиссара внутренних дел Н. И. Ежова о ходе операции в крае и повышении лимитов и арестом Зимина и не признали возможным реабилитировать последнего, хотя указанные статьи в случае нормального судопроизводства с учетом соответствующего доказательного материала предусматривали в худшем случае наказание на срок один-два года лишения свободы с отбытием наказания в ИТЛ. Данилин, обосновывая свой отказ, воспроизводил приведенные пункты обвинения, а Филенко в 2003 г. объявил, что дело не подпадает под действие закона РСФСР о реабилитации от 18 октября 1991 г., так как речь, очевидно, идет не о политически мотивированном осуждении.
Поводом для передачи на тройку дела осужденного за воровство Савелия Александровича Стороженко стало его социальное происхождение2. 21 ноября 1937 г. тройка при УНКВД по Новосибирской области осудила его к восьми годам ИТЛ, в выписке из протокола заседания под рубрикой «слушали» значится: сын кулака, ранее судимый. Обвиняется в «систематическом воровстве». В обвинительном заключении в качестве законной основы обвинения приведена ста
* Из формулировки не ясно, нашел ли там Зимин работу.
2 Дело Савелия Александровича Стороженко // АИЦ ГУВД КемО. Ф. 10. Оп. 3. Д-403.
501

тья 35 и написано: «соцвредный элемент». Милиция установила, что Стороженко — сын кулака, арестованного за контрреволюционную деятельность органами НКВД. Уволенный 23 октября 1937 г. с работы «за систематические прогулы», Савелий Стороженко занимался попрошайничеством и имел связь с ворами. В октябре он украл из раздевалки в столовой № 5 пальто и продал его на рынке, в августе у рабочего У. похитил 77 рублей. На допросе Стороженко «виновным себя полностью признал». Кроме того, он был изобличен показаниями свидетелей У. и М. Другие материалы в деле отсутствуют.
На основе изложенного и руководствуясь приказом № 00192 материалы дела передали через отдел УГРО УРКМ УНКВД по Новосибирской области на рассмотрение милицейской тройки. Решение было завизировано начальником УГРО Шепелевым, городским прокурором и начальником ГО милиции г. Ленинск-Кузнецкий Шам-сутдиновым. Но вместо этого дело снова поступило на рассмотрение «кулацкой» тройки.
Из материалов дела выясняется, что Стороженко работал пожарным на шахте, а на решение о его увольнении по причине чрезмерного употребления спиртных напитков повлияло его социальное происхождение. В справке, выданной руководством шахты, он уже классифицируется как «соцвредный элемент». В случае с У. Стороженко обокрал своего коллегу, показания которого и стали основой для обвинения, поскольку в них детально сообщалось о прошлом и криминальных контактах Стороженко. Показания свидетеля М. в деле отсутствуют.
В 1941 г. и. о. областного прокурора Кныр и его помощник Макеев, равно как и начальник отдела надзора ГО милиции Мансуров, не усмотрели ничего необычного ни в материалах дела, ни в мере наказания. Для них решение тройки было «полностью правомерным». В 1958 г. прокуратура также не нашла причин для критики. 13 ноября 2001 г. возможность реабилитации была окончательно отклонена с обоснованием: «[...] преступление общественного характера, не связанное с политическими репрессиями. В. П. Бухарина. Прокурор Кемеровской области».
На вопрос о том, идет ли в случае с осужденными уголовниками речь преимущественно о закоренелых преступниках и убийцах, можно с полным правом ответить: нет. Среди них можно найти весьма небольшое количество убийц. В Ленинградской области, как уже упоминалось, по статистике В. А. Иванова, из 7 289 уголовников и «социально опасных элементов» только 91 (1,2 %) были убийцами2. Специальная проверка 30 архивно-следственных дел в Кемеровской
Приказ о создании милицейских троек 1935 г. Иванов В. А. Миссия ордена. С. 440.
502

области и Барнауле показала, что при этом речь идет, как правило, о лицах, отбывших свой срок за убийство, или о тех, в отношении Кого не смогли однозначно доказать факт совершения убийства1.
Несмотря на отсутствие фундаментальных исследований, уже се-годняможноутверждать, что именно мелкиеуголовники-рецидивисты и повторно осужденные хулиганы («хулиганы-рецидивисты») были главными целевыми группами приказа, далеко опережавшими участников организованной преступности.
7. Затронутые области народного хозяйства
В рапортах о ходе операции по приказу № 00447 за вторую половину 1937 г. на Украине приводятся и такие детальные сведения, как указания на то, из каких сфер советского общества были «вычищены» уголовники. Статистические данные на январь 1938 г. для всей Украины подчеркивают взаимосвязь между безработицей, преступностью и опасностью в конце концов оказаться осужденным тройкой. Становится очевидным и то, что сельские районы чистка затронула в такой же степени, как и городские. Оборонная промышленность не сыграла здесь никакой роли.
Таблица 3
Сведения об осужденных областными тройками НКВД УССР за период с начала операции по 3 января 1938 г.

Состав осужденных
Всего по Украине
кулаки
уголовники
прочие
1
2
3
4
5
Всего осуждено
40 181
13 026
29 545
83 122
по 1-й катег.
16 678
3 373
12 518
32 715
по 2-й катег.
23 503
9 653
17 027
50 407
Откуда изъяты осужденные:
из колхозов
15 893
1 720
8 103
25 716
из совхозов
2 010
91
629
2 730
с промпредприятий
3 536
728
3 236
7 490
из военной промышленности
82
CD
128
219
^транспорта
1691
105
1966
3 762
из соваппарата
1072
95
3 426
4 593
Здесь наряду с чисто статистическими материалами необходимо провести систематическое исследование следственных дел пострадавших лиц.
503

Окончание табл. 3
1
2
3
4
5
со строительства
756
145
457
1358
лиц без определ. занятий
9 083
8 790
5 607
23 480
прочих
3 879
1219
4 428
9 526
Источник: «Через трупы врага на благо народа».
Особенно впечатляющим оказывается сравнение этих отчетов, которые в связи с ожидавшимся завершением «кулацкой операции» планировались на местах как заключительные, с сообщением начальника УНКВД по Киевской области Н. Д. Шарова, направленным в начале октября 1937 г. народному комиссару внутренних дел УССР И. М. Леплевскому. Чтобы обозначить соответствующие отрасли народного хозяйства, которые затронул «оперативный удар против кулацкого, уголовного и контрреволюционного элемента», Шаров приводит осенью 1937 г. следующие данные1:
Таблица 4
Аресты и осуждения в разных областях народного хозяйства Киевской области в рамках приказа № 00447 с августа по 26 декабря 1937 г.

Кулаки
Уголовники
К-р. элемент
Всего

аресты
4 октября 1937 г
осуждения 26 декабря 1937 г.
аресты
4 октября 1937 г
осуждения 26 декабря 1937 г.
аресты
4 октября 1937 г
осуждения 26 декабря 1937 г.
аресты
4 октября 1937 г
осуждения 26 декабря 1937 г.
1
2
3
4
5
6
7
8
9
Из колхозов
1852
1 692
763
269
612
655
3 227
2 616
Из совхозов
272
257
261
23
97
117
630
397
Индивидуальный сектор2
771
813
602
207
449
821
1822
1841
С промпредприя-тий
202
385
337
101
337
410
876
896
Обращаем внимание на то, что нами в интересах более удобного сравнения были сведены в одну таблицу соответствующие данные из октябрьской и декабрьской докладных записок Шарова. 2
Подразумеваются единоличники и кустари, которые традиционно проживали в сельской местности.
504

Окончание табл. 4
1
2
3
4
5
6
7
8
9
Из военной промышленности1

10

5

37

57
С транспорта2

153

27

136

316
Из соваппарата
71
314
139
46
166
729
376
1089
Со строительства
115
249
246
41
86
99
447
389
Беглых кулаков без определенных занятий3
224

475

-

699

Скрывавшихся уголовников4
-

722

-

722

Без определенных занятий (БОЗ)
200
1513
439
1237
116
884
755
3 635
Всего
3 707
5 386
3 984
1957
1863
3 888
9 554
11231
Источник: Докладная записка начальника УНКВД УССР в Киевской области Н. Шарова наркому внутренних дел И. Леплевскому «О предварительных итогах операции по изъятию контрреволюционного, кулацкого, уголовного и прочего контрреволюционного элемента» на 5 октября 1937 г. 7 октября 1937 г. // «Через трупы врага на благо народа»; Докладная записка начальника УНКВД УССР в Киевской области Н. Шарова наркому внутренних дел И. Леплевскому об оперативно-следственной работе за период с 1 июня по 25 декабря 1937 г. 26 декабря 1937 г. // Там же.
Таблица показывает, что в Киевской области в 1937 г. «оперативный удар» был нанесен главным образом отнюдь не по городской преступности. Напротив, центр его тяжести находился в сельской местности. В колхозах и совхозах за это время были арестованы 1 024 чел. Если к этой цифре добавить 475 уголовников с «кулацкими» корнями, бежавших из лагерей и трудпоселений, а также «индивидуальный сектор» в количестве 602 чел. с его единоличниками и кустарями, проживавшими преимущественно в сельской местности, то суммарная цифра в 2 101 чел. составит половину арестованных уголовников. Среди уголовников, скрывавшихся от наказания, и среди лиц так называемой категории «БОЗ» («без определенных занятий»), т. е. безработных и не занятых в народном хозяйстве, можно
Эти данные отсутствуют в октябрьском сообщении Шарова.
2
Эти данные отсутствуют в октябрьском сообщении Шарова.
Здесь речь идет о бежавших из лагерей и трудпоселений и возвратившихся в места прежнего проживания кулаках, которые нарушили закон или привлекли к себе внимание карательных органов. Эти данные отсутствуют в декабрьской записке Шарова.
Эти данные отсутствуют в декабрьской записке Шарова.
505

также предполагать потенциальных сельских жителей. Тем не менее группа уголовников, «выходцев» из промышленности (337 чел.), из советского аппарата (139 чел.) и со строительства (246 чел.), составляющая 18,1 % от общего количества арестованных уголовников, достаточно велика. Но и среди членов этой группы, очевидно, находились представители сельского населения.
В этой связи в октябрьской записке Шарова обращает на себя внимание то, что уголовники представляли главную цель арестов органов НКВД Киевской области (см. по этому поводу выше). Их доля составляла здесь, как уже упоминалось, 41,7 %, кулаков — 38,8 %, «других контрреволюционных элементов» — 19,5 % (см. табл. 4).
К странностям системы подсчетов Шарова относится также и то, что приведенное в его декабрьской статистике (см. табл. 4) число осужденных уголовников по состоянию на 26 декабря 1937 г. существенно меньше числа арестованных уголовников по состоянию на 4 октября 1937 г., и это при том, что указанные цифры разделяет временной промежуток протяженностью более чем в два месяца, а случаи освобождения арестованных были скорее исключением. Число осужденных уголовников составляет «только» 1 957 чел. (в октябре арестовано 3 984). Одновременно общее число арестов в сравнении с числом осужденных меньше на 1 677 чел. (арестовано на начало октября 9 554 чел., осуждено на конец декабря 11 231 чел.)1. Очевидно, речь идет либо о каком-то арифметическом трюке, либо о попытке «спрятать» высокое число арестованных уголовников, значительная часть которых, после того как следователи покопались в их прошлом, была приписана к рубрикам «кулаки» и «контрреволюционный элемент»2. Таким образом, практически все без исключения данные об отраслях экономики, из которых были изъяты уголовники, подверглись в декабрьском отчете серьезному сокращению. Особенно заметно это в отношении совхозов. Из 261 арестованного остались только 23 (см. табл. 4). Закономерным образом в декабрьском рапорте непропор
1 Выделение Житомирской области из состава Киевской области, последовавшее 22 сентября 1937 г., едва ли сыграто какую-нибудь заметную роль, так как с октября по декабрь 1937 г. включительно в Житомирской области было осуждено «только» 338 уголовников (60 — по 1-й категории и 278 — по 2-й категории). См.: Справка заместителя начальника отдела уголовного розыска УРКМ НКВД УССР т. Виганд о работе органов РК милиции по изъятию социально вредного и уголовного элемента по данным на 1 января 1938 г. Январь 1938 г. // «Через трупы врага на благо народа».
2 Возможно, дополнительно состоялась передача дел на рассмотрение милицейской тройки, так как 5 октября 1937 г. Шаров критиковал работу «кулацкой» тройки, заявив, что она рассматривает слишком много незначительных дел. См.: Докладная записка начальника УНКВД по Киевской области Н. Шарова о выявленных ошибках при работе тройки. 5.10.1937 г. // Там же.
506

ционально выросло количество осужденных кулаков — до 5 386 по сравнению с октябрьскими 3 707 арестованными и других «контрреволюционных элементов» — до 3 888 по сравнению с 1 863 арестованными в октябре1. Наибольший прирост у обеих этих категорий отмечался под рубрикой «БОЗ». Количество лиц «без определенных занятий» выросло у кулаков с 4242 до 1 513 чел. и со 116 до 884 — v «контрреволюционного элемента». Это обстоятельство тем более удивительно, что эта категория в отношении уголовников потерпела наименьший урон — всего на 399 чел., уменьшившись с 1 636 чел. в октябре-* до 1 237 в декабре.
В общем и целом эти цифры говорят о «переквалификации» около половины лиц, арестованных как уголовники. Во время следствия путем манипуляций с их социальным или политическим прошлым они были причислены к категориям классических политических врагов большевиков. Для начальника управления НКВД и его аппарата это имело только преимущества: в отношении этого круга лиц было «легче» применить более суровые наказания, чем в случае с «чистыми» уголовниками, и это было удобно чекистам. К тому же вышеприведенные показатели ставят под сомнение распространенный тезис о том, будто на Украине борьба с преступностью играла существенно менее важную роль, чем в СССР в целом. Октябрьская докладная записка Шарова, которая, очевидно, является документом, наименее подвергнутым редактированию, предоставляет теперь соответствующие данные в отношении тех сфер советского общества в Киевской области, из которых были удалены предполагаемые уголовники.
Однозначным является тот факт, что даже в отношении уголовников в ходе операции была затронута преимущественно так называемая «низовка» (низший уровень, «статисты» массовых операций). Таким образом, уголовники, изъятые из советского аппарата, практически не попали на тройку: они составили самую малочисленную
Общее количество осужденных составило 11 231 чел. См.: Докладная записка начальника УНКВД УССР в Киевской области Н. Шарова наркому внутренних дел И. Леплевскому «О предварительных итогах операции по изъятию контрреволюционного, кулацкого, уголовного и прочего контрреволюционного элемента [по состоянию] на 26 декабря 1937 г.». 26 декабря 1937 г. // «Через трупы врага на благо народа». Так как число освобождений, как правило, было ничтожным, то следует предположить, что за время с начала октября по декабрь уже осуществленные аресты были «отработаны» и дополнительно было арестовано «только» 1 677 чел.
2 Сюда включены данные, приведенные и под рубрикой «беглые кулаки без определенных занятий».
^ Сюда включены данные, приведенные под рубриками «БОЗ», «беглые кулаки °ез определенных занятий» (475) и «уголовники скрывавшиеся» (722). См. также табл. 4.
507

группу. Главной целью карательных органов стали безработные (41 % арестованных), в том числе бежавшие из лагерей кулаки-уголовники без определенных занятий, а также уголовники, скрывшиеся от наказания. Высокие цифры арестованных — 25,7 % — дают также колхозы вместе с совхозами. Среди причин арестов — хищения социалистической собственности, растраты и коррупция, равно как хулиганство, пьянство и драки: это подтверждают и следственные дела. Высокая доля индивидуального сектора в арестах и осуждениях — 15,1 % — имела свои резоны: ослабить единоличный сектор и пресечь растущую спекуляцию. В промышленности, строительстве и советском аппарате доля от общего количества арестованных уголовников составляет 18,1 %, и здесь решающими аргументами для каждого конкретного ареста были хищения социалистической собственности, растраты и коррупция, но снова и снова при выборе кандидатов на тройку главной опасности подвергались хулиганы, пьяницы и возмутители спокойствия.
Данные по Ленинградской области подтверждают самый важный результат изучения проблемы на материалах Киевской области, а именно то, что прежде всего под прицел местных стратегов от госбезопасности попадали безработные и не занятые в народном хозяйстве. Здесь их доля составляет целых 76,2 % от 7 114 арестованных уголовников, или 5 423 чел.1 Их же доля среди всех арестованных под рубрикой «безработные», т. е. включая кулаков, белогвардейцев, «церковников» и другие «контрреволюционные элементы», составляет более 50 %2.
В отличие от Киевской, в Ленинградской области группа уголовников, изъятых из промышленности (540 чел.), с оборонных предприятий (29), транспорта (96) и строительства (152), а также из советского аппарата (92), всего 909 чел., или 12,7 % от общего количества арестованных, является второй по величине. Из колхозов (384) и совхозов (81) было изъято 465 уголовников, или 6,6 %3.
В отношении Харьковской области можно опереться на следующую таблицу. Здесь дополнительно указывается, какой инстанции были переданы на рассмотрение дела арестованных уголовников: соседнему управлению НКВД, различным судам или милицейской тройке.
Общее число арестованных по состоянию на 31 декабря 1937 г. составляет, согласно данным В. А. Иванова, 28 588 чел. 2 Иванов В. А. Миссия ордена. С. 438. Подсчеты, какая из сфер — городская или сельская — были в большей степени затронуты репрессиями, невозможны, так как отсутствуют необходимые данные, а также нет детальных сведений об особенно большой группе безработных.

Таблица 5
Выписка из отчета об оперативной работе УНКВД УССР в Харьковской области на 10 января 1938 г.
Г...1
чел.
ПО КУЛАЦКОЙ ОПЕРАЦИИ [...]
Всего было арестовано
11 148
Передано Полтавскому облуправл. НКВД
302
Направлено в различные судебные инстанции и админ. тройку
996
Осуждено
9 850
В том числе:
по 1-й категории
3 450
по 2-й категории
6 400
Изъятие осужденного к-р элемента было произведено:
Откуда изъято
Всего
Из них:
б. кулаков
уголовн.
проч. к-р элемент
из колхозов
2 617
2 175
66
376
из совхозов
737
664
9
64
с промпредприятий в том числе: по тяжелой пром. — 155 „ легкой „ — 306 „ оборон. „ — 41
886
543
55
288
с транспорта
489
367
8
114
из сов. аппарата
694
120
-
574
со строительства
26
19
1
6
без определен, занятий
3 478
1733
1 103
642
Прочих
923
499
20
404
Всего:
9 850
6 120
1262
2 468
[...]
Источник: «Через трупы врага на благо народа».
8. Рассмотрение следственных дел милицией
В отличие от начала 1930-х, в 1937-1938 гг. милиция непосредственно, плечом к плечу с органами государственной безопасности, участвовала в массовых репрессиях. В Ленинградской области начальник УРКМ Кирокозов был членом центральной координирую-
509

щей группы, функционировавшей в области под руководством заместителя начальника УНКВД В. H. Гарина. Начальнику городской милиции Ленинграда Красношееву были поручены организация и проведение операции в отношении уголовного элемента на территории Ленинградского оперативного сектора. Во все оперативные секторы Ленинградской области милиция предоставила зам. начальника сектора и минимум около четверти персонала1. Как и НКВД, милиция с готовностью ухватилась за возможность в конце концов осудить тех лиц, которые до этого «из-за недостатка улик», требования закона или по причине протестов органов правосудия не были осуждены в «достаточной мере». Теперь милиции было даже разрешено самостоятельно «готовить» свои дела для передачи на тройку. Ее сотрудники, также оказывавшие содействие НКВД в репрессировании остальных целевых групп приказа, как правило, проводили аресты уголовников, готовили следственные дела и предоставляли «докладчиков», излагавших короткое резюме дела2.
9. «Кулацкая» тройка как «удлиненная рука» милицейской тройки
«Кулацкая» тройка может интерпретироваться в отношении уголовников как «удлиненная рука» милицейской тройки. С одной стороны, существовал трансфер дел от милицейской тройки на «кулацкую», с другой — с января 1938 г. наблюдается обратное движение: передача дел с «кулацкой» на милицейскую тройку. Авторы обвинительных заключений уголовников, осужденных в апреле 1938 г. «кулацкими» тройками, регулярно ссылаются в большинстве областей, краев и республик на приказ № 00192 о создании милицейских троек (см. выше раздел «Следственные дела»).
Конечно же, «кулацкая» тройка находилась в подчинении тайной полиции, а не милиции и могла выносить приговоры сроком выше пяти лет лишения свободы, включая смертную казнь. Но все же именно попытка административной борьбы с преступностью путем создания в 1935 г. милицейской тройки может рассматриваться как непосредственная подготовка включения уголовников в качестве целевой группы в приказ № 00447. В своем приказе «Об итогах борьбы РК милиции с преступностью за 1935 г.» от 17 марта 1936 г. Г. Г. Ягода указывает на решительные успехи милиции. Преступность
Оперативный приказ начальника Управления НКВД по Ленинградской области Л. М. Заковского № 00117. 1.8.1937 г. // Юнге М., Бордюгов Г. А., Биннер Р. Вертикаль Большого террора. С. 117.
Проанализированные выше следственные дела были все подготовлены милицией. О роли милиции при составлении протоколов троек см.: Биннер Р., Юнге М. Осуждение // Массовые репрессии в Алтайском крае. 1937-1938. Барнаул, 2008.
510

была значительно потеснена в 1935 г. на трех главных направлениях: вооруженные и невооруженные грабежи сократились на 45 %, квалифицированные и простые кражи — соответственно на 32 % и на 17 %, скотокрадство — на 55 %. Тем не менее нарком приводил ряд пунктов, значительно омрачавших этот весьма позитивный баланс. Совершенно неудовлетворительной была борьба милиции с воровством в нережимных городах, чуть более успешными — ее операции против преступности в сельской местности. Реализация приказа наркома № 00192 также страдала недостатками1. Речь здесь идет о датированном 27 мая 1935 г. приказе о создании внесудебных органов (троек) «по рассмотрению дел об уголовных и деклассированных элементах и о злостных нарушителях положения о паспортах». Приказ полнос-тью не опубликован до сего времени, тем не менее состав, задачи, компетенция и круг рассматриваемых дел «особого суда», именуемого милицейской, обычной, судебной и административной тройкой, широко известны: ее председателем выступал начальник УНКВД или его заместитель, членами — начальник управления милиции и начальник соответствующего отдела милиции, чьи дела разбирались на тройке, как правило, начальник отдела уголовного розыска или начальник паспортного отдела. Предписывалось участие в заседаниях тройки прокурора соответствующей республики, края или области. Круг преступников, подсудных тройкам, включал в себя: 1. лиц, имевших судимости или приводы в милицию по поводу преступной деятельности, которые и далее поддерживали контакты с преступной средой; 2. лиц, не имевших судимости или приводов в милицию, но которые не занимались общественно полезным трудом, не имели определенного местожительства и поддерживали контакты с преступной средой; 3. профессиональных нищих; 4. лиц, нарушивших правила паспортной системы, введенной 27 декабря 1932 г.2 К этому необходимо добавить, что согласно распоряжению зама Ягоды, Я. С Агранова, от 23 июля 1936 г. судебные тройки на короткое время были подключены к борьбе со спекуляцией3.
Вот выдержка из обвинительного заключения, которая дает ясное представление о круге преступников, осужденных милицейскими тройками: «XXX обвиняется в том, что с 1937 года общественно по
1 Приказ наркома внутренних дел СССР Г. Ягоды № 0096 об итогах борьбы органов милиции г преступностью за 1935 г. 17 марта 1936 г. // «Через трупы врага на благо народа».
2 Инструкция № 00192 НКВД СССР и Прокуратуры СССР тройкам НКВД по рассмотрению дел об уголовных и деклассированных элементах и нарушителях паспортного режима 9 мая 1935 г. // История сталинского ГУЛАГа. Т. 1. С. 259-260.
Приказ № 00251 Я. Агранова об усилении борьбы со спекуляцией. 23 июля 1У36 г. // «Через трупы врага на благо народа».
511

лезным трудом не занимается, определенного места жительства и рода занятия не имеет, гастролирует по городам, рабочим поселкам Кузбасса, обитаясь на вокзалах, базарах, магазинах, систематически занимаясь карманными кражами денег и документов у трудящихся, имеет тесную связь с уголовно-преступными элементами. Ведет бродячий образ жизни и не имеет при себе никаких документов в подтверждение своей личности»1. В следственных делах и приговорах милицейских троек эта группа преступников образует единственную категорию уголовников, упоминание о которой напрасно искать в Уголовном кодексе, — социально вредный («соцвредный элемент», СВЭ) или, упоминавшийся намного реже, социально опасный («соцопасный») элемент. Уже на обложке следственного дела, как правило, стоит: «Дело по обвинению XXX как СВЭ», временами с дополнением: «по статье 35 УК». Этот термин присутствует в определении о возбуждении уголовного дела, в обвинении и обязательно воспроизводится в тексте приговора: «XXX как соцвредный элемент заключить в ИТЛ сроком на три года». Он становится также стандартной формулировкой, употреблявшейся на допросе, в ходе которого обвиняемый принимал приписываемую ему социальную идентичность: «Я, XXX, в принадлежности к соцвредному элементу виновным себя полностью признаю»2. Клеймо «соцвредного элемента» не было открытием 1935 г.: оно занимало свое прочное место в словаре различных внесудебных троек и советском «новоязе» уже с конца 1920-х годов3.
Высшая мера наказания, присуждаемая милицейскими тройками, составляла пять лет лагерного заключения. В инструкции Ягоды и Вышинского от 9 мая 1935 г. установлено, что обвиняемый должен присутствовать при разбирательстве его дела тройкой, т. е. приговоры не должны были выноситься in absentia (в отсутствие обвиняемого), что было правилом для «кулацкой» тройки 1937-1938 годов.
В то время как показатели для большинства видов преступности в «хорошие» 1934-1936 гг. демонстрируют существенную тенденцию к снижению, число социально вредного элемента, осужденного милицейскими тройками, выросло с 122 726 чел. (1935 г.) до 141 318 (1936 г.). За 1937 г. известна суммарная цифра для Украины — 57 264 осужденных, причем начиная с августа 1937 г. число осужденных резко увеличивается4. По оценкам историков из общества «Мемориал»
1 АИЦ ГУВД КемО. Ф. 10. Оп. 4. Д. 167. Л. 8.
2 Там же. Оп. 5. Д. 933.
3 Тепляков А. Г. «Непроницаемые недра»: ВЧК-ОГПУ в Сибири. 1918-1929 гг. М„ 2007. С. 201-202.
4 См.: Справка т. Виганд о работе органов РК милиции по изъятию социально вредного и уголовного элемента по данным на 1 января 1938 г. Январь 1938 г. // «Через трупы врага на благо народа».
512

Н. Г. Охотина и А. Б. Рогинского, этими «малыми» тройками за 1937-1938 гг. было осуждено 420-450 тыс. человек1.
В циркуляре Фриновского № 61, разосланном 7 августа 1937 г., заместитель наркома внутренних дел попытался разграничить компетенции «кулацкой» и милицейской троек. Милицейская тройка должна была «максимально усилить работу». «На ней должны рассматриваться дела на беспартийных лиц, не имеющих постоянного места жительства и не занимающихся полезным трудом». От таких мер наказания, как «подписка о выезде из города и выселении из города», которые ранее в массовом порядке использовались милицейской тройкой, следовало отказаться ввиду их неэффективности. В заключение Фриновский потребовал от каждой из троек предоставления ему сведений об их работе шесть раз в месяц2.
Очевидно, милицейские тройки просуществовали до ноября 1938 г., т. е. дольше, чем «кулацкие» тройки. Это, в свою очередь, означает, что с начала 1938 г. главная тяжесть внесудебной борьбы с преступностью легла на их плечи. Поэтому не должно удивлять то, что 21 мая 1938 г. Фриновский в своем приказе № 00319 критиковал ошибки в практике милицейских троек: они взяли на свое рассмотрение случаи воровства в крупных размерах, дела очевидных воров и других уголовников, которые потом, по причине ограниченной карательной компетенции троек, были наказаны слишком мягко, получив небольшие сроки. Кроме того, милицейские тройки, как правило, карали хулиганов-рецидивистов «только» денежными штрафами, не принимая во внимание, «что злостные хулиганы представляют из себя кадры, перерастающие в грабителей». Далее Фриновский приказал в будущем не ссылаться в обвинительных заключениях и протоколах троек на определенную статью УК. Напротив, в документах милицейских троек за 1935-1937 гг. зачастую можно встретить ссылку на статью 35 УК, в которой речь шла о том, что суд может рассматривать нахождение личности в пределах определенной местности как «общественно опасное». Теперь в документах должно было быть только указано, «что арестованный обвиняется и осуждается как СВЭ в порядке настоящего приказа». В «новых инструкциях для троек» (статьи 1-7), приложенных к приказу № 00319 и подписанных Фриновским и Вышинским, статьей 5 тройки обязываются обеспечить присутствие обвиняемого на судебном заседании. В статье 7 содержится распоряжение проводить карательную акцию «не в порядке кампанейства или путем массовой операции»: «При рассмотре
Трагедия советской деревни. Т. 5. Кн. 2. С. 557.
Циркуляр М. Фриновского № 61 «Об усилении борьбы с грабителями и Уголовниками-рецидивистами». 7 августа 1937 г. // Юнге М., Бордюгов Г. А., Бин-НеР Р. Вертикаль Большого террора. С. 174.
513

нии дел тройки должны тщательно и внимательно изучать все обстоятельства каждого дела и в точности руководствоваться инструкцией ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 8 мая 1933 г.».
Выводы
В ходе борьбы с преступностью, которая велась с помощью «кулацкой» тройки, государственный правовой произвол выступил в трех ипостасях: законы беззастенчиво нарушались; судебная процедура экстремально упрощалась и ускорялась, не в последнюю очередь в результате передачи судебных функций самим исполнительным органам, т. е. милиции и тайной полиции; контроль за деятельностью карательных органов осуществлялся только иерархическими структурами самих же этих органов, а также политическим руководством в Москве.
Руководство не могло воспрепятствовать тому, что, вопреки его установкам, тройки в действительности стали инструментом, с помощью которого милиция массовым образом арестовывала и судила во внесудебном порядке мелких уголовников-рецидивистов, злостных хулиганов, а также неоднократно попадавших в зону ее внимания безработных и лиц без определенного места жительства. Таким образом, стали достижимы быстрые и не требовавшие усилий результаты. Серьезная борьба с организованной преступностью в условиях конвейерного подхода едва ли могла осуществляться. Критика работы тройки, с которой выступил в начале октября 1937 г. начальник УНКВД по Киевской области Шаров, звучит еще более отчетливо: «1. На рассмотрение Тройки представляются дела на контингенты, не предусмотренные приказом: мелкие воры, лица, совершавшие уголовные преступления не систематически [...]
5. Не обращается внимание [на] не местных уголовников»1.
Таким образом, осуждение «уголовников» в рамках «кулацкой» тройки оказалось не чем иным, как актом действия все той же «милицейской» тройки, только уполномоченной выносить более суровые наказания и имеющей иной персональный состав.
В условиях осуждения и ликвидации уголовников, основанных на принципе «раз-два и готово», неуспех акции был запрограммирован изначально. Преступность не могла быть сколько-нибудь серьезно побеждена подобным образом. Кроме этого, не происходило поддержки деятельности, направленной на осознание и устранение причин
Докладная записка начальника УНКВД по Киевской области Н. Шарова о выявленных ошибках при работе тройки. 5 октября 1937 г. // «Через трупы врага на благо народа».
514

преступности. Уже в 1939 г. и в следующие годы руководство страны было вынуждено снова принимать крутые меры для борьбы с преступностью. Это создавало впечатление, будто бы массового террора не было вовсе.
Еще одним результатом нашей работы является установление того факта, что в отношении уголовников военная опасность не играла практически никакой роли. Ни в следственных делах, ни в сообщениях и статистических отчетах начальников областных управлений НКВД не идет речь о борьбе с уголовниками как с потенциальными повстанческими кадрами на случай войны. Действительно, едва ли можно было включить в состав «пятой колонны» уголовников и так называемые социально вредные элементы, например судившихся тройками городских нищих. Скорее можно говорить о том, что сложная международная ситуация, прежде всего милитаристская активность Японии в Азии и гражданская война в Испании, в которой в значительной степени участвовала и Германия, косвенно повысили давление на советское руководство, заставляя последнее искать скорое решение социальных и экономических проблем.
Борьба с уголовниками и другими социальными маргиналами представляет ту часть репрессий, в ходе которых особенно четко на первый план выступают аспекты социальной технологии, такие, как защита общества от вреда и опасностей и очистка его от «чуждых элементов»1. Рассмотрение следственных дел милицией и тесные связи госбезопасности с милицейской тройкой — важнейшие доказательства в пользу этого утверждения. Правительство, в свою очередь, изо всех сил старалось подтвердить свою легитимность, используя борьбу с преступностью2. Но то, что удар в итоге обрушился не на организованную преступность, как это было запланировано, а поразил
1 В отношении других целевых групп приказа № 00447, таких, как эсеры, казаки, белые, дворянство и духовенство, именно политические причины и угроза войны играли центральную роль. В отношении кулаков — конечно же, учитывая существенную региональную специфику — социально-технологические, экономические и политические аспекты, равно как и военная опасность, имели примерно одинаковое значение. Что касается места приказа № 00447 среди других массовых операций (операции по национальным «линиям») и репрессий в отношении партийных и государственных элит (малые процессы, показательные процессы, Особое совещание, военные суды), то. по нашему мнению, в случае с приказом № 00447 социально-технологические причины осуждения занимали первостепенное место.
2 Связь между борьбой с преступностью и приятием режима населением достаточно подробно изучена только лишь в случае с национал-социализмом. См.: Gellately К. Gestapo und Terror // Sicherheit und Wohlfahrt. Polizei, Gesellschaft und Herrschaft im 19. und 20. Jahrhundert/ hrsg. von A. Liidtke. Frankfurt a. M., 1992. S. 371-392.
515

в первую очередь мелких уголовников-рецидивистов и других менее опасных социальных отщепенцев, объясняется интересом исполнителей, которым было гораздо легче арестовывать «мелкую рыбешку» — пьяниц, проституток, попрошаек и т. п.
Совмещение экономических и политических мотивов наглядно демонстрируется уже в Конституции 1936 г.:
«Лица, посягающие на общественную и социалистическую собственность, являются врагами народа» (§ 131).
Только в редких случаях в отношении уголовников, осужденных в рамках приказа № 00447, выдвигались обвинения по «политическим» статьям УК, такие, как террористические намерения в отношении партийных лидеров, угрозы в отношении партии и контрреволюционная агитация.
В заключение мы хотели бы снова свести воедино массовое осуждение «неисправимых преступников-рецидивистов» с нашими рассуждениями в отношении изначально социально-утопической концепции, трактовавшей уголовников как «социально близкий» по отношению к пролетариату элемент. Для того чтобы сделать наш тезис более ясным, мы прибегнем к сравнению с политикой национал-социализма в отношении преступности и социальной девиации или асоциальных элементов1.
Оба государства, немецкое и советское, характеризует безграничный социально-политический оптимизм, который отталкивался, в свою очередь, от радикального преобразования общества — в форме сообщества. Целью и самоочевидной вещью было полное освобождение общества от социальных проблем и конфликтов. Таким образом, на первый план выдвигались социально-технологические аспекты, т. е. защита общества — народного сообщества в Германии — от вреда и опасностей и исключения из него «чуждых элементов». Отклонение от общественной нормы, основывающейся на дисциплине и принуждении к труду, могло привести к заключению в лагерь, а с 1937-1938 гг. — стать причиной смерти2. Политика реинтеграции «уклонистов» — здесь мы включаем и Веймарскую респуб
1 Здесь мы в первую очередь ссылаемся на следующие работы: «Gemeinschafts-fremde*. Quellen zur Verfolgung von «Asozialen» 1933-1945 / hg. von W. АуаЙ. Koblenz, 1998. С. XI; AyaB W. Asoziale im Nationalsozialismus. Stuttgart, 1995; Wagner P. Volksge-meinschaft ohne Verbrecher. Konzeptionen und Praxis der Kriminalpolizei in der Zeit der Weimarer Republik und des Nationalsozialismus. Hamburg, 1996; Wachsmann N. From Indefinite Confinement to Extermination «Habitual Criminals* in the Third Reich // Social Outsiders in Nazi Germany / ed. by R. Gellately, N. Stoltzfuss. Princeton; Oxford, 2001. P. 165-191.
2 Сравни рассуждения о социалистической дисциплине: Крыленко Н. В. Проект уголовного кодекса Союза ССР. С. 6.
516

лику — развивалась от филантропических начал к насильственно осуществлявшемуся перевоспитанию трудом. Как в Германии, так и в Советском Союзе чрезвычайно усилилась социальная и государственная чувствительность в отношении нарушения норм. Одинаковым в отношении обоих государств является и то, что в конце концов было осуществлено массовое уничтожение или изоляция соответствующей клиентуры. Главной целевой группой политики борьбы с преступностью обеих систем в результате стали мелкие уголовники-рецидивисты, злостные хулиганы и попавшие в поле зрения карательных органов безработные и бездомные. Акцент при этом был сделан на рецидивном девиантном поведении. В случае рецидива как конкретное содержание преступления, так и величина ранних судимостей, особенно в Советском Союзе, отступали на задний план и были, скорее, второстепенными факторами.
Серьезное различие между Германией и Советским Союзом состояло в теоретической легитимации репрессий. В Германии в основе «исключения неполноценных из среды цвета немецкой нации» лежал евгенический вариант расизма, подкрепленный биологической моделью преступности, которая трактовала социальную девиацию и преступность как генетически обусловленный феномен и таким образом оправдывала их «искоренение»1. Подоплеку эскалации обуславливали вызванные действиями национал-социалистического режима военные условия, которые в конце концов придали социальной дезинтеграции массовые размеры.
В Советском Союзе, напротив, расистско-биологическая модель не играла никакой доказуемой роли2. Почва для систематического истребления в этой стране была подготовлена тем, что размышлениям и исследованиям о причинах преступности и социальной девиации были положены жесткие теоретические границы. Социологическая модель была объявлена для социалистического общества недействи-
1 «Gemeinschaftsfremde». С. XXI; Wagner P. Volksgemeinschaft ohne Verbrecher. S. 403.
9
«Биологизация общественно-политического мышления» — феномен, который имел место также и в других европейских странах, в СССР отсутствовал. Ср., к примеру, со Швецией: Etzemilller Т. Totalitat statt Totalitarismus? Europaische Themen, nationale Variationen // Themenportal Europaische Geschichte (2007), URL: http://www.europa.clio-online.de/2007/Article-256 (3.7.2007). Отождествление «этни-зации большевистской риторики о врагах» (Jur8erl Zarusky), значение которой и без того сильно преувеличено для 1937-1938 гг., с биологизацией общественного мышления, о чем пишут Йорг Баберовски (Jor8 Baberowski) и Ансельм Деринг-Мантейфель (Anselm Doering-Manteuffel) в своей книге «Ordnung durch Terror. Gewaltexzesse und Vernichtung im nationalsozialistischen und stalinistischen Imperium» (Bonn, 2006. S- 17 f., 79), неубедительно, так как не имеет эмпирической основы. Более полезен здесь Мишель Фуко. См.: Foucault М. Geschichte der Gouvernementalitat. 2 Bde. Frankfurt a. Main, 2004.
517

тельной. Первоначально ситуацию спасала теория рудиментов и инфильтрации, видевшая причины преступности и социальной девиации в остатках старого капиталистического порядка (переходное общество)1. Перед лицом катастрофической социальной ситуации, вызванной в конце 1920-х гг. собственными действиями авангарда рабочего класса (коллективизация и индустриализация), теория рудиментов и инфильтрации была доведена до крайности, ключевым словом стало понятие «классовый враг». Но взрывчатая смесь образовалась только с помощью очередной идеологической конструкции, не нуждавшейся в биологическом обосновании: ответственность за девиантное поведение, точно так же как и в классической консервативной теории преступности, снова приписывалась свободной воле или свободному решению индивидуума, поскольку центральная социологическая категория — невинная «жертва социальных отношений» — утратила в социалистическом обществе свою действенность. Деформирующие личность капиталистические структуры были ликвидированы. У индивидуума теперь был выбор: либо интегрироваться в новое общество, либо поставить себя вне его2. Если же он слишком часто отвергал предложение социалистического общества об интеграции, что было четко видно по его повторяющемуся асоциальному поведению, то государство оставляло за собой право в массовом порядке изолировать (с 1935 г. через милицейскую тройку) или даже физически ликвидировать (в 1937-1938 гг. с помощью «кулацкой» тройки) эти особенно общественно вредные преступные элементы и социальных маргиналов3. Индустриализация социально-политического мышления достигла тем самым своего смертельного пика.
1 Сравни размышления по этому поводу: Korzilius S. «Asoziale» und «Parasiten» im Recht der SBZ/DDR. Randgruppen im Sozialismus zwischen Repression und Ausgrenzung. K6ln; Weimar: Wien, 2005. S. 705.
2 Принадлежность к обществу является в первую очередь актом, сознательно осуществляемым индивидуумом.
3 Усиленно поощряемое государством коллективистское мышление в советском обществе, утверждавшее приоритет общества над индивидуумом, образует базис для того, чтобы по меньшей мере в случае с рабочим классом не стоило ожидать от него солидарности с теми, кого интеллектуалы обозначали как «социально близкий элемент». См.: Ignatieff М. State, Civil Society and Total Institutions. A Critique of Recent Social Histories of Punishment // Social Control and the State / ed. S. Cohen, A. Scull. Worcester, 1986. P. 75-105.

В. А. Иванов (Санкт-Петербург) ПРЕСТУПНИКИ КАК ЦЕЛЕВАЯ ГРУППА ОПЕРАЦИИ ПО ПРИКАЗУ № 00447 В ЛЕНИНГРАДСКОЙ ОБЛАСТИ
Замечено, что во времена «реабилитационных пандемий», не менее впечатляющих, чем «малые» и «большие» терроры в России, рано или поздно начинали говорить об уголовниках как жертвенных агнцах, свирепо перемолотых жерновами всеохватывающего репрессивного молоха, или, напротив, о чрезвычайной последовательности государственной политики по отношению к ним, послаблениях и даже всепрощенчестве.
В этой связи нельзя было назвать последовательными позиции как Министерства внутренних дел Российской Федерации, уклонявшегося от дискурса по этой проблеме1, так и Федеральной службы безопасности страны, предпочитавшей идентифицировать лишь «политический» контекст деятельности своих недавних предшественников2. Возможно, это происходило потому, что эксперты названных ведомств, анализируя тенденции уголовной преступности в стране в 1937-1938 гг., на основе имеющихся статистических данных пришли к заключению, что массовый террор якобы способствовал успеху в борьбе с уголовной преступностью вообще. Первый раз такой тезис был выдвинут H. И. Ежовым в спецсообщении И. В. Сталину 8 сентября 1937 г., в котором говорилось, что «в городах и на селе резко сократились грабежи и кражи»3.
Вне сомнений, что теоретическое обоснование своим выводам современные специалисты находили в весьма солидных научных трудах, посвященных данному вопросу. Даже такой известный криминолог, как В. В. Лунеев, утверждал, что «советский народ, жестко схваченный в "ежовые" рукавицы, посаженный в лагеря и беспощадно уничтожаемый, действительно все меньше и меньше совершал уголовных деяний»4.
1 МВД России: Энциклопедия / гл. ред. В. Ф. Некрасов. М., 2002; Министерство внутренних дел. 1902-2002. Исторический очерк. М.. 2004 и др.
Папчинский А. А., Тумшис М. А. Щит, расколотый мечом. НКВД против ВЧК. М, 2001; Наумов Л. Борьба в руководстве НКВД в 1936-38 гг. М., 2003; Лубянка. Сталин и Главное управление госбезопасности НКВД. Архив Сталина. Документы высших органов партийной и государственной власти. 1937-1938 / под ред. А. Н. Яковлева. М., 2004 и др.
'* Лубянка. Сталин и Главное управление госбезопасности НКВД. С. 342. 1 Лунеев В. В. Преступность XX века. Мировые, региональные и российские тенденции. М„ 1997. С. 58.
519

Парадокс заключался в том, что на самом деле уголовных деяний в этот период меньше не становилось. К примеру, один из исследователей «черного рынка» в Ленинграде во второй половине 1930-х гг., С. Б. Кокуев, отмечал, что спекуляция в разгар Большого террора приобрела в городе угрожающий характер1. Только в сельских районах Ленинградской области за должностные и хозяйственные преступления в 1934-1937 гг. было осуждено свыше 68 тыс. чел.2 В 1937-1938 гг. на территории Ленинградской области, куда входили Мурманский, Псковский, Новгородский округа и Череповецкий район, репрессии непосредственно коснулись 16 108 уголовников3. В 1935 г., в период разгрома «антисоветских политпартий», в Ленинграде после событий 1 декабря 1934 г. воздействию органов НКВД подверглись 60,6 тыс. «социально чуждых и уголовных элементов»4.
Можно утверждать, что крупные операции против уголовников в Ленинградской области, как, видимо, и в других регионах, являлись частью плана политического центра по дискредитации воображаемой оппозиции, представлению ее как криминологически опасного, антиобщественного, антигосударственного и уголовно аморального фактора, объекта специального государственного насилия.
Еще осенью 1934 г., выступая на совещании оперативного состава НКВД-Центра, нарком внутренних дел СССР Г. Г. Ягода говорил, что активность контрреволюционных элементов в последнее время идет в основном по такому уголовному каналу, как воровство и хищение социалистической собственности. «Контрреволюция, прекрасно понимая, что основой советского строя является общественная собственность, будет и впредь прилагать все усилия к подрыву этой нашей базы. И если задачей НКВД является охрана революционного порядка, как и государственной безопасности, на основе революционной законности, то надо при этом помнить указание т. Сталина, что "основная забота революционной законности в наше время состоит, следовательно, в охране общественной собственности" [...] и что "борьба за охрану общественной собственности всеми мерами и всеми средствами, предоставляемыми в наше распоряжение законами советской власти, — является одной из основных задач нашей партии". (Из речи т. Сталина "Итоги первой пятилетки")»5.
1 Кокуев С. Б. Дело Краузе Я. М. (1937-1940 гг.): Автореф.... канд. ист. наук. СПб.,
2005. С. 17-18.
о
Иванов Б. А. Миссия ордена. Механизм массовых репрессий в советской России в конце 20-х — 40-х гг. (на материалах Северо-Запада РСФСР). СПб., 1997. С. 156.
3 Его же. Реабилитация. Работы хватит надолго... // Жизнь и безопасность. 1996. № 4. С. 180.
4 Служба регистрации архивных фондов Управления ФСБ РФ по Санкт-Петербургу и Ленинградской области (далее — СРАФ УФСБ РФ по СПб и области). Ф. 8. Оп. 20. П. 10. Л. 120 об.
5 Там же. Оп. 39. П. 22. Л. 52.
520

Позже, в закрытом письме ЦК ВКП(б) «Уроки событий, связанных с злодейским убийством тов. Кирова» № П 1450 от 18 января 1935 г., «праволевацкие уроды» классифицировались как низменная каста уголовников, которых следовало незамедлительно истреблять1. Политическое руководство страны боролось против уголовников, потому что их деятельность противоречила законам, которые оно подготовило. Уголовники не только подрывали авторитет режима в глазах населения, но и наносили заметный ущерб государству.
Очевидно, только в этом контексте можно адекватно интерпретировать особенности очередной массовой операции по отношению к уголовным элементам в Ленинграде и области, санкционированной приказом НКВД СССР № 00447 от 30 июля 1937 г. и подготовленным на его основе оперативным приказом Управления НКВД СССР по Ленинградской области (УНКВД ЛО) № 00117 от 1 августа 1937 г.2 Они заключались, на наш взгляд, в том, что все предыдущие карательные акции против уголовников, откровенно попирающие и без того деформированное уголовное право и уголовный процесс3, теперь закрепляли положение, когда, во-первых, вообще отменялась уголовно-правовая процессуалистика (по процедуре ареста, дознания и следствия. — В. И.) и, во-вторых, внесудебные органы на местах обязаны были оформлять соответствующие постановления по физическому устранению (расстрелу) жестко лимитированного числа граждан из среды уголовников, а не выносить иные решения.
Таким образом, практика выдачи государственных «лицензий на бессудное убийство» определенных групп населения, как и сама судебно-исполнительная процедура, полностью противоречила положениям действующей с 1936 г. новой Конституции СССР, Уголовного и Уголовно-процессуального кодексов РСФСР (ред. 1926 г.) о чрезвычайном характере санкций государства, превращала институт чрезвычайного законодательства в институт властвования.
Приказ НКВД СССР № 00447 не был неожиданным для руководства УНКВД ЛО и тем более Смольного. После постановления Политбюро ЦК ВКП(б) «Об антисоветских элементах» от 2 июля 1937 г., где уголовники определялись как «главные зачинщики всякого рода антисоветских и диверсионных преступлений», и директивы НКВД СССР № 266/15545 от 3 июля в его развитие на места4
1 СРАФ УФСБ РФ по СПб и области. Арх. № 19/291 (1935). Л. 1-6.
2 Там же. Ф. 8. Оп. 24. П. 9. Л. 33-43; Ленинградский мартиролог. 1937-1938. Т. 5: 1937. СПб., 2002. С. 618-630.
Соломон П. Советская юстиция при Сталине. М., 1998. С. 432-453. 4 Трагедия советской деревни. Коллективизация и раскулачивание. 1927-1939: Документы и материалы: В 5 т. Т. 5: 1937-1939. Кн. 1: 1937 / под ред. В. Данилова, Р. Маннинг. М„ 2004. С. 319-327.
521